Однако, как Крастер грустно подумал об этом, всё в этом мире относительно. Веди взвод бой в составе роты или батальона, размен семерых раненых на три с половиной десятка красных трупов стал бы отличным поводом для награждения, практически не влияя на общую боеспособность. Сейчас же, при самостоятельных действиях, семеро раненых выключали из боя помимо своих винтовок ещё и карабин санитара.
По факту, после этой очень удачной стычки боеспособность подразделения рухнула примерно на треть, ведь помимо исключения из ведения боевых действий двадцати процентов винтовок взвод очень сильно потерял в маневренности, будучи вынужден обеспечивать безопасность раненых. Организовать отдельный медицинский пункт у вертолета было откровенно глупой затеей, тяжелораненые – ланс-капрал Тернер, получивший две пули – в скулу и нижнюю челюсть – и чуть было не захлебнувшийся кровью при этом, и капрал Каннистрато, которому таким же чудом не отрезали руку очередью – требовали непрерывного пригляда взводного санитара. Надолго отпускать Соренсена далеко от себя было бы грандиозной глупостью.
«Стоять насмерть» становилось безальтернативным вариантом. В этой связи очень остро вставал вопрос выбора удачной позиции. Разделять потрепанный взвод на части тоже было крайне нежелательно. Краеугольным камнем победы было серьезнейшее преимущество морпехов в эффективности стрелкового вооружения. При неумении его реализовать, читай навязать ведение боя на больших дистанциях, пользуясь точностью и скорострельностью оснащенных оптическими прицелами М16 и М27IAR, морские пехотинцы проигрывали без вариантов.
Чтобы упомянутое реализовать, лейтенанту требовалось сочетание широкого поля обзора, отсутствия заметных непростреливаемых пространств и высоких дистанций стрельбы. Данное сочетание не давало бы коммунистам поднакопиться где-то вблизи позиции и похоронить взвод под людскими волнами просто оттого, что морпехи не успеют выпустить достаточно пуль, чтобы красных остановить.
При реализации данного сценария все красно-корейские пистолеты-пулеметы снова превращались во что-то близкое водяным пистолетам по эффективности и получалось свести к минимуму эффективность болтовых винтовок. При том, что ППШ и аналогов у коммунистов по традиции стран восточного блока должно было быть много. По сливающемуся с фоном противнику с секторного прицела на нескольких сотнях метров эффективно не постреляешь. По сути, достаточно значимую опасность в бою на большой дистанции у северян сохраняли бы только ручные и тяжёлые пулемёты – по очевидным причинам достаточно легко идентифицируемые и поражаемые ответным огнем. В остальных случаях играл фактор везения.
В итоге, ещё раз оценив местность и прикинув пару-тройку возможных вариантов, Крастер остановился на самом простом из них – занятии линии обороны по северной опушке рощи на перевале. Данное решение отвечало всем указанным выше условиям. Не говоря уж о том, что, как всем было известно с глубокой древности, самый простой способ охраны и обороны некоего объекта – это расположить охранение как можно ближе к нему. В идеале, читай, если будет такая возможность, то даже на его территории.
Роща была достаточно большой для скрытного маневра в ней, достигая по сторонам полутора тысяч футов, или, если угодно, пятисот метров. Риск захвата противником высоты 403 рядом с ней Крастер, как и ранее, счел малозначимым. И даже потом, помимо затрат на эту задачу времени, плотная растительность крон деревьев и подлесок хорошо укрывали бы взвод от огня сверху. При спуске же северных корейцев по склону, чтобы открыть себе возможность прицельного ведения огня под кроны, их встретили бы оптика и штурмовые винтовки морпехов.
С имеющейся у противника возможностью подняться к роще пользуясь лесом на склоне и у подножия высоты 222, было сложнее, но с этим риском можно было мириться – имея для защиты перевала всего лишь тридцать пять боеспособных морских пехотинцев, нельзя было быть сильным всюду. В этом случае Крастер планировал дать по радиостанции обусловленный сигнал тревоги охранявшему вертолет и пытающемуся наладить связь с местными американцами штаб-сержанту Мерсье и оборонять рощу до наступления темноты, после чего либо, используя приборы ночного видения, разгромить коммунистов в ночной контратаке, либо, пользуясь теми же ПНВ, отступить.
Позиция казалась практически идеальной, Крастер в очередной раз не представлял, где тут что-то может пойти не так. И поначалу действительность даже подтвердила его предположения.
Времени на инженерное оборудование позиций опорного пункта у взвода оказалось более чем достаточно. Быстрое уничтожение северокорейского разведвзвода не только избавило Крастера от угрозы удара в спину, но и обеспечило приличную фору на земляные работы.
