Но женщина, пылающая в огне мужской ласки, забыла о ней.
Убаюканная однообразным бормотанием реки, воздухом, напоенным запахом трав и цветов, Зуракан лежала в сладкой дреме. «А чего мне бояться? Кого стыдиться? Он не любовник мне, в огонь не бросит… Он ведь дал мне клятву, что будет верным другом жизни, мужем моим. Сам поклялся, от всего сердца. Пусть он семь раз обманщик, соблазнитель, подлец, от своей клятвы он не может отказаться».
Умиротворенная Зуракан чувствовала себя крошечным птенчиком в бескрайней вселенной. Ее вспухшая рука нежно обнимала шею Ороза. Дыхание любимого мужчины, его тепло, его ласки, казалось, приглушили ноющую боль. Да и пусть себе болит рука, пусть немеет, лишь бы не нарушить сон спящего проказника. Эта рука не уставала, когда выворачивала пни на склонах гор, возила с реки лед…
О несчастный Текебай, я тоже была наивной бедняжкой, считая тебя своим мужем. Что бы тебе быть таким напористым, как этот ненасытный бедокур! Тогда мы не унижались бы перед змеей байбиче и ее баем. Давно был бы у нас очаг, и мы нашли бы свою долю! О бедняга ты мой! Теперь ты совсем лишился меня, останешься несчастным навсегда. Что ж я могу поделать? Пеняй на себя. Бог и духи умерших простят мне. Да, простят! Разве мало ждала я тебя, звала с собой? Но не смог ты стать мне настоящим спутником, хоть и называешься золотоголовым мужчиной».
Мысли ее стали путаться. Гранитные скалы, что ночью как бы колыхались во тьме, казалось, ожили, закачались, словно вот-вот рухнут вниз. Но разве могут одушевиться, ожить гранитные глыбы? Это только почудилось Зуракан, потому что она слишком долго смотрит на них. А вот высокие вершины раскидистых пышных елей оживились на самом деле, потянулись вверх и вонзились, подобно черным стрелам, в серо-голубое небо с редеющими звездами. Повеял предрассветный ветерок. Зашумела, загудела быстрая вода в реке, словно вот-вот выплеснется из нее. «Сохрани бог! Что, если это глубокое ущелье, поросшее густой елью и арчой, затопит вода и все, что растет и живет в нем, понесется вниз вместе с пенящимся, грохочущим потоком? Началось бы невиданное, страшное бедствие, светопреставление… Не только люди, мулы, тюки с товаром, но и гордые могучие ели, камни величиной с корову, с дом, звери и птицы ущелья — все, все вместе с кровью и потрохами, корнями и листьями, стеблями и ветками смешалось бы в бурлящем водовороте… Не приведи бог увидеть такое! Что было бы с моим Орозом, если бы начался такой ужас? Не-ет, нет! Пока хватит у меня сил, буду тащить его в своих объятиях. Подняв высоко над землей, я унесу его на дальнюю вершину, куда не достигнет вода. Ни за что не отдам его бурлящему потоку».
Зуракан передернулась всем телом, и невольное движение это отдалось резкой болью в руке, на которой лежала голова Ороза. Стиснув зубы, Зуракан превозмогла боль. Обняв Ороза сзади, она поцеловала его в ухо:
— Золото мое, найденное нежданно-негаданно! Во сне или наяву бог дал мне тебя? Ах, негодный мой толстяк! Не отворачивайся от меня…
Разморенный Ороз не мог сбросить с себя мертвецкого сна и невнятно бормотал:
— Хватит, не надо, что ты… э-и-их…
— Спи, спи, утешение мое… Устал ты, дорогой, ослаб совсем. Спи…
Баюкая Ороза, Зуракан и сама забылась. Предутренний сон сладок. Ее разбудила чья-то брань, крики. Вскочив с места, она увидела, что Ороз и Ошур ухватили друг друга за ворот. Оба были в исподнем, босые… «Как бы Ороз не напоролся на колючку!» Не успела она подумать об этом, как в руке Ошура блеснул знакомый ей обоюдоострый кинжал… Ороз был безоружен. Схватив Ошура за руку, в которой был зажат кинжал, он, собрав все силы, старался вырвать его.
Зуракан кинулась к Ошуру:
— О торгаш проклятый! Ты это что?! Брось сейчас же кинжал!
Позабыв об Орозе, с которым он никак не мог справиться, Ошур глянул на нее гневными глазами:
— Эй, бесстыдница! Знаешь, чья ты?!
Вне себя от ярости, Ороз ударил его кулаком в подбородок:
— Заткнись, собака ненасытная! Будешь зарезан четвертым у меня!
Зуракан отпрянула от мужчин, словно ее окатили ледяной водой.
— Ии-ий, боже, что он говорит?! Неужто ты зарезал человека, Ороз?
Ошур яростно кричал Орозу:
— Не имеешь права. Договорились ведь? Она теперь моя. Зачем суешь свою поганую руку за пазуху моей жены?
Зуракан спросила недоуменно:
— Что зпачит «жена»? Кого это он называет женой? Эй, мужчины, скажите? — недоумевала Зуракан.
Погонщик, до того все время молчавший, буркнул с досадой:
— Э… Ты бестолковая совсем баба, как я погляжу. Да ведь это тебя называют женой байбачи-аке!
— Что?! — вздрогнула Зуракан. — Эй, Ороз, выкладывай-ка правду, кому из вас я прихожусь женой?
Пригрозив торговцу, чтоб тот молчал, Ороз высвободил руку и, повернувшись к Зуракан, поглядел на нее с видом побитой собаки:
— Что я тебе говорил, а?.. Он хочет отнять тебя у меня, потому и называет тебя найденной женой…
Зуракан смело встала между ними.
