И – надо же! – кого, вы думаете, она заметила, кто же ещё шнырял туда-сюда среди толпы людей, как не маленький человечек в зелёном, с которым она встретилась год назад. И тётушка Марджери вытаращила глаза, так как делал он нечто странное: в руке у него был маленький деревянный скребок, которым он проводил по комкам масла, а на боку висел глиняный горшок, куда он отправлял соскобленное. Когда тётушка Марджери заглянула в горшок и увидела, что он почти полон, сдержаться она уже не смогла.
– Ба, сосед, надо же! – вскричала она. – Хорошеньким делом ты занят! Стыд и срам – отнимать у людей сливочное масло и честное имя! У них же из-за тебя веса не хватит! Давай-ка, проваливай отсюда, да поскорее!
Когда маленький человечек в зелёном услышал эти слова, он так удивился, что чуть не выронил скребок. «Хм, тётушка Марджери! Выходит, вы меня видите?»
– Ещё бы мне тебя не видеть! И что ты делаешь, тоже вижу! Сказано же тебе – уходи отсюда, и чтобы духу твоего тут не было!
– Выходит, вы не потёрли глаза красной мазью?
– Один глаз – потёрла, второй – так оставила, – отвечала тётушка.
– А каким глазом вы меня видите? – спросил фейри.
– Вот этим, дружище, и очень хорошо вижу, чтобы ты знал. – И она ткнула пальцем в свой правый глаз.
Тут маленький человечек начал надувать щёки, надувал-надувал и надул так сильно, что они стали похожи на два крошечных коричневых яблока в тесте. Пу-ф-ф! – это он дунул, и в глазу у тётушки потемнело, словно он загасил свечу в полночь.
Никакой боли тётушка не почувствовала, но сколько бы она ни мигала, а мигала она без конца, зрения в том глазу, куда дунул маленький человечек, у неё не прибавилось, глаз оставался слепым, как камень за мельницей, где лудильщик Том целовал мельникову дочку.
Тётушка Марджери Твист никогда по этому глазу особенно не страдала, но я бы отдал два своих за один такой, как он.
В славном городе Тавистоке эту историю рассказывают по сей день, и если вы туда поедете, то сможете выслушать её сами.
Но я повторю ещё раз то, что уже говорил: если бы мы не болтали языком о том, что видим, нам было бы лучше.
Песенка о сплетницах
Раз – старая дева,
Два – старая дева,
Плюс старая дева (а в сумме – втроём),
Усевшись кто в центре, кто справа, кто слева,
Мусолили сплетни за чайным столом.
И все, про кого
Эти трое болтали
(Чем сплетня во веки веков и страшна),
Чернее мужских котелков представали,
А цветом трещоток была белизна.
Раз – старая дева,
Два – старая дева
(А третью не сыщешь: ушла погулять)
О третьей такие вели перепевы,
Что совестно в песенке пересказать.
Ушла и вторая.
«Осталась одна я, –
Воскликнула та, что осталась без них, –
И, честное слово, я, право, не знаю
На свете других злоязычниц таких».
Ну, в этом-то деле
Мы все преуспели,
Похожи мы, как на слезинку слеза.
Не слышали б уши, глаза не глядели
На то, как судачат вокруг за глаза.
Жертва науки
Раз достославных два врача, и тот и этот гордый,
Решили вместе погулять в окрестностях Конкорда.
Шли многомудрые мужи, беседой увлечённые,
Которая у них была, естественно, учёная,
И за прогулкою своей научно-разговорной
Ворону чёрную нашли – чернее шляпы чёрной.
Она, наверное, больна, – врачи вскричали хором, –
И, стало быть, настал конец досужим разговорам.
Они поближе подошли, хоть и собрались к дому.
«Серьёзный случай, не простой, – один сказал другому, –
Ворону надо излечить, а спросите: смогу ли,
Отвечу – да: я изобрёл волшебную пилюлю!»
Другой сказал: «Простите, сэр! Я спорю с вами редко,
Но тут никак не подойдёт волшебная таблетка.
Я вижу здесь упадок сил при вялости сенильной,
Пилюля будет для больной нагрузкой слишком сильной.
Есть чудо-капли у меня…» Но первый крикнул: «Капли
В подобном случае, мой друг, не действенны ни капли!
Они – слабы! Она – сильна! Возьмите на заметку…»
Тот чудо-капли прославлял, а тот – свою таблетку.
Так, споря час и споря два, своё всё время гнули.
Ворона же, не получив ни капель, ни пилюли,
Увы, дослушать не смогла все эти аргументы –
Она взяла да померла до этого момента.
МОРАЛЬ:
А жаль.
Играй, да не заигрывайся
Над поляной со всех ног
Ветерок
Пробегал, с травою играя;
Раскрывали васильки
Ярко-синие цветки,
Звёздной россыпью мерцая.
Ветерку сказала ива:
«Чтобы миг настал счастливый,
Не играй с травой,
Поиграй со мной».
Отказаться ветерок
Ну никак не мог.
