Это оказалось его последней мыслью, перед тем как впереди мелькнула фигура в хаки и в сторону лейтенанта брызнула длинная бесприцельная очередь.
Этого своего клиента упавший наземь и откатившийся в сторону Крастер упустил, подстрелил его кто-то из морских пехотинцев второго отделения, коммунист только и успел что-то предостерегающе заорать, а вот на услышавших крик приятеля товарищах покойного ему оторваться удалось. Двое северокорейцев сами выскочили под ствол – ему осталось только нажать на спуск. Карабин, флажок переводчика огня которого с момента входа под сени рощи стоял на автоматическом огне, перечеркнул силуэты в хаки длинной очередью тоже как будто сам собой.
Остатки корейцев, уже понесших к этому времени серьёзные потери, взвод снова раздавил с ходу. Коммунисты, связанные боем с третьим отделением, которое так и не сумели смять, несмотря на весь напор, против удара в спину оказались беззащитны. Самым заметным отличием данного сценария от предыдущих стало отсутствие какой-либо попытки остановить ядро взвода вообще. Тот кореец, который обнаружил за своей спиной цепь второго отделения, собственно, стал единственным, кто по нему вообще стрелял. Дальше вели огонь одни морпехи – да и они считанные секунды, слишком быстро исчезли в глубине рощи чужие спины.
Крастер отметил среди вражеских трупов знакомое тело северокорейского лейтенанта, на всякий случай проконтролировал его парой одиночных выстрелов (патроны следовало экономить) и начал организацию преследования:
– Швед, слышишь меня? Док, привлекай легкораненых и оказывай людям медицинскую помощь. Остальные! Третье отделение! Переходим к преследованию! Пока они не опомнились, все боеспособные за мной!
Преследование, впрочем, особого успеха не принесло. В ходе последующей прочёски взвод зачистил одних только брошенных в роще раненых. При этом, увы, не обошлось без эксцесса, когда замаскировавшийся в кустах раненный в ногу коммунист после обнаружения чуть было не отпилил очередью ноги капралу Уайту, ранил в предплечье ланс-капрала Джонсона и всадил три пули в нагрудную пластину бронежилета самого Крастера. Пластина пули из ППШ, естественно, удержала, однако два поврежденных магазина пришлось выкинуть.
Складывающийся вариант событий Крастеру, мягко говоря, сильно не нравился. На данном этапе такого тяжелого и крайне неудачного боя, в колесе, в котором он крутился, у него ещё не было. Причём самым страшным было то, что он не понимал, что и где конкретно пошло не так. Практически он опять повторил все действия, что приводили его к успеху ранее. Но где-то что-то незаметно изменилось – и сулящие один успех действия превратились в кровавую круговерть ближнего боя с очень тяжелыми потерями. Предполагать причины изменения сценария можно было какие угодно, могли сработать любые переменные. Нужно было думать, как быть дальше, выполнение задачи по удержанию дефиле перевала понесшим тяжелейшие потери взводом, смотрелось призраком.
В стычке с дозором коммунистов Крастер потерял убитыми пять человек. Из сорока двух морских пехотинцев осталось тридцать семь. В роще засады с кинжальным огнём на двадцатиметровой дистанции удалось избежать, поэтому, несмотря на несравненно большую тяжесть огневого столкновения и серьёзную угрозу гибели всего взвода, убитыми оказались всего лишь четверо морских пехотинцев. Все из третьего отделения. Ранить коммунистам удалось шестерых, причем самым тяжелым оказался подстреленный на глазах Крастера капрал Уайт. На этом этапе взвод поредел до двадцати шести стволов, двадцать седьмой – санитар, прочно прилип к медпункту.
Из четырех сержантов выбыли двое – Ковальски убитым и Мюллер раненным двумя пулями в мякоть левого плеча. Из девяти капралов взвод лишился троих: Аллена, Уайта и Каннистрато, – выжил из них только Уайт. Ланс-капралы и рядовые понесли потери примерно в процентном отношении к численности.
Рядом с Крастером кто-то культурно кашлянул. Размышления командира решил прервать взводный сержант.
– Что думаете делать, сэр? Если решили отходить, то самое время сделать это сейчас. У нас шестеро раненых, даже со сменой людей на носилках темпы движения будут не лучшими.
Подобная мысль у Крастера уже крутилась. Он ещё раз её обдумал, вспомнил свой разговор с Фарреллом, не скрываясь вздохнул и, взглянув О’Нилу в глаза, решительно отрубил, в первую очередь для себя:
– Никакого отхода, Рок. Даже сейчас я считаю возможным удержать перевал…
Крастер гордился тем, что был офицером Корпуса морской пехоты США, и не считал для себя вправе отказаться от выполнения своего долга…
Настроение и боевой дух были далеко не лучшими, взвод требовалось срочно приводить в порядок. Решение данного вопроса Крастер решил совместить с переформированием. Три отделения в восемь, одиннадцать и пять бойцов при двух выбитых вражескими пулями сержантах и трех капралах держать было нецелесообразно, боевые возможности подразделений различались слишком сильно. Не сказать, что было сильной проблемой оценивать третье отделение как отдельную огневую группу, но Крастер предпочел разгрузить свой мозг даже от этого. При сильно поредевшем взводе отдавать приказы трём сержантам – взводному и двум командирам отделений, безусловно, проще и эффективнее, чем четверым. Переизбыток людей в вертикали управления – это так же плохо, как и их недостача.
