Тётушка Марджери Твист, как я уже сказал, была славная, добрая, спокойная пожилая дама; и ещё она была лучшей в городе Тавистоке сиделкой. Когда кто-нибудь заболевал, к его постели приглашали именно тётушку Марджери. А что касается её самой, она была всегда рада помочь больным стать здоровыми, и за эту помощь ей всегда прилично платили.
И вот как-то тётушка в одиночестве сидела дома и с удовольствием пила чай. Начинались сумерки, зарешеченное окно было открыто, лёгкий ветерок то на мгновение залетал в комнату, то ненадолго задерживался, чтобы вволю пошуршать белыми льняными занавесками. Полосатая кошка мурлыкала у порога, и тётушка Марджери наслаждалась прекрасным летним вечером. И тут раздался стук в дверь. «Кто там?» – спросила тётушка Марджери.
– Том Лэм, с вашего позволения, мэм, – ответил тоненький голосок.
– Заходи, Томми, – приветливо отозвалась тётушка.
Вошёл Том Лэм, маленький и кудрявый, и выглядел он не старше тебя, мой читатель. «И что тебе, Томми, надо?» – спросила тётушка.
– С вашего позволения, мэм, там стоит человек, ростом как я; он дал мне эту коробочку и велел вам потереть глаза мазью, а потом выйти к нему.
Тётушка выглянула из окна, но никого не увидела. «Где этот джентльмен, детка?» – спросила она.
– Да вон он, а рядом с ним красивый белый конь. – И Том Лэм указал куда-то пальцем.
Тётушка протёрла глаза и посмотрела снова, но не увидела ничего, кроме зелёной калитки, кустов сирени и лавки мясника напротив. А дело в том, что маленькие дети вроде тебя, мой читатель, умеют видеть то, что для нас, взрослых, с глазами, запорошёнными пылью этого мира, уже закрыто. «Хм, – сказала себе тётушка Марджери, – очень странно, я не вижу никакого пожилого джентльмена в зелёном». Тогда она открыла шкатулку, которую ей дал Томми, и увидела в ней зелёную мазь. «Попробую намажу себе веки, что ли», – сказала она себе и действительно так и сделала. Потом снова посмотрела, и – надо же! – у калитки стоял крошечный старик, не выше Томми Лэма. Лицо у него было коричневое, иссохшее и сморщенное, как яблоко-дичок на ветке зимой. Старик был весь в зелёном с головы до пят, а на голове у него был высокий острый зелёный колпак с серебряным колокольчиком, который звенел при каждом движении. Рядом с ним переминался великолепный огромный молочно-белый конь с длинным хвостом и гривой, куда были вплетены разноцветные ленточки.
Тётушка Марджери вышла к этому крошечному джентльмену в зелёном и спросила, чем может ему служить. А он отвечал тётушке, что его жена сильно расхворалась, и он хотел бы, чтобы почтенная дама поехала с ним и провела ночь у её постели. На это тётушка Марджери начала хмыкать, и мяться, и жаться, потому что ей совсем не понравилась мысль, что придётся на ночь глядя ехать куда-то – неизвестно куда, да ещё в обществе такого странного господина. Тогда крошечный джентльмен начал её умолять и упрашивать, и голос у него был сахарный, а слова – медовые. И в конце концов он уговорил её, пообещав хорошо вознаградить, если за ночь его жена поправится. Так что тётушка вернулась в коттедж, чтобы собраться в дорогу, надела красную накидку для верховой езды на плечи и крепкие башмаки – на ноги. Потом положила в сумку пакеты с лечебными травами – а вдруг понадобятся. Вышла за калитку, уселась в дамское седло позади старичка в зелёном и приготовилась ехать. Маленький старик присвистнул, и конь сорвался с места.
Они скорее летели, чем скакали по земле, потому что живые изгороди, коттеджи и садики проносились мимо них стремительно, как во сне. Но хотя мчались они во весь опор, почтенная дама замечала много такого, что прежде ей и не снилось. У каждой живой изгороди, на каждой тропинке, в лесах и в полях – везде мельтешил маленький народец. Крошечные мужчины и женщины были заняты своими делами, они смеялись, болтали, сновали туда-сюда, как люди на рыночной площади в праздник. Наконец белый конь прискакал к месту, которое тётушка Марджери хорошо помнила, – это был холм с тремя деревьями на вершине; но это был совсем не тот холм с тремя деревьями, который она привыкла видеть, потому что в его глубину вели большие ворота, и в них-то старичок в зелёном и направил коня.
Когда они въехали внутрь холма, тётушка Марджери спешилась и огляделась по сторонам. Она увидела, что находится в огромном зале, все стены которого блестят серебром и золотом, а потолок выложен драгоценными камнями, которые горят ярко, как звёзды. Три малыша-фейри играли на полу золотыми шариками. Когда они увидели тётушку, то бросили игру и теперь просто стояли и смотрели на неё, вылупив глаза, – так же поступили бы дети простых смертных. В дальнем углу зала стояла кровать из чистого золота, на ней – покрывала из золотой и серебряной парчи, а под ними лежала крошечная прекрасная дама, очень бледная и больная. И тётушка Марджери прекрасно понимала, что всё это были фейри.
Тётушка ухаживала за крошечной прекрасной дамой всю ночь, и, когда утром прокричал петух, больной фейри стало куда лучше.
