– А тебе ещё что здесь надо?!
– Не ваше дело, – отчеканила Батенко, спускаясь по лестнице.
– Мужика своего пришла отбивать?! Да забирай! Он мне не нужен! – Вера рванула к Батенко, оттолкнув с дороги девочку на костылях. Даже не заметив, как дочь упала и заплакала, Вера перегнулась через перила и выкрикнула в лицо Евгении Ивановне: – Да пошла ты! И идиота своего забери! Полно мужиков, другого найду!
– У вас девочка плачет, – спокойно произнесла Батенко и пошла по ступенькам вниз. За спиной отскакивали от стен крики Веры, плач её дочери и хныканье ребёнка в коляске.
Выйдя на улицу, Батенко вдохнула морозный воздух и улыбнулась. Она и не припомнила бы, когда хотелось улыбаться просто так, без повода. Груз, давивший на плечи и грудь, сам собой испарился, в теле появилась лёгкость, как будто прямо сейчас можно подпрыгнуть и взлететь.
К земле вернул очередной звонок от Леси. Пришлось срочно ехать на другой конец города.
По дороге, рассматривая сумеречные улицы, припорошённые снегом, Батенко вспомнила лицо Веры. Наглое самодовольство испарилось, зато появились складки у рта и мешки под глазами. И замаскированный тональным кремом фингал. У девочки гипс, младший надрывно хнычет. И Слава ей, видите ли, больше не нужен. Неужели сработало?
В памяти всплыла просторная комната, увешанная иконами в сверкающих ризах. Большой блестящий подсвечник, как в церкви. И Година с прикрытыми глазами, восседающая на массивном полированном стуле красного дерева с высокой резной спинкой.
Разговор о броши, за которой приехала Батенко по личному приглашению Годины, так и не состоялся, зато Верховная жрица Артели рассказала, что Слава на самом-то деле мучается не меньше самой Евгении Ивановны, и надо лишь чуть-чуть оттолкнуть его от любовницы.
Батенко отказывалась, помня об обещании, которое сама себе дала. Но потом… да что такое, в сущности, это обещание? Кому какая разница, ходит она к Перетворцам, или нет. Это только её личное дело, а семью сохранить необходимо. Один муж от неё уже сбежал, у старшей дочери теперь никак не складывается, наверняка, причина именно в этом – отсутствии отца. Не обрекать же Светку на то же самое.
Година пела что-то перед иконами, размахивала снопом свечей, в конце сеанса дала несколько листов с аффирмациями. Заплатить за них пришлось дополнительно и на месте. Жрица предлагала составить индивидуальные аффирмации, но Батенко не хотела ждать.
«Мой муж всегда рядом со мной», «У меня полная счастливая семья»…
Произносить эти утверждения, написанные разными цветами на листах, полагалось с разной периодичностью, но каждый день. И обязательно втайне, чтобы никто ничего не увидел и не услышал, иначе вся работа пойдёт прахом. Часть записей всегда иметь при себе, другие расположить в квартире по сторонам света. Хорошо бы и Славе подбросить один маленький листочек, но шанса пока не выдалось.
Только выйдя на улицу, Батенко стряхнула оцепенение и снова обрела возможность действовать по своему разумению. Оглядываясь назад, она чётко увидела, что на приёме Годины все действия и даже ответы на вопросы диктовала жрица.
Вновь дав себе обещание не связываться больше ни с какими потусторонними силами, Батенко сосредоточилась на предстоящем деле. Но надо же, как совпало. Может, Слава теперь вернётся. Может, позвонить ему? Или не стоит?
За воротами ввысь тянулась только что сданная высотка «Добромыслов Плазы», строить вторую ещё и не начинали. Слоган «Жильё для тех, кто ценит покой» до сих пор болтался на всех рекламных баннерах. Ещё бы написали о «Жилье над вечным покоем». Забавно, дома построили рядом с небольшим лесочком, пройдя напрямик через который можно добраться до кладбища. Наверное, из окон верхних этажей видны старые захоронения. Те самые.
Батенко усилием воли прогнала воспоминание о беготне по кладбищу, после которой Светка засыпала только с успокоительным.
Дом сдали, но лифт ещё не пустили, так что взбираться на девятнадцатый этаж пришлось пешком. К своему стыду и удивлению, Батенко здорово запыхалась. Наверное, стоило вернуться к тренировкам в фитнес-клубе, которые она забросила из-за проблем со Славой и Светкой.
– Добрейший денёк, – пропел Николайчук, выглядывая из открытой двери. – Здесь безопасно, можете войти.
– Угу, – только и смогла выдохнуть Батенко, громко сглатывая. Восстановив дыхание, спросила: – Что тут?
– Ну, что сказать. – Эксперт посторонился, пропуская Батенко в квартиру. – Будут сложности. Определённо.
– Конкретнее?
– Дело вот в чём. Этот господин приобрёл сразу три квартиры на одном этаже. Идея простая – из трёх сделать одну. Разумеется, несколько стен пришлось снести. И вот результат.
Батенко и Николайчук, пройдя несколько пустых комнат со свежим ремонтом, остановились у груды камней, разлетевшихся по блестящему новому паркету. Дальше громоздились огромные бетонные балки, из которых торчала тёмная арматура.
– Угу, – кивнул эксперт на вопросительный взгляд Батенко. – Снесли стену, перекрытия рухнули.
– Прямо на хозяина?