По понятным причинам сокращению подверглось третье отделение. Последнего уцелевшего из ее третьей огневой группы рядового Харпера Крастер отдал Келли, остальных влил к Кэмпбеллу. Вместо трех подразделений очень неровного состава получились два отделения практически штатной численности.
Высвободившуюся радиостанцию взводный сержант отдал Соренсену, связь с медицинским пунктом в их условиях была критически важна. Он же побеспокоился о вооружении, вежливо выманив у Крастера М27IAR и позаботившись о том, чтобы карабины с подствольниками и остальные пехотные автоматические винтовки тоже не остались брошенными на пункте сбора имущества.
Настроение у О’Нила было далеко не лучшим, отчего и моральным состоянием морских пехотинцев он был озабочен ещё больше своего лейтенанта. Повод встряхнуть подразделение нашелся мгновенно. Прозевавший приказ перевооружиться на свободные карабины с подствольными гранатометами и IAR рядовой Блатт дал повод нарваться на выволочку. О’Нил решил вырвать морпехов из прострации самым простым способом – моральным прессингом. В итоге Блатт оказался стоящим навытяжку, мертво глядя перед собой, а нависающий над ним громила взводный сержант, страшно вращая глазами, орал ему в лицо с расстояния в дюйм в лучших традициях острова Пэррис.
Всё отлично сработало. О’Нил оказался молодцом, а на остальных морпехов взбучка подействовала как бы не эффективнее, чем на выслушивающего рёв, как он не бережет жизни товарищей, неудачника. Взвод, вспомнив о существовании палки капрала[58], без сомнений, пришел в себя. Было самое время командирским словом немного поднять боевой дух.
– Парни, только что, выполняя свой долг, отдали свои жизни девять хороших парней. – Крастер, чувствуя, что официозом броню чувств морских пехотинцев не пробьёшь, очень старался, чтобы слова звучали от сердца. – Все вы знаете, почему вступили в бой. Обстановка не изменилась – пока существует даже тень надежды удержать перевал и вытащить наш вертолёт, мы должны держаться за эти камни. Пусть даже зубами. Как бы ни были тяжелы наши потери, коммунистов мы перебили гораздо больше. Теперь нам можно не бояться удара в спину, мы имеем возможность маневрировать и навязывать врагу свою волю в бою. Нас стало меньше, но и обстановка тоже существенно упростилась. Шансы не пропустить комми к вертолету у нас отличные. Если не понаделаем при этом ошибок, а именно сумеем не подпустить северокорейцев в ближний бой, дальнейшие потери тоже предполагаю минимальными. Если повезет, возможно, что обойдёмся без них вовсе.
Морские пехотинцы зашушукались, оптимизмом они сильно не заразились, но растолкать и вывести из-под пресса осознания результатов довольно неудачного боя, как посчитал Крастер, ему удалось. Лейтенант продолжил развивать успех:
– То, что я вам сказал, мне, возможно, говорить и не стоит, однако я не считаю возможным для себя и вас избегать неприятных фактов. Если мы начнем жить в вымышленном мире, всё очень плохо закончится. Самый главный наш факт таков: за нашей спиной лежат тридцать три тысячи фунтов высокотехнологического хайтека, который страшно даже подумать на что может натолкнуть башковитых ученых. И только от нас с вами сейчас зависит, чьи они будут – наши или коммунистические. Я так считаю, что комми и так доставили миру неприятностей куда больше, чем им стоило позволять. – Лейтенант смерил подчинённых яростным взглядом. – Поэтому сам Господь повелел нам глянуть в прицелы на врагов нашей страны. Если они так сильно желают поэкспериментировать с американской демократией, – Крастер повысил голос, – нам надо убивать их до тех пор, пока наших врагов не затошнит от этих убийств и они не оставят нас и наши свободы в покое![59]
Естественно, что рева восторга, в отличие от фильмов, после такой речи не последовало. Однако морпехи определённо взбодрились, и этого Крастеру было достаточно.
В этот раз устроить засаду на опушке высоты 222 он не рискнул. Пусть отделения морпехов, выкашивающие стрелковые роты из штурмовых винтовок, в прошлый раз и отлично работали, однако сейчас морпехов было слишком мало. Огневая производительность двадцати шести винтовок рисковала быть недостаточной, чтобы обратить пусть и потрепанный, но батальон в бегство. Автоматическим результатом подобной неудачи становилась угроза фронтальной атаки со смятым взводом, истребленным в преследовании. Либо, что ещё хуже, вариант того же «молота и наковальни», что только что продемонстрировали корейскому передовому отряду сами морские пехотинцы.