Иван Трофимович проглотил слюну.
— Может, поужинаете со мной? — пригласил Ивана Трофимовича незнакомец.
«А правила этикета? Что этот тип подумает обо мне: надел черный костюм, белую рубашку, модный галстук, а элементарного приличия ни на грош… Откажусь… Второй раз пригласит, тогда…»
— Спасибо, — еле выдавил Иван Трофимович. — Сейчас на еду и смотреть не могу…
«Что ты плетешь? Куда тебя понесло? Но уже поздно. Продолжай, балда, раз так начал…»
— Вы знаете, зашли вчера с товарищами из главка в ресторан… Как засели… Ну, вы знаете, как это бывает… Едва метрдотель нас выставил… Попросил то есть… А потом после ресторана пошли ко мне в номер люкс. И там еще…
«Ой, и трепло я… Кого это интересует?.. Гляди, человек уже пол-индюшки умял».
— …Так сейчас, поверьте, мне на еду смотреть противно. Особенно, извините, на вашу индюшку…
— Тогда, может, бутербродик с икрой?
«Бери, обалдуй, бери… Вторично предлагает. В третий раз может и не предложить». Но у Ивана Трофимовича вырвалось:
— Вот тут, — он показал на горло, — стоит у меня в горле эта икра.
— Тогда, может, балычка?
— Спасибо, очень тронут. Весьма. Но, понимаете, все в жизни приедается. Даже роскошь, даже балык. Иногда, знаете, тянет на простую пищу. Нет ли у вас кусочка черного хлебца с сольцой?
— Черный хлеб имеется, — ответил попутчик. — Женины причуды… А вот где соль? Ну, ясно, соль забыла… Сколько мы с ней из-за этого ругались. Не один пуд соли съели…
Иван Трофимович вышел в тамбур. Под ложечкой сосало…
— Пирожков не желаете?
Иван Трофимович оглянулся. Пассажиры его не видели.
— Почем они у вас?
— По четыре копейки.
Иван Трофимович вынул из кармана свои последние пять копеек, взял пирожок и по привычке произнес:
— Сдачи не надо!
В свое купе вернулся часа через три.
Утром попутчик с брюшком забеспокоился:
— Вы что-то ужасно побледнели. У вас, случайно, не украли деньги?
— Как будто нет, — Иван Трофимович полез в боковой нагрудный карман. — Деньги на месте…
— Простите, а вы что-нибудь за эти сутки ели?
— Ну как же! Но, извините, что ни съем, вырывает… Думал было лечиться голодом. Слыхали о таком? Новый способ медики придумали. Говорят, очень эффективный… Это все равно что во сне изучать иностранные языки…
«Ой, и баран, ой, и оболтус! Кому все это нужно? Когда-нибудь это будет стоить тебе жизни».
…Иван Трофимович шел по перрону. «Скорее бы попасть домой! Где найти хотя бы пятак на метро? Кто теперь теряет?.. Когда не нужно, гривенники валяются…»
Иван Трофимович вышел на привокзальную площадь и огляделся. И — о счастье, о удача! — заметил в толпе своего сослуживца, Вениамина Петровича — тот с чемоданчиком торопился на вокзал.
— Вениамин Петрович, добрый день! Слушай, ты читал сегодняшнюю газету? Нет… Говорят, ужасно смешной фельетон напечатали. В ларьках ни одной газеты… Только в автоматах… У тебя не найдется пятака?
— Вот тебе три рубля. Вернусь — отдашь. Чао!..
Иван Трофимович сел в такси…
— Сдачи не надо! Это вам на чай!..
— Спасибо!
— На здоровье!
— …Женушка, у тебя есть что-то поесть? Голоден, как сто волков.
— Кроме вчерашней картошки, нет ничего. Ты ведь денег не оставил. Если у тебя есть какие деньги, я сбегаю в гастроном.
— Подогрей картошку и много не разговаривай. — Иван Трофимович схватился за живот.
— Тоже мне мужчина — я и то вдвое больше с работы приношу!
— Нашла с кем дружить? Ведь его хозяин из пивной не вылазит…
КАК Я СТАЛ ДОЛГОЖИТЕЛЕМ
До сих пор я знал несколько способов, как стать долгожителем. Первый из них — оставить прописку в центре города и поселиться в центре Кавказских гор. Другой: утром (желательно до восхода солнца), вечером (когда солнце зайдет за горизонт) и днем (в обеденный перерыв) бегать вокруг города или села, но так, чтобы не вызывать подозрения у прохожих и у милиции.
Ни первое, ни второе мне не подходило. Становиться йогом или моржом я не хотел. Во-первых, не переношу в постели острых гвоздей, во-вторых, отдаю предпочтение теплой ванне перед ледяной прорубью.
— Наш сосед, — как-то сказали мне друзья, — был и моржом, и йогом, и культуристом, но недавно, на пятьдесят втором году жизни… Одним словом, ты понял? Сердце не выдержало перегрузки.
Они меня переубедили. Тем паче, что и мне это было не по душе. Я хотел стать долгожителем (и сейчас хочу), но без гор, беготни, гвоздей и проруби.
«Смех — залог долголетия», — теплым майским вечером прочитал я статью покойного профессора-геронтолога, напечатанную с сокращениями в «Вечерке».
«Оптимисты живут дольше», — подчеркивал профессор в статье, которой я поверил.
Утром я, веселый и жизнерадостный, побежал в магазин.
— Пятьдесят граммов масла и столько же ливерной колбасы, — произнес я, смеясь.
— Вы что, смеетесь?! — переспросила она меня таким голосом, что я подумал: «Передо мной не продавщица, а продавец».
