Если мы хотим исцелиться, то прежде всего должны спросить, чего хочет наш непосредственный, здоровый ребенок. У одних встреча со свободным ребенком проходит легко и гладко, другим же предстоит тяжелая работа, поскольку эта отрицаемая сущность запрятана слишком глубоко. Вступив в стадию перевала в середине пути, Юнг сидел на берегу Цюрихского озера, строил песчаные замки, играл с игрушечными фигурками и камнями различной формы, побуждая свой могучий интеллект и интуицию проникнуть в самые заброшенные уголки души[106]. Его соседи, вероятно, считали его сумасшедшим, но Юнгу было прекрасно известно: когда мы заходим в тупик, выход нам помогает найти то, что внутри. Если не найти осознанный подход к этому свободному ребенку, тот вырвется наружу бессознательно и зачастую разрушительно. Есть разница между тем, чтобы быть по-детски непосредственным, то есть поддерживать контакт со своим внутренним ребенком, и быть инфантильным и незрелым.
В середине жизни нам все-таки приходится спрашивать внутреннего ребенка, чего он хочет, в чем нуждается. В период формирования эго на стадии первой взрослости мы оставляем в прошлом естественное отношение к миру, а также сопутствующие ему многие таланты, интересы и увлечения. Специализация поощряется не только на работе, но и в личных отношениях. Заброшенный, но вновь открытый и используемый талант помогает исцелиться. Учитывая многогранный характер Самости, за всю нашу жизнь свое проявление получат лишь несколько ее граней. Эта неполнота частично составляет суть экзистенциальной трагедии, но чем больше граней мы раскрываем в течение жизни, тем богаче она будет.
Я уже отмечал, что в середине жизни поток чувств нередко блокируется скукой или депрессией. Под этим в действительности понимается, что наша собственная природа направляется по слишком узкому каналу и в итоге в нем застревает. Где есть игра, там сосредоточена жизненная сила. Почему в романтических сценах в фильмах так часто показывают, как пара качается на качелях или плещется в волнах прибоя, ведя себя как дети? В этом клише есть доля правды. Потребность и надежда на воссоединение со свободным ребенком стимулирует зарождающиеся отношения.
Перевал в середине пути открывает уникальную возможность задать вопрос: «Что бы доставило радость моему внутреннему ребенку?» Вернитесь назад и возьмите уроки музыки или рисования, и черт с ним, с талантом. Откройте для себя игру заново. Как рассказывал один мой друг, проводивший опрос среди пенсионеров, ему ни разу не довелось услышать пожелание больше времени проводить в офисе. Мы можем выполнять свои обязательства касательно работы и отношений, но при этом все-таки находить время для потерянного ребенка.
Жизнь, наполненная страстью
На вопрос, как следует жить, Джозеф Кэмпбелл любил повторять: «Следуйте за своим блаженством»[107]. Он понимал, что большую часть жизни мы подчиняемся предписаниям родителей и культуры, теряя по пути лучшую часть себя. Некоторых смущает слово «блаженство», вызывающее ассоциации с нарциссизмом или фантастическими космическими путешествиями. Мне же кажется, что он подразумевал странствие души со всеми сопутствующими страданиями и жертвами. Лично я предпочитаю говорить: «Следуйте за своей страстью».
Страсть подпитывает нас и, как и призвание, является не столько выбором, сколько требованием. Когда перешагнувшего девяностолетний рубеж скульптора Генри Мура спросили, как ему удается до сих пор вести такую насыщенную жизнь, тот пояснил, что его страсть настолько велика, что он никак не может притормозить[108]. Йейтс писал стихи даже на смертном одре. В последний год жизни он описывал себя как «старого неугомонного озорника»[109]. А греческий писатель Казандзакис советовал: «Не оставляйте смерти ничего, ничего, кроме горстки костей»[110]. Я цитирую деятелей литературы не только потому, что после них остаются письменные результаты их деятельности, но и потому, что творец все время находится подле огня. Всякий, кто пытался серьезно заниматься творчеством, знает, какой это тяжкий, неизбежно мучительный труд, но зато какое упоение дарит творческий процесс и его завершение.
В период перевала в середине пути у нас появляется возможность обрести свою страсть. Наш долг – найти то, что настолько глубоко вовлекает нас в жизнь и в нашу природу, что от этого становится больно, поскольку данный опыт нас меняет.
Мы можем, как полагали те, кто верит в реинкарнацию, вернуться снова и получить еще один шанс реализовать свои возможности, но даже в таком случае это будет другая жизнь, не эта. Мы приходим в эту жизнь, чтобы прожить ее как можно полнее. Мы не можем подойти к смерти и дряхлости исполненными сомнениями и стыдом, сожалея о прошлом. Если наша задача состоит в том, чтобы максимально раскрыть и реализовать себя, то сейчас самое подходящее время.
