крывать дверь, работать секретарем и т.д. Ну вообще стало немножко не по себе.
К тому же, чем больше я становилась известна, тем больше планировалось творческой работы, надо было постоянно куда-то спешить. А в «Асахи», как на любой японской фирме, никто никаких скидок мне не даст. Так зачем же и их обременять, и себя? У меня теперь есть другие интересы, а проблем с молодыми кадрами сейчас нет ни у кого. К тому же, повторюсь, я не японовед, и многие взгляды профессиональных японистов на работу я не разделяю.
– ???
– Я много общалась с нашими учеными-японоведами, я знаю, что она многому научились, они знают язык, изучали историю, культуру и т.д., но я не понимаю: почему они должны так же, как японцы, кланяться? Почему наши, особенно это женщин касается, должны говорить, как они? Знаете, как японки говорят традиционно, тоненько так? Нет. Я есть я. Я иностранка, и я говорю и ясно, и понятно, и весело, и серьезно, но я говорю так, как иностранец говорит на японском языке. Просто смешно, если я буду так же кланяться по 150 раз, а у нас есть такие переводчики. Почему?! Я здешний человек. Я носитель этой культуры, и хотя я уважаю и ценю их культуру, но моя мне ближе. Поэтому я просто открою дверь, скажу: «Проходите», предложу чай. Уважая их культуру, я все-таки несу нашу, и не люблю, когда наши люди так старательно изображают из себя японцев. Нет, это не мое.
– Скажите, Лариса Алексеевна, японцы понимают, что у них работает известная поэтесса, автор популярных песен, проще говоря, звезда?
– Мне часто этот вопрос задают. Я думаю, что до конца они не представляют этого. К тому же я стараюсь не давать им повода относиться ко мне как-то по-особенному. Я ведь к ним пришла работать. Я даже рада, что этот вопрос у нас никогда не обсуждался. Зачем? Я прихожу на работу и делаю свое дело. Изредка я отпрашиваюсь на концерт или еще куда-то по делам. Правда, когда я вела некоторые телепрограммы, то они изредка смотрели. Да еще когда они купили российскую фонограмму по караокэ, то очень удивились. Там много оказалось моих песен, и мне показывали: «Гляди, тут даже твои песни есть!».
– Ваши песни переводили на японский язык? Ведь там наша эстрада достаточно популярна.
– Я слышала свой романс, переведенный на японский язык. Знаете, «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала...»? Мне не очень понравилось. По-моему, песня многое потеряла и при переводе, и при исполнении. А других я просто не слышала. Не знаю, может быть, кто-нибудь и переводил. Честно говоря, меня это не очень волнует. Я не езжу за границу выступать. Я хочу здесь работать. Я здешний человек и только здесь могу заниматься любимым делом. Я люблю наших зрителей и наших слушателей. Остальных – уважаю.
А я... с помойки(Ответы на записки из зала)
– В ваших стихах много уличной атмосферы, дворовой романтики. Почему?
– А я... с помойки! С Грохольского переулка. Старый дом, золотые шары в палисаднике... Я первая в огромном роду окончила институт. Мне нечем гордиться в смысле происхождения и есть чем гордиться в смысле того, что мне перешло: я – нормальная. Мне одна знакомая заметила: «Что у тебя за песни такие: когда их поют, даже электрическую мясорубку выключаешь и слушаешь – чем же кончится?!»
ЗОЛОТЫЕ ШАРЫ
Я все время вспоминаю
Наши старые дворы,
Где под осень расцветали
Золотые шары.
В палисадниках горели
Желтым радостным огнем.
Плыли тихие недели,
Так и жили день за днем.
Золотые шары – это детства дворы,
Золотые шары той далекой поры.
Золотые шары, отгорели костры,
Золотые костры той далекой поры.
Возвращались все с работы,
Был не нужен телефон.
Были общие заботы
И один патефон.
Танго старое звучало,
Танцевали, кто как мог.
От двора легло начало
Любви, судьбы, дорог.
Золотые шары – это детства дворы,
Золотые шары той далекой поры.
Золотые шары, отгорели костры,
Золотые костры той далекой поры.
Я с утра куплю на рынке
Золотых шаров букет.
Выну старые пластинки,
Словно память тех лет.
Всех, с кем жили по соседству,
Теплый вечер соберет,
И опять дорогой детства
Нас память поведет.
СТАЯ
Жили мы когда-то крепкой стаей,
Вместе отрывались от земли,
Над уснувшей улицей летали,
Друг без друга жить мы не могли.
