Завершая разговор о насильственном умерщвлении Юрия Дорошенко, остается указать на два момента, важных для исключения возможных кривотолков. Во-первых, следует подчеркнуть, что «карминовый» отек легких не мог быть следствием лавины, завалившей его на склоне. Смерть молодого человека находилась в прямой следственной связи с отеком легких и была отделена от последнего очень незначительным промежутком времени. Если бы отек начался в палатке на склоне горы, то Дорошенко до момента наступления смерти никак не успел бы спуститься к кедру. И уж тем более не принял бы участия в разведении костра под деревом (чем он активно занимался, в этом нет никаких сомнений). Во-вторых, необходимо пояснить, что изменение первоначально алого цвета пены на серый объясняется разрушением кровяных телец в течение длительного времени, прошедшего с момента ее образования. Хорошо известно, что кровь на воздухе темнеет, так что приобретение пеной серо-бурого оттенка удивлять не должно. Для нас важно то, что изначально пена не была белой, а стало быть, в ней присутствовала кровь.
За допросом Дорошенко наблюдал — не мог не наблюдать — Георгий Кривонищенко. Как было написано выше, в момент появления противника у кедра он либо находился на дереве, либо успел вскарабкаться наверх. Действия его, несмотря на кажущуюся бессмысленность, были вполне рациональны: Георгий, скорее всего, понимал, что противник, хотя и грозит оружием, на самом деле не намерен его использовать. Снять же с дерева активно сопротивляющегося взрослого мужчину без применения огнестрельного оружия довольно проблематично, есть немалый риск получить травму (чего иностранные агенты, понятное дело, допустить не могли). Поэтому, вполне возможно, Георгий рассчитывал пересидеть некоторое время наверху в надежде, что какие-то события отвлекут преступников от дерева и он получит возможность спуститься, чтобы попытаться скрыться уже на земле. Впрочем, на что действительно рассчитывал Георгий, мы не знаем и знать не можем, так что его мотивация — всего лишь домысел, не имеющий прямого отношения к фабуле повествования.
Но мы точно знаем, что Георгий Кривонищенко залезал на кедр и в последние минуты жизни изо всех сил старался на нем удержаться. Тому в уголовном деле есть неожиданное свидетельство, к сожалению, никем из исследователей трагедии должным образом не оцененное. О чем идет речь?
Судмедэксперт Возрожденный, проводя вскрытие трупа Георгия Кривонищенко, обнаружил во рту покойного кусок эпидермиса размером 1 х 0,5 см. Он даже связал происхождение этого куска кожи со скальпированной раной на пальце правой руки. Все это выглядело так, словно погибший в момент агонии сжимал зубами пальцы — именно сжимал, стискивал челюстями, а не согревал, скажем, дыханием. Для чего же Гебргий мог грызть собственную руку?
Тут надо сказать, что в криминальной истории человечества сохранилось немало (многие десятки!) абсолютно достоверных примеров тяжелых самоповреждений кистей рук зубами.
Все они связаны с попытками человека ускорить наступление собственной смерти. Известно, что подавляющая часть заживо похороненных либо заживо замурованных людей наносили себе зубами тяжелые повреждения запястий и даже отгрызали кисти рук в надежде вызвать обильное кровотечение. К аналогичным саморанениям способны и душевнобольные. Однако при всей занимательности этой информации она нам ничего не дает, ввиду невозможности провести параллель с ситуацией, в которой оказался Георгий Кривонищенко. С ним явно происходило нечто иное. Но что именно?
Думается, ответ надо искать в неотвратимом переохлаждении организма, с которым столкнулся Георгий Кривонищенко. Понижение температуры тела автоматически приводит к замедлению всех биохимических реакций, в частности так называемого «тканевого дыхания». Количество кислорода, переносимого кровью в каждую клетку человеческого тела, начинает понижаться, в результате чего развивается явление, получившее в медицине название «тканевой гипоксии». Оно проявляется в виде внезапной сонливости, чувстве глубокой апатии, адинамии (нежелании двигаться), резкой слабости. При наступлении тканевой гипоксии активная борьба за жизнь, как правило, прекращается, хотя замерзающий некоторое время остается в сознании и отдает себе отчет в происходящем. Если в начале замерзания человек испытывает резкую боль в остывающих конечностях, то на этом этапе их чувствительность практически исчезает. А вместе с нею исчезает и способность к точным координированным действиям. Георгий в таком состоянии не мог держаться за ветви кедра, сжимая их ладонями, — руки его уже не слушались в должной степени, пальцы просто разжимались под весом тела. Но он мог охватить ствол или ветку рукою и, закусив зубами палец (или несколько пальцев, или край ладони), создать своеобразный «замок», удерживавший его от падения. Когда процесс переохлаждения зашел уже слишком далеко и Кривонищенко потерял сознание, то вместе с ним он утратил и контроль за своими действиями — это привело к тому, что зажатая зубами рука выскользнула, оставив скальпированный кусочек кожи во рту.