Уцелевшие в бою красные корейцы, а обойтись без них в лесном бою Крастер, к его сожалению, не надеялся, взвод не беспокоили. Судя по всему, остатки красного взвода безнадежно рассеялись и думали только лишь о скором выходе к своим войскам – наблюдатели в ходе обустройства опорного пункта обнаружили на прогалинах склона высоты 403 и обстреляли там троих человек – группу из двоих бойцов и одиночку, двигавшихся по склону вершины, надеясь уйти на север. Обстрелявший пару капрал Фостер претендовал на поражение одного из них, однако тело последующим наблюдением обнаружено не было.
Грунт на северной опушке рощи для земляных работ был очень неприятен, так как сильно засорен камнем. Морпехам пришлось изрядно потрудиться. Некоторые окопы даже пришлось бросить недокопанными и копать новые рядом, у других выкладывать камнем высокие брустверы, когда лопаты начинали скрести по сплошной каменной поверхности. В той или иной степени увеличивать глубину окопов за счет высоты бруствера потребовалось при рытье практически всех парных стрелковых ячеек, из которых состояла оборона взвода. Легкораненые обустраивали медицинский пункт.
Окопы копали два отделения, по одной парной ячейке на боеспособного бойца. Третье в это время собирало в пункте сбора имущество с боеприпасами и прочесывало рощу, осматривая ее на предмет источника воды и прячущихся там уцелевших северокорейцев. Фляги морпехов были далеко не бездонны, а посылать за водой группу к находившейся перед глазами реке в соседней долине очень сильно не хотелось даже после наступления темноты. Воды же всем, а раненым в особенности, требовалось немало.
Рюккера от вертолета тоже притащили в медпункт. На санитарные таланты все же запустившего вспомогательную силовую установку и даже не подпалившего вертолет сержанта из экипажа ни Крастер, ни Соренсен не рассчитывали. Основной задачей Мерсье теперь становилась связь – если не с капитаном по условленному списку частот, то ее налаживание с американцами на Пусанском периметре, в идеале с самим штабом группировки. Второго сержанта забрал с собой Фаррелл, убыв за помощью. Во взводной радиосети Крастер присвоил вертолету позывной «Орел».
Красные корейцы вполне ожидаемо следовали по дороге. Из-за склона долины первым выплыло дозорное отделение из восьми вооруженных винтовками и ППШ солдат. Пулемета, как ни странно, не было. Отставая от дозора на сотню метров, следовал передовой пехотный взвод, ещё примерно человек тридцать.
Крастер облегченно перевел дух, время ожидания наконец-то закончилось.
По предварительной оценке лейтенанта, для удара в спину упорно обороняющегося южнокорейского полка красные корейцы могли выделить не менее сильной роты, но и не больше потрепанного пехотного батальона.
Безусловно, что сдерживающие бои лета 1950 года на восточном побережье Корейского полуострова не были сильной стороной его знаний. Они даже у настоящих специалистов в Штатах были изучены заметно хуже, нежели сражения по западному берегу и в центральной части Корейского полуострова, поскольку американские войска по восточному берегу не действовали. Однако если что он твердо и помнил о боевых действиях на данном направлении в данный период, так это отсутствие подавляющего превосходства в силах у наступающих. Если же вспомнить, что на войне первой жертвой является правда, то можно было смело предполагать и частое равенство в силах, а то и успешные действия в меньшинстве. Вдоль Японского моря, насколько он помнил, наступала всего одна северокорейская дивизия, усиленная то ли бригадой, то ли несколькими отдельными батальонами морской пехоты, пытавшимися высаживать тактические десанты. Тут даже северокорейские танки и те как таковые не действовали. Пехота с артиллерией и так справлялись.
Красная корейская армия на данный период, по его теперешней, можно сказать, выстраданной оценке, была очень крепким орешком, включая в себя не только переживших Вторую мировую ветеранов Японской императорской армии, но и целые дивизии переданных Мао этнических корейцев, закаленных боями против японцев и гражданской войной в Китае.
Инструкторы из Красного Китая и Советского Союза только отлакировали этот превосходный материал. Результатом этого полученного качества, как ему теперь было понятно, и стал блестящий блицкриг лета пятидесятого, когда северокорейцы чудовищным нерассуждающим катком размазали по горам полуострова южнокорейскую армию и пришедшую им на помощь 24-ю пехотную дивизию США. В апогее успехов захватили девяносто пять процентов территории страны, и кто знает, возможно, добились бы и большего, если бы разбуженный заокеанский Орлан не высадил десант под Инчхоном. Возможность и масштабы которого северокорейское командование и его советско-китайские советники, к счастью для капиталистической Кореи, не предусмотрели. Результатом Инчхонской десантной операции стало окружение и уничтожение основных сил недавних победителей и захват девяноста пяти процентов Корейского полуострова уже группировкой войск ООН. Что привело к вступлению в игру Красного Китая и спасению корейских коммунистов дивизиями Мао и качнуло качели обратно до тридцать восьмой параллели.
Полученный опыт прямо кричал: недооценка этого врага подобна смерти. Любая совершенная в бою ошибка заставит морских пехотинцев расплатиться за нее кровью.