Читатель помнит, что под Тенью мы понимаем все подавляемое в индивидууме. Чем больше мы вкладываем в собственный воображаемый образ, тем активнее у нас формируется односторонняя адаптация к реальности, и чем отчаяннее мы стремимся к безопасности в среднем возрасте, тем более вероятными и пугающими становятся вторжения Тени.
Большинство из нас совершали в прошлом те или иные поступки, за которые теперь нам стыдно. Может быть, мы изменяли, употребляли наркотики или бросали тех, кто от нас зависел. Кто из нас не просыпался среди ночи и не таращился на ухмыляющихся демонов у кровати? Все наши недостойные действия – это попытки вслепую отыскать полноту жизни, возрождение, хотя их последствия могут причинять вред и нам, и другим. Если мы честны с собой, то можем распознать свой эгоизм, зависимости, страхи, ревность и даже способность к разрушению. Вырисовывается портрет малоприятной личности, зато более человечной, более цельной, чем наша яркая Персона. Латинскому поэту принадлежит одно весьма мудрое высказывание: «Ничто человеческое мне не чуждо»[66]. Это изречение причиняет боль, если мы применяем его к себе.
Тень следует уподоблять не злу, а только подавляемой жизни. В подобном качестве она обладает большим потенциалом. Признание ее наличия делает нас более цельными. Человек без Тени слишком пресный и неинтересный. Готовность высвободить наши темные порывы и подавляемую креативность и признать их – шаг по направлению к их интеграции. Негативное содержимое Тени – гнев, похоть, злость и прочее – при бессознательном отыгрывании несет разрушение, но если оно осознанно признается и направляется в нужное русло, то может открывать новые направления развития и обеспечивать нас свежей энергией.
Если конкретизировать, Тень всегда находит выход, будь то бессознательные поступки, проекции на других, депрессия или соматическое заболевание[67].
Тень – это жизнь, которая не удостоилась реализации. Она воплощает утраченную чувствительность, которая в случае запрета прорывается наружу в виде сентиментальности. Она представляет наши творческие способности, которые, будучи спрятанными в дальний ящик, погружают нас в апатию и уныние. Она представляет спонтанность, которая в случае подавления делает нашу жизнь однообразной и бессмысленной. Тень являет собой куда более мощную жизненную силу, чем та, которой когда-либо пользовалась наша сознательная личность, и препятствовать ей – значит подрывать свою жизнеспособность.
Мы просто обязаны осознанно встретиться с Тенью в середине жизни, поскольку та в любом случае будет действовать исподтишка. Мы должны выяснить, чему завидуем или что не принимаем в окружающих, и признать наличие этих самых качеств в самих себе. Это не дает нам права обвинять других или завидовать им в том, чего мы сами не добились, но помогает понять, что мы реализовали лишь малую часть заложенного потенциала и что зачастую мы слишком самоуверенно и самодовольно относимся к достижениям своего эго. Это открывает другие источники энергии, креативности и личностного развития. Вступив с Тенью в диалог, мы освобождаем окружающих от непосильных проекций зависти и враждебности. Проживать собственную жизнь довольно трудно, и всем нам будет куда легче, если мы сосредоточимся на собственной индивидуации, вместо того чтобы погрязать в жизни других.
Если смысл жизни напрямую связан с расширением сферы сознания и личностным развитием, тогда вторжения Тени в середине жизни необходимы и несут в себе возможность исцеления. Чем больше я знаю о себе, тем больше заложенного потенциала смогу реализовать, тем разнообразнее оттенки и грани моей личности и богаче мой жизненный опыт.
Глава 4. римеры из литературы
«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины»[68]. Так начинается духовное паломничество Данте, переосмысление им смысла жизни.
В данной главе я буду разбирать литературные примеры, а не случаи из клинической практики. Как двадцать пять веков назад утверждал Аристотель, искусство порой бывает яснее жизни, поскольку искусство охватывает вселенную[69]. Умение творца спуститься в подземный мир, как сделал Данте, и вернуться обратно с описанием своего странствия позволяет выразить наше состояние особенно красноречиво. Нам предлагается не только отождествить себя с определенным персонажем, но также рассмотреть его как драматическое воплощение универсального человеческого состояния. Поскольку нам тоже свойственно это состояние, то, анализируя ограничения героев, их действия и полученные ими уроки, мы можем узнать кое-что о себе.