Если считать, что Кривонищенко и Дорошенко все время оставались под деревом одни и никакого «устрашающего фактора» рядом не было и в помине, то совершенно непонятно, почему никто из них ничего не предпринимал для самоспасения! Даже ощутив полный упадок сил и неспособность самостоятельно передвигаться, любой из них мог бы крикнуть: «ребята, умираю! замерзаю!», и к кедру обязательно примчались бы обутые и одетые Тибо и Золотарев. Спасти они, конечно, уже никого не спасли бы, но хотя бы унесли в овраг с продуваемого всеми ветрами пригорка…
Но не было этого. Не позвали на помощь товарищей, находившихся всего-то в 60–70 м, ни Георгий Кривонищенко, ни Юрий Дорошенко. И никто из друзей к ним сам не пришел, не поинтересовался, почему смолкли голоса и не трещит больше сухостой. Совершенно непонятное поведение, если только мы не признаем, что «устрашающий фактор», выгнавший туристов из палатки, спустился к ним вниз по склону. И все то время, пока Георгий Кривонищенко замерзал на кедре, под деревом стояли его убийцы.
Можно не сомневаться в том, что никто из них не пытался залезть на кедр, поскольку неудачное падение с дерева потенциально грозило серьезным травмированием, а это было недопустимо для иностранных агентов. Им предстоял многокилометровый бросок к железной дороге, а для этого все они должны были оставаться здоровы. Поэтому они просто ждали, пока упорный комсомолец замерзнет, возможно, шутили: «все равно свалишься, лучше сам слезай, мы тебя небольно убьем!» Возможно, напротив, разговаривали с ним вполне серьезно, ведь перед ними был тот самый связник, для встречи с которым они были заброшены в СССР: «Скажи, с какого момента ты работал под контролем Ка-Гэ-Бэ? Тот, усатый мужик, что первый убежал, он — тоже из Комитета? Слезай, не бойся, мы тебя мучить не станем, тебя свои же гэбисты замочат, а мы можем дать яд, если пожелаешь…».
Разумеется, подобные разговоры — это всего лишь литературный вымысел, но то, что какие-то разговоры между супостатом и Георгием Кривонищенко велись, сомнений почти не вызывает. Георгий умирал довольно долго — четверть часа или даже бо, лее, и поначалу еще мог отвечать на обращенные к нему реплики. Затем умолк, полностью сосредоточив таявшие силы и гаснувшее сознание на том, чтобы удержаться на дереве. Тогда-то он и стал стискивать зубами край правой ладони и пальцы, рассчитывая удержать непослушное тело от падения.
Но в конце концов руки его разжались и Георгий повалился вниз. От падения, видимо, он даже не пришел в себя; положение его на тот момент было столь плохим, что находившиеся под кедром агенты иностранной разведки сразу отказались от мысли его допросить. Вполне возможно, что Кривонищенко либо был уже мертв, либо был близок к этому. И вот тогда разведчики сделали с телом Георгия то, что старательно не замечают и даже не пытаются объяснить сторонники некриминальных версий, поскольку никаких некриминальных объяснений содеянное не имеет.
Они решили удостовериться в его смерти…
Речь идет об огромном ожоге левой голени Георгия Кривонищенко (границы ожога в пределах 31,0x10,0 см), причиненном через одежду. Кожа голени подверглась частичному обугливанию — такое возможно лишь при непосредственном контакте с открытым огнем (другими словами, кипяток такого воздействия не окажет). Но что интересно — тонкий хлопчатобумажный носок на левой ступне не сгорел в этом пламени! Это еще один интересный, парадоксальный, по-настоящему «говорящий» факт, который способен многое поведать о реальных событиях возле костра, но который всевозможные «исследователи» попросту игнорируют. Впрочем, если быть совсем точным, они изредка упоминают об этом странном ожоге, тут же объясняя его появление тем, что замерзший Георгий не чувствовал жара огня и совал руки-ноги в костер, получив в итоге такой вот фантастический во всех смыслах ожог. После столь нелепого объяснения, буквально в одну строчку, в одно предложение, «исследователи» считают, что все прояснили, и спешат дальше, с упоением рассуждая о слоях «фирнового» снега, морозе в -30 °C в ночь на 2 февраля 1959 г. и тому подобных абстрактных и непроверяемых ныне вещах, на ходу опровергая друг друга. Но вот вопрос всем альпинистам, верхолазам, водолазам, объездчикам лошадей, туристам со стажем и без, мастерам спорта и мастерам не-спорта, а также сторонникам версии нападения лосей: как можно прожечь кальсоны на голени, обжечь до обугливания кожу, но при этом не сжечь в огне носок?
Господа «исследователи», скалолазы и водолазы, мастера спорта и не-спорта могут как угодно располагать обладателя ноги у костра — сидя, стоя, лежа на боку и даже стоя на голове, — но ни в одном из этих положений подобное повреждение от огня естественным образом получить невозможно. Либо кальсоны сгорят вместе с носком, либо не сгорят вообще — человек отдернет ногу и ужасного ожога просто не получит. Но тут надо сразу сделать немаловажное уточнение — на самом деле на ноге Георгия Кривонищенко прогорели не одни только кальсоны, но еще и тонкие хлопчатобумажные спортивные штаны (об этом чуть позже). То есть задача с точки зрения физики еще более усложняе