последний из несчастных зверолюдей, полный отчаяния и гнева, не был выслежен и заколот своими преследователями.
Каким восторгом и трепетом сердечным наполнялись эти века! Какие трагедии и триумфы, сколько безвестных подвигов преданности и чудес отваги было явлено миру! Их победа – это наша победа, мы прямые потомки тех смуглых созданий, что сражались, спасались бегством и выручали друг друга, в наших жилах течет их кровь, это наша кровь вскипает древними битвами и стынет от ужаса перед тенями забытого прошлого. Ибо это прошлое забыто. Если не считать некоторых внезапных и смутно ощущаемых моментов необъяснимого ужаса, странных ночных кошмаров и детских страшных историй и сказок, все прочее полностью стерлось из памяти нашей расы.
Но ничто не исчезает бесследно. 70 или 80 лет назад любознательным ученым пришло в голову, что в огромных, грубо обработанных кусках кремня и окаменевших костяных обломках, которые они отыскали в древних слоях земли, скрывается память человечества. Еще позже другие ученые заинтересовались нашими глубокими полуосознанными снами и странными действиями нашего мозга. Таким образом, эти сухие кости вновь оживают.
Прошлое, восстанавливающееся на наших глазах, – одно из самых удивительных приключений человеческого разума. Человечество с интересом наблюдает за поисками следов своего прошлого подобно тому, кто бережно перелистывает пожелтевшие хрупкие страницы собственных давних дневников или перечитывает полузабытые книги, которые были верными спутниками его детства. Его давно пролетевшая юность снова возвращается к нему. Прежние мечты вновь волнуют его, и он словно бы счастлив прежним счастьем. Но давно утихшие страсти, пылавшие когда-то в его сердце, сейчас лишь слегка волнуют его кровь, а прежние страхи и вовсе не стоят ничего – их время миновало.
Может быть, однажды эти воспоминания предстанут нам в такой яркости и полноте, как будто мы сами оказались там и разделяем все бури и опасности давно прошедших дней. Вполне возможно, что огромные животные древнего мира снова будут бродить среди нас, что мы увидим Землю такой, какой она открывалась нашим пращурам, что мы протянем руки, чтобы обнять наших предшественников, чьи кости давно истлели, и нас вновь согреет солнце, сиявшее миллионы лет тому назад.
Фитц-Джеймс О’БрайенЧто это было?
Откровенно говоря, я в некотором сомнении по поводу того, что собираюсь сейчас рассказать вам. Событие, о котором пойдет речь, само по себе столь странно, что я внутренне готов и к недоверию, и даже к насмешкам. Я заранее подготовился и согласен с подобной реакцией. Надеюсь, у меня хватит писательского мастерства, чтобы подобрать достойный ответ не поверившим мне. Поразмыслив, я решил описать все, что случилось со мной, максимально простым и понятным языком, насколько я вообще смог разобраться в том, что произошло в прошлом июле и свидетелем чему я стал, – по крайней мере, в анналах необъяснимых случаев физики я ничего подобного не припомню.
Я живу в доме №… на 26-й улице в Нью-Йорке. Дом мой в некотором смысле весьма примечателен. Последние два года поговаривают, будто он населен привидениями. Это внушительный особняк, окруженный тем, что когда-то, может, и называлось садом, но сейчас это скорее дворик для выгула животных и сушки белья. Чаша давно пересохшего фонтана и несколько одичавших неухоженных плодовых деревьев напоминают нам, что некогда тут был прелестный оазис, наполненый цветением, зеленью, ароматными плодами и журчанием воды.
Дом довольно велик. Солидных размеров зал ведет к винтовой лестнице, обвивающей его центр, а многочисленные апартаменты весьма внушительны. Особняк этот был выстроен 15 или 20 лет назад известным нью-йоркским коммерсантом мистером А. – тем самым, который заставил содрогнуться весь финансовый мир Нью-Йорка, когда вскрылась гигантская афера с ним во главе. Как всем известно, мистер А. сбежал в Европу, где вскоре и умер – от разбитого сердца, как говорила пресса. Почти одновременно с известием о его смерти пошли слухи о том, что дом №… на 26-й улице оккупирован привидениями. После судебного разбирательства вдова мистера А., бывшего владельца, лишилась права на это имущество, и в доме проживали только смотритель с супругой, нанятые агентом по недвижимости, в чьи руки перешел особняк, который предполагалось или продать, или сдавать внаем. Именно эти люди и заявили, что их беспокоят какие-то странные и необъяснимые звуки. Двери открывались сами собой. Мебель, оставшаяся от прежних владельцев, среди ночи сама собой выстраивалась в пирамиды, громоздясь друг на дружку. Невидимые ноги средь бела дня шлепали вверх-вниз по лестницам, сопровождаемые шелестом ткани, а незримые руки скользили по массивным перилам. Смотритель и его жена заявили, что и часа тут не останутся. Агент посмеялся, рассчитал их и тут же нанял новых. Но шумы и прочие сверхъестественные проявления не прекратились. Соседи разнесли сплетни – и вот уже три года дом пустовал. Несколько раз находились желающие купить эту недвижимость, но всякий раз почти перед самой продажей сделка расстраивалась – до покупателей доходили неприятные слухи, и они отказывались от дома.