Т. С. Элиот заметил, что наше превосходство над прошлым сводится лишь к тому, что мы можем вобрать его в себя и с его помощью расширить свои личностные границы[70]. Иными словами, посредством литературы и искусства мы можем впитать больше различных сценариев, с которыми сталкиваются люди, но при этом сохранить способность к росту и развитию. Гамлет, к примеру, всегда будет произносить реплики, написанные для Гамлета. Все мы страдаем комплексом Гамлета, особенно в те моменты, когда знаем, что должны что-то сделать, но не можем. В отличие от Гамлета у нас есть возможность изменить сценарий благодаря самосознанию.
Два совершенно непохожих друг на друга классических произведения начала и середины XIX века, «Фауст» Гете и «Мадам Бовари» Флобера, описывают драму человека, который вступает в стадию первой взрослости, изобилующей проекциями, и к середине жизни подходит в смятении, депрессии и с осознанием тупиковости путей, которые привели его к данной точке.
Ученый Фауст олицетворяет собой идеал Ренессанса, жажду познания. Он овладел всеми науками того времени – юриспруденцией, философией, богословием, медициной… Он сам говорит о себе: «Однако я при этом всем был и остался дураком»[71]. Движимый своей доминантной функцией, мышлением, Фауст достиг пределов человеческого познания, однако это принесло ему не радость, а горькое разочарование. Сколько исполнительных директоров изведало такое же разочарование? Чем больше знаний он постигал, тем сильнее подавлялась его второстепенная функция – умение чувствовать. Его чувства, настолько же незрелые в своем проявлении, насколько изощренным был его ум, вулканом прорываются наружу и погружают в глубокую депрессию. Его познания впечатляют, но анима его угнетена. Овладевшая им депрессия настолько сильна, что Фауст то и дело задумывается о самоубийстве. Он понимает, что внутри него борются две души: одна мечтает творить музыку, от которой бы таяли звезды, а вторая привязана к обыденной повседневности. В этот момент наивысшего напряжения, когда современный человек свалился бы с нервным срывом, Фауст встречает Мефистофеля.
В версии Гете Мефистофель не является злом в такой же мере, в какой олицетворяет Тень Фауста. «Я – части часть, которая была когда-то всем и свет произвела. Свет этот – порожденье тьмы ночной. И отнял место у нее самой»[72]. Мефистофель описывает тень как часть целого, подавленную и обделенную вниманием, которая необходима для диалектики, приводящей в итоге к цельности.
«Фауст» Гете, произведение, безусловно, многогранное, можно трактовать по-разному. Согласно одному из вариантов интерпретации, оно отражает диалог эго с его отколовшимися частями в середине жизни. Спасенный от почти что совершенного самоубийства, Фауст заключает с Мефистофелем не пакт, а пари; они отправятся в волшебное путешествие в мир приключений, и, поскольку Фауст воплощает собой безудержное человеческое стремление к непрерывному познанию, он обещает Мефистофелю отдать свою душу, если когда-либо удовлетворится, утолит свою жажду поиска.
Как мы знаем, бессознательное либо переживается внутри, либо проецируется наружу. Первая встреча пребывавшего в состоянии депрессии и мучимого суицидальными мыслями Фауста с темной фигурой – Мефистофелем – это возможность возрождения. Но сперва ему предстоит обратить взор внутрь себя и прочувствовать все, что подавлялось на стадии однобокой первой взрослости.
Главное событие, принесшее Фаусту страдания, – запоздалая встреча с анимой, внутренним женским началом, средоточием чувств, инстинктивной радостью и правдой, нашедшими воплощение в образе простой крестьянской девушки Маргариты. Она поражена интересом со стороны столь видного ученого, а он сам охвачен страстью. Фауст описывает ее словами, больше подходящими для выражения религиозного благоговения. Его восторженная любовь к девушке является по своему характеру подростковой, и это подсказывает читателю, на каком этапе развитие его анимы было заблокировано, пока он грыз гранит науки. Перипетии их романа привели к отравлению матери и убийству брата Маргариты. Не вынеся тяжкого бремени, разум девушки помутился. Мучимый чувством вины, Фауст последовал за Мефистофелем изучать огромный мир[73].
Этот краткий и поверхностный пересказ сюжета слегка отдает мыльной оперой, где Фауст выступает в роли злодея. Конечно же, с него нельзя снять вину за соблазнение Маргариты и ее загубленную жизнь, однако в данном случае основной интерес для нас представляют степень неосознанности главного героя и предпосылки для изменений, произошедших с ним в середине жизни. Мы видим человека, который развил свою доминирующую функцию, интеллект, за счет Тени и анимы. Полумрак Тени, падающий на аниму, ведет к катастрофическим последствиям, как часто бывает с любовными отношениями в среднем возрасте. То, что мы не знаем, ранит нас и других. Безнравственным Фауста назвать нельзя, но из-за своего бессознательного он несет разрушения.