И тогда маленький человечек открыл рот впервые с той минуты, как тётушка Марджери вышла из дому. «Смотрите, тётушка Марджери, – сказал он, – я обещал вас вознаградить, и я сдержу слово. Идите-ка сюда». Тётушка Марджери подошла к нему, как было велено, и он насыпал ей в сумку чёрных головешек из очага. На это тётушка ничего не сказала, но с большим недоумением подумала: неужто маленький человечек и вправду считает, что хорошо заплатил за её ночные труды? Потом снова вскарабкалась на огромного коня, села к маленькому фейри за спину, они поскакали мимо ворот и к тётушке домой, и добрались туда целые и невредимые, когда день ещё толком не наступил. Но, уходя, человечек протянул тётушке маленькую коробочку, точно такую, как Томми Лэм дал ей перед отъездом, но на этот раз мазь в коробочке была красная. «Потрите этим глаза, тётушка Марджери», – велел он.
Но тётушка Марджери, как говорится, умела отличать сыр от масла. Она поняла, что в мире очень мало людей, которым довелось потереть себе веки этой зелёной мазью; и что за комочек этой мази поэты дали бы отрезать себе уши, будь он даже с горошину. Так что когда она взяла коробочку, то потёрла только один глаз – левый. Она просто притворилась, что втёрла красную мазь в правый глаз, хотя на самом деле к нему даже не притронулась.
А человечек опять вскочил на коня и поскакал к своему дому в глубине холма.
Когда он исчез вдалеке, тётушка Марджери подумала, что надо бы выкинуть головешки из сумки. Она перевернула её вверх тормашками, потрясла над очагом и оттуда посыпались – что вы подумали, чёрные уголья? Нет, большие слитки чистейшего жёлтого золота, которые при свете свечи горели как огонь. Почтенная дама не могла поверить своим глазам, потому что такого богатства ей хватило бы, чтобы весьма достойно и с удовольствием прожить остаток дней.
Но её правый глаз! Хотел бы я видеть то, что тётушка Марджери видела своим правым глазом. Вы спросите: что это было? О, я вам сейчас расскажу.
В следующую ночь наступило полнолуние, и тётушка Марджери вышла посмотреть на свою дивную клумбу с тюльпанами, которой очень гордилась. «Нет, ну надо же!» – воскликнула она, протирая глаза, потому что не знала, во сне она всё это видит или наяву: на клумбе кишмя кишел маленький народец.
Но она не спала, и она их видела, уж это точно. Да, там они и собрались – крошечные мужчины, женщины, дети, младенцы, и клумба была усеяна ими так же густо, как лужайка – гостями на человеческой свадьбе. Мужчины покуривали трубки и разговаривали, женщины хлопотали вокруг младенцев: кому-то пели, кого-то укачивали в колыбелях из цветков; дети играли в прятки среди тюльпановых стеблей. Наша тётушка высунулась из окна и стала с удовольствием на них смотреть, потому что следить, как маленький народец занимается своими делами, всегда приятно.
Вскоре она заметила, что один крошечный мальчик-фейри прячется под большим листом, а остальные малыши из тех, кто играл в прятки, ищут там, ищут сям, и никак не могут его найти. Старушка хихикала и хихикала, глядя, как вся эта мелюзга суетится и лезет из кожи вон, стараясь найти маленького хитреца, но – без толку. Наконец она не выдержала и воскликнула: «Эй, Воробей, посмотри-ка вон под тем листиком».
Едва эти слова вылетели у неё изо рта, как – шорх! фьюить! – фейри словно ветром сдуло; крошечные отцы, дети, матери с младенцами со всех ног бросились из сада и прочь от дома, и все они пронзительно верещали: «Она нас видит! Она нас видит!» Дело в том, что фейри очень пугливы и больше всего боятся, когда смертные видят их настоящий облик.
Поэтому они навсегда покинули тётушкин сад, и с этого дня тюльпаны у неё стали такие же, как у всех людей, не лучше и не хуже. И кроме того, все фейри знали, что её заколдованный глаз их видит, и поэтому, куда бы она ни пошла, разбегались у неё из-под ног врассыпную, как мыши. Это, как вы понимаете, не очень радовало тётушку, но на том её неприятности могли бы кончиться, если бы она после первого случая набралась ума и поняла, сколько бед приносит длинный язык. Но, увы, для неё, как и для многих пожилых дам, с которыми я знаком, не было приятнее звука, чем звук собственного голоса.
Ну вот, с тех пор, как тётушка лечила крошечную прекрасную даму, прошло около года, и в Тавистоке открылась большая летняя ярмарка. Там был весь свет и ещё кое-кто, и конечно, без тётушки Марджери там не обошлось. На эту ярмарку и вправду стоило пойти, скажу я вам. Ларьки выстроились в длинный ряд на ярко-жёлтом солнечном свету, они были украшены длинными шестами с разноцветными флажками и лентами, которые развевались на ветру. Эль лился рекой, а на лугу плясали, потому что туда пришёл дудочник Питер Уикс и все его дудки были при нём. И как же приятно было посмотреть на приодетых юношей и нарядных девушек с розовыми и голубыми лентами, когда они, взявшись за руки, танцевали под его музыку. В большом шатре сельские жители разложили свои товары: масло, сыр, яйца, мёд, и всё это было такое свежее и хорошее, что посмотришь – сердце радуется. Тётушка Марджери купалась в блаженстве, потому что куда ни ступи, она везде могла с кем-нибудь поболтать. Вот она и прохаживалась туда-сюда, и под конец зашла в большой шатёр, где были разложены те товары, про которые я уже говорил и которые так радовали глаз.