чтобы расправиться со своим родителем. Может быть, разум у неандертальцев и не был особенно развит, но памятью они обладали крепкой и намеченных целей не забывали.
Откуда люди пришли в Европу, мы точно не знаем, но скорее всего, с юга. Однако можно точно сказать, что их мозг и в то время не слишком отличался от нашего. Их наскальной живописью мы искренне восхищаемся, они явили себя как умелые граверы и резчики, их орудия были меньше мустьерских и уж тем более шелльских, но сделаны гораздо искуснее. И хотя одежда, которую они носили, не стоит доброго слова, они все же украшали себя и могли говорить друг с другом. Странствовали люди небольшими группами и уже в те времена были куда более социальными существами, чем неандертальцы. Они устанавливали для себя определенные правила и придерживались определенных самоограничений. Ум древнего человека долго развивался, воспитываясь и дисциплинируясь, и это привело его к такому сокровищу, как сознание современного человека – с его скрытыми желаниями, заблуждениями, смехом, фантазиями, мечтами и страстями. Древние люди уже предпочитали держаться вместе – их связывали общие воззрения и, конечно, определенные табу.
Они по-прежнему оставались дикарями, агрессивными, необузданными и внезапными в своих желаниях, но все же, насколько хватало сил, подчинялись законам и обычаям, которых держались издавна, и знали, что за проступком следует наказание. Мы можем приблизительно предположить, как работало мировоззрение наших пращуров, опираясь на те иррациональные страхи, суеверия и опасения, которые каждый из нас переживал в детстве. Наши предки стояли перед теми же моральными дилеммами, что и мы, но, возможно, сформулированными более грубо. Они были одного с нами рода.
Что же до зверолюдей, то мы не сможем даже отдаленно приблизиться к пониманию этих существ. И представить нельзя, что за идеи проносились в их столь по-другому устроенном мозге – нам это органически невозможно. С тем же успехом можно пытаться реконструировать мысли и чаяния гориллы.
Мы очень ясно представляем, как люди постепенно покидали затапливаемые средиземноморские долины, заселяя Испанию и юг Франции, как появились они в Англии, поскольку воды океана еще не отрезали Британские острова от континента, и шли дальше на восток, до самой Рейнской области, сквозь обширную дикую местность, которая сейчас стала Северным морем и Северо-Германской низменностью. Им предстояло пройти через снежную пустыню Альп – в те времена гораздо более высоких и покрытых неприступными ледниками. Им приходилось отправляться в это странствие по самой веской из причин: население росло, а еды больше не становилось. Людей угнетали распри и войны. Они по природе своей были кочевниками и не строили постоянные жилища, привыкнув к длительным сезонным переходам, и время от времени какая-нибудь небольшая группа, спасаясь от голода или угроз, продвигалась все глубже на север.
Можно вообразить, как большая группа наших странствующих предков оставила травяные холмы ради суровых скалистых хребтов. Скорее всего, это произошло весной или в начале лета – и охотники пришли сюда, преследуя стадо оленей или табун диких лошадей.
С помощью множества способов и инструментов наши антропологи реконструировали внешность и смогли узнать многое о привычках наших пращуров-пилигримов.
Вряд ли их отряд был достаточно многочисленным – именно небольшая группка странников покидала обжитые места, следуя навстречу опасностям. Двое или трое взрослых мужчин (лет тридцати или около того), восемь или десять женщин или девушек с маленькими детьми и несколько юношей от 14 до 20 лет могли составить целое сообщество. Это были смуглые кареглазые люди с волнистыми темными волосами; иссиня-черные косы китайцев и тонкие черты европейцев еще не существовали – эволюция создаст их позже. Взрослые мужчины возглавляли отряд, женщины и дети держались поодаль от мужчин и молодежи – сложная система табу препятствовала их более близкому общению.
Лидеры маленького племени неусыпно следили за пасущимися стадами, и в то время искусство следопыта было наиболее ценным умением и навыком человечества. Следы и знаки, которые для нас с вами не значили бы ровным счетом ничего, для них были как открытая книга – и, глядя на них, они отлично понимали, как вел себя табун низкорослых крепких лошадок день назад. Их охотничье мастерство было столь высоко, что эти неприметные следы, которые оставляло за собой животное, они отыскивали и истолковывали мгновенно, идя по следу с упорством и скоростью чуткого пса.
Они шли за лошадьми с некоторой задержкой, не слишком приближаясь к ним, но и не отрываясь от следов, чтобы не вспугнуть ненароком свою будущую добычу. Лошади паслись и оттого двигались неспешно. Следов хищников не было заметно, а это означало, что животным ничто не угрожает и табуну не придется спасаться бегством. Отдельные слоны тоже мигрировали на север, и несколько раз дорогу нашему племени пересекали следы шерстистого носорога, отправляющегося по своим делам.