Чтобы следовать за своей страстью, вовсе не обязательно уезжать за тридевять земель, как Гоген на Таити, ведь у нас имеются обязательства, которые нам нужно выполнять, люди, чьи жизни затрагивают наши решения, не говоря уже о том, чтобы придерживаться курса, за который мы несем моральную ответственность. Тем не менее мы все-таки обязаны жить своей страстью, в противном случае наша жизнь останется заурядной и «временной», как будто в один прекрасный день все вдруг прояснится и решения будут приниматься сами собой. Жизнь редко бывает простой и понятной, тем не менее именно выбор определяет наш путь и придает ему значимость.
Наш враг – страх перед собственными глубинами. Нам кажется, будто у нас нет разрешения действовать. В середине жизни разрешение вырывают, а не робко просят. Наш враг – страх, а не другие люди. Но если нас пугает собственная глубина, потенциал страсти, нам стоит еще больше бояться непрожитой жизни.
Вот несколько важных аксиом.
1. Жизнь без страсти – это жизнь без глубины.
2. Страсть, представляя угрозу для порядка, предсказуемости и порой здравого рассудка, есть проявление жизненной силы.
3. Нельзя приблизиться к богам, спуститься к архетипическим глубинам, не рискуя величием жизни, которое они требуют и которое дарует страсть.
4. Поиск страстных увлечений и занятие любимым делом способствуют индивидуации.
Когда мы осознаем масштабность своей жизни и выйдем за границы детства и этноцентричности, мы обязаны сказать «да» своему странствию и рискнуть всем. Рильке написал стихотворение под названием «Античный торс Аполлона», в котором автор внимательно рассматривает античную статую, изучая каждую трещину и изгиб в умело вытесанном камне. И вдруг он осознаёт, что статуя тоже за ним «наблюдает». Стихотворение заканчивается неожиданным шокирующим наказом: «Ты измениться должен!»[111] Я понимаю это так: рядом с творением, рожденным поистине смелым воображением, человек не может притворяться бессознательным. От него требуется широта души и смелость поступков. Обретение и следование своей страсти, которая трогает нас так глубоко, что одновременно доставляет и боль, и радость, раскрывает спрятанный в глубине потенциал и тем самым способствует индивидуации. Как и в случае с призванием, от эго ничего не зависит; оно может либо отойти в сторону, либо дать согласие. «Не Моя воля, но Твоя». Жизнь, наполненная страстью, приносит с собой обновление, когда прежняя жизнь утратила новизну. Наполнять свое существование страстью – единственный способ любить жизнь.
Трясина души
Цель индивидуации – цельность в той мере, в какой мы можем ее достичь, а не триумф эго. Несколько лет назад я потряс свою аудиторию на утреннем занятии заявлением о том, что, если мы проживем достаточно долго, нас покинут все, кого мы любим. Отсюда естественным образом следует: если мы не проживем достаточно долго, то покинем их первыми.
Несмотря на неоспоримую логику, в классе ощущался робкий, сдержанный протест. На такой протест нас толкает, разумеется, не разум, а внутренний ребенок, который рассчитывает, что Другой всегда будет рядом. Потеря всего, чего мы желаем, оборачивается главным поражением для эго, так же как крушение всех предположений первой взрослости вяло подталкивает нас к перевалу в середине пути. Одна из величайших иллюзий заставляет нас думать, что где-то есть далекая страна под названием Счастье, реальное состояние, в котором после его обнаружения можно жить постоянно. Как ни печально, но чаще всего наш удел – барахтаться в трясине души, став жертвой ее многочисленных жутких обитателей.
К их числу относятся одиночество, потеря, сомнения, скорбь, подавленность, отчаяние, тревожность, чувство вины и предательство. И это лишь малая толика. Но, к счастью, эго не такой всемогущий повелитель, каким себя считает. Психика способна к целеполаганию, неподвластному сознательному контролю, и в нашу задачу входит прожить все эти состояния и отыскать в них смысл. Скорбь, к примеру, дает нам возможность признать значимость всего пережитого. Поскольку оно уже пережито, его нельзя полностью утратить. Оно впитывается в наши кости и нашу память, направляя нашу жизнь. Или возьмите сомнения. Нужду называют матерью изобретений, но в действительности ею являются сомнения. Сомнения могут пугать своей открытостью, но именно они тем не менее ведут к открытиям. Все великие достижения человеческого разума были рождены в сомнениях. Даже подавленность несет в себе полезный посыл: нечто важное находится «под сильным давлением».
Вместо того чтобы убегать от трясины, нам стоит нырнуть в нее и увидеть, какая новая жизнь нас ожидает. Каждый из участков этой трясины представляет собой течение психики, чей смысл мы можем постичь, только если нам достанет мужества его покорить. Когда корабль перевала в середине пути направляется прямиком в трясину, мы обязаны спросить себя: «Что это означает в моем случае? Что моя психика пытается мне сказать? Что мне следует предпринять в связи с этим?»