— Я не какая-нибудь скотина, чтобы спорить из-за меня. Я — человек! Я вышла в путь, чтоб отстоять свои права, свою свободу, равенство, но набрела на стаю волков. Я обрадовалась, когда увидела вас. «Вот, — подумала, — наконец-то встретила людей. Теперь не пропаду». Ну, кто из вас хочет сделать меня своей содержанкой, встать поперек моего пути? Один из вас или оба? Признавайтесь!
Ороз приложил руку к груди, как бы удостоверяя верность клятве:
— Зукеш, ты знаешь, что в моей душе… Как я могу позволить, чтоб ты стала чьей-нибудь содержанкой…
— Врет! — крикнул Ошур, дрожа от негодования. — Мы с Орозом — давние приятели. Вместе побывали в Турфуне, в Андижане, Кокаиде и еще во многих других городах, торговали вместе!.. Были неразлучны… Эти люди свидетели тому… Прибыли и убытки всегда делили пополам. Но торговля торговлей, а игра-игрой. В игре такое правило: отдай, если даже проиграл родную мать! Отказываться не имеешь права! Мы с твоим дядей Орозом, сидя за угощением у одного кабакского бая, начали игру в «томук катмай» и договорились: выигравший получает у того, кто проиграл, любое на выбор. Выиграй твой дядя Ороз, он взял бы у меня все, чего бы его душа пожелала. Но выиграл я. Как раз когда мы нашли тебя в пути, он снова проиграл мне. А я решил, как победитель, взять племянницу у дяди! Что скажешь на это, жена моя?
У Зуракан мелко задрожали губы.
— Неужто это верно, Ороз? Скажи правду!
— Да, было такое дело, но теперь ни за что не хочу отдавать тебя…
— Никуда не денешься, если был такой уговор в игре: раз проиграл, обязан отдать, мой несчастный. Избавилась от одного несчастного, а ты оказался еще несчастней его! Теперь отдавай меня ему! — И, словно и в самом деле чувствуя себя довольной и счастливой, Зуракан даже нашла в себе силы улыбнуться торговцу. — Ты и вправду выиграл меня, байбача мой, муж мой. Теперь мне некуда деваться, я стала твоей. Об одном прошу тебя: приодень меня как следует и корми три раза в день тем, чего моя душа желает. И еще у наших горцев обычай: богатый муж, как ты, должен пойти с поклоном к родителям своей жены, поднести им подарки, попросить прощения у них. Что стоит для такого богача, как ты, поднести им весь товар, что на этих десяти мулах? — вскинув подбородок, Зуракан показала на тюки. — Прикажи, чтоб сейчас же все это добро доставили не на базар, а моим родителям. Ну, живей!
— Э, нет, я не глупец, чтобы разбрасываться добром ради женщины, которую выиграл! — сказал с раздражением Ошур.
Державшаяся до того внешне смиренно, Зуракан вспыхнула:
— О! Жадные псы! Не позволю ставить меня на кон! О, вы стоите друг друга, псы поганые! Меня зовут Зуракан, я — сестра богатырши Сайкал, что поборола самого великана Манаса! — Упершись руками в бока, Зуракан продолжала. — Эй вы, собачьи души, выходите бороться, если не трусите. Если уж очень страшно, берите в руки по кинжалу. Возьмет меня в жены тот, кто победит меня в схватке! Выходите же, бессовестные собаки!..
Ороз угодливо засуетился:
— Чем же я-то виноват, Зукеш? Ведь я дал слово…
Зуракан гневно его оборвала:
— Нет, не может быть слова у бесчестного игрока! Я ухожу от вас. Сейчас же! Ну, что же вы?!
Уходя, Зуракан готова была сбросить с себя бязевый халат и швырнуть его в лицо торговцу: «На, возьми, торгаш! Нате, жадные собаки!» Но сдержалась, боясь показать этим мужланам свою наготу. Ни Ороз, поклявшийся быть пожизненно ее другом, ни Ошур, упорно твердивший, что она досталась ему как выигрыш, не осмелились остановить Зуракан. Как прикованные, свирепо косились друг на друга, словно волки, из пасти которых вырывают добычу.
Зуракан все же досадовала, что Ороз слова не проронил. «Может, окликнет. Скажет, что уйдет со мной», — ждала она, затылком, казалось бы, ощущая горячее дыхание Ороза. Но поступь ее была решительной, она не оглядывалась, хотя с каждым шагом обида жгла все сильнее.
«Батийна-эже, где ты, встречусь ли когда с тобой? Встреться мне, встреться! Найди меня, несчастную! Укажи верную дорогу, умная моя эже! Обманута я, кругом обманута. Стала женой на одну ночь какому-то пройдохе. Сколько еще таких же, как я, простушек попалось на его удочку, о боже? Как я могла поверить этому подлому игроку, как я могла отдать ему на поругание свою честь и достоинство? О лжец, обманщик… Хоть бы сделал несколько шагов вслед и хоть бы единственный разок окликнул меня, чтобы немного смягчить обиду. Всего и дела, что мужской спеси, мужского бахвальства прибавится. Будет хвастать, что поступил со мной этак!..»
Опомнившись, Зуракан посмотрела по сторонам широко раскрытыми, полными слез глазами. «Не-ет, уж нет! Не дам больше себя обманывать… Тьфу, тьфу! Забудется ли когда-нибудь эта отвратительная встреча!.. Как зовут этого пройдоху? Ороз… Да, Ороз… Лучше не вспоминать это имя. Не смогу, наверное, забыть его! Нет, забуду, забуду. О милая Батийна-эже, прости мне мой грех, дорогая эже! Где ты сейчас? Найди сбившуюся с пути глупую сестру свою…»
Она шла, спотыкаясь и горько рыдая.