Листья ивы задрожали,
Зашептали, заиграли,
Стала ива шелестеть
Без заботы и печали.
Но, игрой наскучив с нею,
Ветерок подул сильнее,
Ураганами воспитан.
«Стал я ветром, – говорит он, –
Нет, не ветром, а ветрищем!
С бурей мы повсюду рыщем
И рычим, как будто тигры!»
…Поступил он некрасиво:
Он сломал под корень иву…
Выбирайте ваши игры!
Невернорождённый
Святой Николай, говоря без затей,
К нам аиста шлёт – тот приносит детей.
Был Фридрих Макс великим королём.
Не уставал святому он молиться,
Чтоб преумножить свой монарший дом
Наследником. Святой послал за птицей.
Вот аист тут. «Вильгельм! – сказал святой
(Поскольку это имя птицы той), –
Ты – самая ногастая из птиц!
Младенца видишь? Он вполне сгодится.
Молитвами меня замучил Фриц –
Скорее отнеси ребёнка Фрицу.
Ведь до чего же маетно, о Боже,
Выслушивать сто раз одно и то же!»
Вильгельм был стар, мозг известью зарос.
Даёт нередко сбои разум старый:
Дар Николая Фрицу он отнёс,
Да не тому – сапожнику в хибару,
И тот, кто мог родиться во дворце,
Был найден на обшарпанном крыльце.
Какой же вывод сделаем отсель мы?
Меж сосунками разница мала,
И коль ошибка аиста Вильгельма
Наказ святого исказить смогла,
Я тоже мог бы жить как царь иль князь,
А не тужить, стишатами кормясь.
УМНЫЙ ПИТЕР И ДВЕ БУТЫЛКИ
«Да, Питер у меня умница» – так говорила его мать, но, с другой стороны, каждая гусыня считает, что её гусёнок – лебедь.
И священник, и все в деревне говорили, что Питер умом не вышел. Может, он и был дураком; но, как гласит старая пословица, дурак с высокого дерева упадёт, встанет на ноги и дальше пойдёт. И сейчас вы узнаете, как Питер продал две корзины яиц и выручил за них столько, сколько и не снилось таким умникам, как мы с вами.
– Питер, – сказала мать.
– Да, – отвечал Питер, потому что он был парень воспитанный и всегда откликался, когда к нему обращались.
– Мой милый мальчик, ты у меня такой мудрый, хоть лет тебе немного; скажи, где нам взять денег, чтобы уплатить хозяину за дом и участок?
– Надо продать яйца, которые снесла пёстрая курица, – отвечал Питер.
– А когда мы потратим все деньги за яйца, что тогда?
– Продадим ещё яиц, – сказал Питер, у которого был ответ на любой вопрос.
– А когда пёстрая курица перестанет нести яйца, что тогда?
– А тогда – посмотрим, – отвечал Питер.
– Какой же ты у меня мудрый, – сказала мать. – Я тебя поняла: ты хотел сказать, что когда мы потратим все деньги, то надо нам будет жить, как птицам небесным, и надеяться на милость Господа.
Питер ничего такого в виду не имел, но, с другой стороны, люди часто думают, что слова таких мудрых парней, как Питер или я, значат больше, чем сказано, – вот отсюда наша мудрость и берётся.
Итак, назавтра Питер отправился в город с лукошком, полным отличных белых яиц. День выдался хороший, ясный и тёплый; дул лёгкий ветерок, и пшеничные поля зелёными бархатными коврами расстилались на солнце. Трава была усеяна цветами, и пчёлы, влезая в них, шевелили растопыренными жёлтыми лапками. Чеснок вонзал в воздух свои тугие перья, и пышные зелёные листья молодой редиски радовали глаз. Коричневая птица на ветке повторяла своё «ку-ку, ку-ку», и Питер с удовольствием вышагивал по дороге, из-под каблуков у него вылетали маленькие клубы пыли, он весело насвистывал и смотрел на яркое небо и белые облачка, напоминающие овечек, которые паслись на огромном голубом лугу. «Если бы эти облака были овцами, а я – хозяином этих овец, то был бы я человеком важным и мог бы гордиться собой», – сказал Питер. Но облака – это облака, и важным человеком Питер не был; однако он засвистал ещё веселее, чем прежде, потому что размышлять о таких вещах – очень приятно.
Так что шёл он и шёл в своё удовольствие до самого полудня, и до города ему оставалось совсем немного, потому что красные крыши и высокие шпили уже виднелись за гребнем ближайшего холма. К этому времени желудок у него во весь голос кричал: «Дай! Дай!» – потому что очень хотел хлеба с сыром. И вот, на развилке дороги стоял огромный серый камень, и когда Питер поравнялся с ним, то услышал шум. «Бом! Бряк!» – он повернул голову и – надо же! – камень сбоку открылся, словно в нём была дверь, и оттуда вышел маленький старичок, весь в чёрном бархате. «День добрый, Питер», – сказал он. «Добрый день, сэр», – отвечал Питер, снимая шляпу, потому что с полувзгляда понял, что этот маленький старичок был не из бедных и не из простых.