Вот так обстояли дела, когда моей квартирной хозяйке, державшей пансион на Бликер-стрит и желавшей дальнейшего расширения, пришла в голову смелая идея арендовать вышеупомянутый дом на 26-й улице. Постояльцы у нее были достаточно смелыми и философски настроенными, потому она собрала всех и изложила свои планы по поводу переселения, откровенно рассказав обо всем, что слышала о привидениях в доме. За исключением двух робких душ, один из которых был капитаном дальнего плавания, а второй только что приехал из Калифорнии, все остальные жильцы в единодушном порыве вызвались сопровождать миссис Моффат в ее новом крестовом походе на призраков.
Мы переехали в мае – и дом очаровал нас. Район, где расположен особняк, между 7-й и 8-й авеню, является одним из самых красивых мест Нью-Йорка. Сады за домами, спускающиеся чуть ли не к самому Гудзону, летом образуют зеленую тенистую аллею. Чистый и бодрящий ветерок летит с высот Вихокена, и даже клочок бывшего сада, хоть в дни стирки и казалось, что он весь состоит из бельевых веревок, все же дарил нам немного зелени, чтобы было на что полюбоваться, и баловал прохладным уединением летних сумерек, где мы курили сигары и наблюдали за перемигиванием светлячков в высокой траве.
Разумеется, едва обосновавшись в доме, мы стали ждать появления призраков. Всем не терпелось поскорее с ними свидеться. За ужином говорили только о сверхъестественных явлениях, а один постоялец, приобретший труд миссис Кроу «Темная сторона природы», стал неофициальным всеобщим врагом – ведь мог бы догадаться и купить на всех! Все то время, пока он читал свой том, жизнь его была в высшей степени незавидной. За ним установили самую настоящую слежку. Стоило ему на секунду отложить вожделенный том и покинуть комнату, книгу немедленно изымали и в тайных местах устраивали чтение вслух для избранных. Я внезапно для себя обнаружил, что стал чрезвычайно важной персоной, ибо был неплохо осведомлен о потусторонних делах и даже как-то написал рассказ, главным действующим лицом которого был призрак. Если стол в гостиной оказывался чуть сдвинутым или кусок панели отошел от стены, мы моментально настораживались и замирали, готовясь расслышать глухие стенания и отдаленное позвякивание ржавых цепей.
После целого месяца треволнений мы были вынуждены разочарованно признать: призраков не было, просто не было. Однажды, впрочем, наш темнокожий дворецкий заявил, что какие-то невидимые силы задули его свечу, когда он готовился ко сну, но, поскольку этот джентльмен время от времени оказывался в состоянии, при котором свечи в его глазах двоились, нетрудно было сделать умозаключение, что, пропустив пару лишних стаканчиков, сей почтенный господин мог вообще не увидеть никакой свечи там, где она должна была быть.
Примерно так и обстояли дела, когда случилось нечто необъяснимое и ужасное, да притом настолько, что у меня до сих пор мутится рассудок, стоит мне вспомнить об этом кошмаре. Это случилось десятого июля. После ужина мы с доктором Хаммондом, моим добрым приятелем, вышли в сад, чтобы выкурить по трубочке. Помимо симпатии, которую мы испытывали друг к другу, нас связывала еще и одна вредная привычка. Мы оба курили опиум и, зная об этой тайной слабости друг друга, относились к ней с уважением. Мы вместе наслаждались чудесным расширением сознания, острым усилением способностей восприятия, безграничным ощущением существования, когда ты непостижимым образом связан с любой точкой Вселенной, – короче, всеми этими дивными моментами, которые я бы не променял даже на королевскую власть, но я надеюсь, что ты, читатель, ни в коем случае не последуешь моему примеру и не станешь курить опиум.
Часы опиумного блаженства, которому мы втайне предавались на пару с доктором, были организованы с научной точностью. Мы не тратили райское снадобье впустую, пуская свое состояние на самотек, – во время курения мы беседовали, тщательно регулируя наш разговор и направляя потоки мысли по самым светлым и ясным каналам. Мы беседовали о Востоке, возбуждая в памяти волшебные панорамы его сияющих пейзажей. Обсуждали мы лишь тех поэтов, которые воспевали чувственность, молодость, упоение кипящей страстью и юной прелестью. Если речь заходила о «Буре» Шекспира, мы любовались Ариэлем и не обращали внимания на Калибана. Как зороастрийские огнепоклонники, мы обернули лица свои в сторону Востока и видели лишь Солнце.
Такой подход направлял все наши последующие видения в совершенно определенное русло и придавал им соответствующую окраску. Великолепие арабских сказок придавало соответствующий колорит нашим грезам. Мы шествовали по жалким газонам с величием королей Востока. Крик древесной квакши, цеплявшейся за ветку ободранной сливы, звучал для нас небесной музыкой. Дома, стены, улицы таяли, как ледяные облака, а за ними простирались невообразимо прекрасные перспективы. Что за дивное товарищество! Наш восторг был еще глубже оттого, что даже на пике экстаза каждый из нас знал о присутствии другого. И хотя каждый из нас погружался в наслаждение индивидуально, все же мы были сонастроены и уходили в свои путешествия, пребывая в поистине музыкальном единении.