— Разве можно с больным человеком так вести себя? — раздался позади меня сочувственный голос. Я оглянулся.
— Я не про вас, — смутилась дамочка.
Я ей благодарно улыбнулся. Продавщице тоже.
— Куда прешь? — спросил меня товарищ, вскакивая впереди меня в трамвай. В ответ я от души расхохотался и подумал: «Я проживу больше, чем ты, нахал». Он растерялся. «Извини», — пробормотал он и, взяв меня под руку, повел туда, где висели таблички с желтыми буквами: «Места для инвалидов и детей».
— Уступите, гражданочка, место инвалиду, — произнес он очень серьезно.
— Насмехаетесь? — не вытерпел я. — Запомните: насмешка не имеет ничего общего со смехом и оптимизмом.
— Ну, понятно, конечно, — согласился он со мной. — Разве можно смеяться над чужим горем?
— Ни в коем случае, — сказал я вслух, имея в виду: «Ни в коем случае не сердиться на этого типа, сколько бы он ни пытался тебя раздразнить».
— Сколько вам лет, бабуся? — спросил я старушку, готовую уступить мне место.
— Сто семь, сынок, — усмехнулась она в ответ.
В вагоне воцарилась тишина.
— Как это вам удалось столько прожить? — заинтересовался я.
Она пожала плечами.
— Наверное, всю жизнь улыбались? — И я нежно, по-сыновьи, улыбнулся ей.
— Да, да. Я всю жизнь улыбалась, — перепуганно сказала она. — Всю жизнь.
— Смех — это долголетие, — твердо и уверенно произнес я. — Ведь недаром мудрый Аристотель советовал своим ученикам всегда смеяться. «Смейся, — завещал он, — иначе ты долго не протянешь». Надо смеяться, хочешь не хочешь. Вы еще читаете без очков?
— Читаю, читаю, — нахмурилась старушка, направляясь к выходу. Вместе с нею поднялось еще несколько женщин. Их лица были насупленные, озабоченные.
— Люди, которые видят все в мрачном свете, живут меньше! — крикнул я им вдогонку и тоже выскочил из трамвая.
— Еще Гиппократ и Демокрит прописывали людям смех как наилучшее лекарство против всех недугов и болезней, — сказал я сам себе и пошел, улыбаясь, на работу.
— Добрый день! — поздоровался я со своим начальником, растянув рот до ушей. — Жизнь прекрасна, хо-хо! Не правда ли?
— Добр..! — Произнес он как-то удивленно и исчез в кабинете, забыв пожать мою протянутую руку.
— Чего ты все время смеешься? — не вытерпел коллега по работе, заметив, что улыбка не сходит с моего лица.
Я стал ему объяснять:
— Веселый смех укрепляет легкие, улучшает кровообращение мозга. Веселый смех освежает тело, снимает усталость и тонизирует организм, как безалкогольный напиток «Росинка».
— Серьезно? — усмехнулся он.
— Вполне серьезно, — засмеялся я. — Когда кто-нибудь смеется и тебе хочется смеяться — смейся! Никогда не сдерживай смех. Смех — это здоровье. Все долгожители на земле — оптимисты!
Так продолжалось с месяц. Я действительно чувствовал себя бодро и жизнерадостно. По улице я ходил огромными шагами и широко размахивал руками. «Смех — это энергия, восстановление умирающих клеток. Смех — это оптимизм», — говорил я сам себе и другим.
Люди часто оглядывались на меня, и я долго не мог понять, что им у меня так нравится: югославские брюки, чехословацкие туфли или знаменитый киевский галстук, заменяющий теплую рубашку и шарф?
Иногда я взрывался смехом прямо на кухне во время обеда или в спальне перед сном.
— Что такое? — испуганно смотрела на меня жена.
— Ничего. Смеюсь!
— Чего же ты смеешься? — удивлялась она.
— Просто так! Смеюсь, и все. Смех, кажется, не запрещен? По крайней мере у нас в квартире?
— У тебя голова не болит? — спросила она меня.
— Напротив, я чувствую себя вполне нормально.
Она приложила руку ко лбу, покачала головой и вышла.
— Ты так долго не протянешь, — крикнул я ей вслед. — Надо чаще смеяться. Будь оптимисткой. Оптимисты живут дольше!
Жена вышла к соседям. Должно быть, чтобы поделиться новым открытием.
Через две недели меня вызвали к Петру Семеновичу.
— Заходите, заходите, товарищ Фартушняк, — улыбаясь, встал мне навстречу Петр Семенович. — Скажите, пожалуйста, — продолжая улыбаться, начал он разговор, — в поликлинике вы давно были?
— Вчера, — ответил я.
— Что вам сказал врач?
— Полностью согласился со мной. Сказал, что еще древние греки…
— О греках потом, — улыбаясь, перебил меня начальник. — С чем он согласился?
— Со статьей профессора. Он признал ее правильной и подтвердил мою точку зрения. «Смеяться действительно полезно. Смейтесь на здоровье, — сказал он мне. — И ни на кого не обращайте внимания».
— А лекарства? — поинтересовался Петр Семенович.
— Какие лекарства? Смех — это наилучшее лекарство.
— Я понимаю, — встал он и почему-то погладил мою руку, чего раньше с ним не случалось. — Со здоровьем не шутят, — сказал он, шагая вокруг меня, как Земля вокруг Солнца. — Здоровье надо беречь…
Он тут же позвонил по телефону председателю месткома. Тот не замедлил явиться. Петр Семенович обратился к нему с упреком: плохо бережете здоровье профсоюзного актива. Как пример привел пошатнувшееся мое здоровье.