– Не совсем так. Дело в том, что квартира приобретена и записана на дочь потерпевшего. Всем, конечно, руководил он сам. Весьма влиятельный господин.
Батенко только молча кивнула. Ещё по телефону Леся в двух словах описала суть дела. Под завалами оказался чиновник из администрации города. По иронии, именно он выдал разрешение на строительство этой высотки. Не для себя, значит, старался, для дочки. Мелькнул образ Доминики Штановой и её папаши с их барскими замашками.
– Вот ещё что. Это нашли за косяком входной двери. – Николайчук протянул Батенко небольшой пакетик. Потом ещё один: – А это – в бумажнике потерпевшего.
В первом пакетике оказался нож вроде медицинского скальпеля, завёрнутый в листок с написанными от руки словами. Свёрток по спирали овивала цепочка, по виду серебряная. Ясно, оберег, чтобы никто со злыми намерениями не проник внутрь.
Во втором пакетике лежала монета и потрёпанный лист бумаги, перевязанный красной лентой.
– Для привлечения и сохранения капитала, – через плечо проговорил Николайчук. – Наверное. А это – отдельно. Вряд ли имеет большое значение.
На ладонь Батенко опустился пакет с чёрным когтем и несколькими белыми клыками.
– А это что?
– Были упакованы в бархатный мешочек. Похоже на части хищника, скорее всего, медведя. Знаете, потерпевший был заядлым охотником. Может, на удачу носил с собой.
Уже сидя за своим рабочим столом Батенко изучила список контактов из телефона погибшего чиновника. Искомое обнаружилось почти сразу – номер, с которого звонили самой Батенко. Година. Ясно, откуда взялись нож и листок за косяком и аффирмации в бумажнике.
На столе Батенко лежал ещё один любопытный документ. По заявлению жены погибшего, в то время, пока она и дочь давали показания, к ним в квартиру кто-то влез и украл несколько ювелирных украшений. Список прилагался. Среди похищенного оказалась очень дорогая антикварная брошь, ещё дореволюционная. На приложенном фото, сделанном для страховой компании, посвёркивал довольно крупный бриллиант в обрамлении множества золотых завитков. По описанию, составленному для той же страховой, у замочка располагалась выгравированная буква К.
– Так вот ты какая, – пробормотала Евгения Ивановна, откидываясь на стуле. Брошь, купленная самой Батенко, не шла ни в какое сравнение с этой. – Н-да. Чем дальше, тем интересней.
Вечером у подъезда Евгения Ивановна встретила мужа. Он топтался у двери, поглядывая вверх, на окна их квартиры. В резком свете уличного фонаря его долговязая фигура очертилась резкими контрастными линиями. Приблизившись, Евгения Ивановна рассмотрела мужа как будто в первый раз. С их последней встречи он здорово похудел, так что брюки обвисли, и, судя по щетине, почти перестал бриться.
– Привет, – громко сказала Евгения Ивановна, подойдя ближе.
– Привет, – глухо проговорил Слава. – Мне бы… это… может, поговорим?
– Почему бы и нет. – С деланным равнодушием и колотящимся пульсом Евгения Ивановна открыла дверь подъезда. – Пойдём.
В лифте оба молчали, старательно изучая рекламные объявления на стене. Один из баннеров до сих пор предлагал всем желающим поселиться в «Плазе» рядом с кладбищем.
– Сегодня там пара этажей рухнула, – нарушила молчание Евгения Ивановна, кивнув на баннер. Воспоминание о случае в «Плазе» отозвалось тупой болью во лбу.
– Да, я что-то такое слышал, – пробормотал Слава.
Только переступив порог, Евгения Ивановна мигом почувствовала неладное. Как ищейка, она быстро обошла все комнаты, но ничего не обнаружила, за исключением запертой изнутри двери в ванную. Слава за это время успел только разуться.
– Света, ты там? – Евгения Ивановна костяшками пальцев постучала по двери. Изнутри слышались всхлипы и журчание воды. – Боже мой. Света, открывай!!! Сейчас же!!!
Слава мягко отстранил лупившую кулаками в дверь жену и, приблизившись к щели между дверью и косяком, произнёс:
– Света, открой, пожалуйста.
Щёлкнула задвижка. Заплаканная взлохмаченная Светка стояла посреди ванной с лезвием в руке. Евгения Ивановна рванулась к дочери, но Слава плечом её отодвинул.
– Отдай мне, пожалуйста. – Слава спокойно протянул руку. Светка, глядя на него расширенными глазами, как под гипнозом, положила лезвие на ладонь. – Вот и хорошо.
Слава посторонился, Евгения Ивановна вошла в ванную, выключила воду и, обняв обмякшую Светку за плечи, отвела её в спальню. Быстро стянула с дочки футболку и, погладив по голове, как на маленькую, надела тёплый свитер. Усадив Светку на диван и закутав в плед, не спуская с неё глаз, разогрела электрический чайник прямо в комнате и заварила чёрный чай.
Тем временем Слава принёс лимон и чайные чашки. Потом достал из шкафа коробку конфет, припрятанную на Новый год. Светка сидела, укутанная в кокон пледа, и смотрела в одну точку. Слава вытащил её руки и сложил пальцы вокруг чашки. Евгения Ивановна молча глотала чай, не чувствуя вкуса и в упор глядя на дочку. Слава, как обычно, пил из блюдца, зажав между зубами кусок сахара.