Племя двигалось налегке. Одежду люди почти не носили, но все члены племени были обильно раскрашены – их тела покрывали белые и черные узоры, а также разводы охры. Трудно сказать, учитывая, сколько веков прошло, практиковали ли они татуировки, – скорее всего, нет. Совсем маленьких детей женщины несли за спиной в специальных кожаных сумах или переносках, одеяния наших предков (кто мог добыть себе такую роскошь) представляли собой кожаные набедренные повязки, накидки из шкур, необходимой вещью были кожаные пояса, сумки и подвесные мешки. Мужчины были вооружены копьями с каменными наконечниками и острыми кремневыми рубилами.
Старейшины, возглавлявшего племя ранее, которого все почитали как отца, с ними не было. Несколько дней назад старик был растоптан огромным быком – это произошло на дальних болотах. Несчастья на том не кончились: двух девушек подстерегли и похитили молодые охотники крупного племени, жившего по соседству. Все эти беды и вынудили остатки племени покинуть прежние места и искать новые земли и охотничьи угодья.
Когда маленькая группа взошла на холм, перед ними расстилался мрачный, пустынный и дикий край, все же отчасти напоминавший пейзажи современной Западной Европы. Среди колышущейся травы раздавался крик чибиса. Зеленую долину кое-где пересекали пурпурные силуэты холмов, время от времени солнце закрывали быстро бегущие апрельские облака. Сосняк и темные пятна вересковника показывали, где глинистая почва сменялась песчаной, вдали топорщился густой кустарник, кое-где тянулись зеленые торфяные болота и поблескивала вода в канавах. Лесные заросли изобиловали зверями, а там, где извилистые потоки подмывали скалистые берега, виднелись пещеры. Далеко на склонах горного хребта, хорошо различимого отсюда, паслись дикие пони.
Двое братьев-вожаков подали знак – все остановились, а женщина, которая говорила что-то маленькой девочке, тут же замолчала. Братья напряженно всматривались в открывшийся перед ними край.
– Ыыг? – вскрикнул один из них, тыкая пальцем вперед.
– Ыыг! – отозвался другой.
Племя внимательно смотрело вдаль, захваченное зрелищем. Затаив дыхание, они сбились в кучку, не сводя глаз с точки, на которую указал один из вожаков. Далеко внизу, на склоне холма, замерла странная серая фигура: коренастое существо, пониже человека ростом, стояло неподвижно, повернув к ним голову. Чужак подкрадывался к пасущимся пони, прячась за валунами, но вдруг обернулся – и заметил пришельцев. Голова его очень напоминала павианью, а в руке был зажат, как решило племя, огромный камень.
Некоторое время все стояли неподвижно, не сводя глаз друг с друга, – и те, кто наблюдал, и тот, за кем наблюдали. Потом женщины и дети завозились и стали пробираться вперед – им тоже хотелось рассмотреть странного чужака.
– Человек! – вскрикнула сорокалетняя старуха. – Человек!
Волосатый неандерталец, очнувшийся от этого звука, встрепенулся и неуклюже пустился к зарослям терновника и редким березкам, что росли ярдах в двадцати. Там он опять остановился, бросил косой взгляд на пришедших, странно взмахнул рукой и побежал в укрытие.
В густой тени, среди веток, силуэт его казался еще массивнее. Он скрылся среди деревьев – и чаща как будто смотрела на пришельцев его глазами. Березы тянули к чужакам длинные серебристые руки, а поваленный трухлявый ствол наблюдал за ними, словно сидя в засаде.
Было раннее утро, и вожди надеялись, что ближе к полудню им удастся подобраться поближе к лошадям, отрезать одну из них от табуна, ранить, а потом, заметив, куда бросится ослабевшее животное, отыскать его по следам и добить. Им бы вдоволь хватило еды, а в долине они наверняка отыскали бы воду и несколько охапок сухого папоротника, чтобы переночевать на мягкой подстилке у костра. До этой встречи утро не сулило никаких неприятностей, но сейчас племя пришло в замешательство. Серая фигура напугала их – и солнце теперь неприятно и зловеще скалилось с небес.
Отряд замер, не зная, что предпринять, и вожди решили посовещаться. Воу, старший, махнул рукой вперед. Клик, его брат, согласно кивнул. Путь будет продолжен, но в лес соваться не стоит: лучше идти вдоль вершины холма.
– Пошли! – бросил Воу, и отряд двинулся за ним.
Но теперь все шли молча. Любопытный малыш попытался спросить, что случилось, и мать тут же одернула его, чтобы не шумел. То один, то другой из племени боязливо поглядывали на заросли.
Вдруг девушка взвизгнула и ткнула пальцем. Племя сразу же остановилось.
Снова волосатый зверочеловек! Он пересекал равнину прыжками, почти что на четырех конечностях. Отсюда он казался сильным серым хищником и был похож на волка. Длинные руки то и дело касались земли. Чудовище приближалось – но внезапно метнулось в заросли красного папоротника и исчезло.
Воу и Клик перебросились парой слов.
В миле отсюда начиналась долина, окаймленная лесом. Далее простирались пустые голые холмы. Лошади паслись, ярко освещенные солнцем, а далеко на вершинах холмов бродили шерстистые носороги, казавшиеся отсюда ниткой разрозненных черных бус.