Но однажды к нам чужак прибился,
Как кричали мы на голоса!
Он тебя увидел и влюбился
И умчал в чужие небеса.
И кружит стая,
И стонет стая.
И слышит крик ночная мгла.
А ты, родная,
Теперь чужая,
Ты нашу стаю предала.
И кружит стая,
Ночная стая,
Тоску не в силах отвести.
Вернись, чужая,
Вернись, родная,
И стая примет и простит.
В этот лютый холод не согреет
Даже градус жаркого вина.
Твой чужак об этом пожалеет
И за все расплатится сполна.
Крик ночной достигнет черной тучи,
Вздрогнет ночь в осколках фонарей.
Жизнь тебя заставит и научит
В стаю возвратиться поскорей.
МЫ В САДОВНИКОВ ИГРАЛИ...
Помнишь мир одноэтажный старого двора?
Нам казалась очень важной детская игра.
Все тогда казалось тайным,
Все казалось неслучайным.
Цвел наш сад, и приближалась
Нашей юности пора.
Я садовником родился,
Не на шутку рассердился.
Все цветы мне надоели,
Я смотрела на тебя.
Мы в садовников играли,
Мы друг друга выбирали,
И казалось в самом деле,
Что решается судьба.
Повзрослели игры наши с тех далеких пор.
Стал давно многоэтажным детства старый двор.
А в метро на переходе
Кто-то вдруг ко мне подходит,
Незнакомый и знакомый,
Начинает разговор.
Я садовником родился,
Не на шутку рассердился.
Все цветы мне надоели,
Я смотрела на тебя.
Мы в садовников играли,
Мы друг друга выбирали,
И казалось в самом деле,
Что решается судьба.
Знаешь, прежними остались
Голос твой и взгляд.
Будто мы вчера расстались,
А не век назад.
Будто не в метро мы вовсе,
А на улице не осень,
Мы в садовников играем,
И цветет наш старый сад.
САМУРАЙ
Три часа самолет над тайгою летит,
У окошка японец сидит и глядит.
И не может, не может понять самурай —
Это что за огромный, неведомый край?
Удивленно таращит японец глаза —
Как же так? Три часа все леса да леса.
Белоснежным платком трет с обидой окно,
Я смотрю, мне смешно, а ему не смешно.
Самурай. Самурай, я тебе помогу,
Наливай, самурай, будем пить за тайгу.
Про загадочный край
Я тебе расскажу.
Наливай, самурай,
Я еще закажу.
И пока самолет задевал облака,
Он сказал, что в Японии нет молока,
Что в Японии нет ни лугов, ни лесов
И что негде пасти ни овец, ни коров.
Я тебя понимаю, мой маленький брат,
Ведь таежный мой край и красив, и богат!
Ты не зря, Панасоник, завидуешь мне.
Так налей же еще в голубой вышине.
Если бы не было в моей жизни Владимира Мигули, может быть, так и сочиняла бы я только стишки на дни рождения и свадьбы моим друзьям. Он что-то разглядел, подсказал, научил жанру. «Сокольники» – из любимых моих песен. Мигуля – из любимых моих людей.
СОКОЛЬНИКИ
Не забыть нашей юности адрес.
С ним расставшись, мы стали взрослей.
И бродить наша юность осталась
В старом парке, вдоль тихих аллей.
Нас все дальше уводит дорога,
Школьных лет не вернуть, не забыть.
Но хочу я сегодня немного
По былому с тобой побродить.
Пойдем гулять в Сокольники, Сокольники,
Сокольники,
Там снегом запорошены деревьев кружева.
А мы с тобой не школьники,
А времени невольники.
Но пусть звучат в Сокольниках
Забытые слова.
Каждый жизнью своей огорожен,
Всем хватает забот и тревог.
И порою нам кажется сложно
Перейти дней ушедших порог.
А всего-то и надо на вечер
Дать делам и заботам отбой.
И назначить в Сокольниках встречу,
Встречу с Юностью. Встречу с тобой.
ВЫИГРЫШ(Попытка прозы)
Под осень наш послевоенный двор утопал в золотых шарах. Это время я любила больше всего. А сейчас был май, и в тех местах, где припекало солнышко, потянулись по оставшимся с прошлого лета ниточкам розовые вьюнки.
Про Клавдию во дворе все знали, что долги она возвращает вовремя, и деньги ей одалживали без долгих разговоров. Борька-Кабан, сосед Клавдии по лестничной клетке и основной соперник по одалживанию, тоже старался не отставать и путем сложных комбинаций с перезаймами никогда в злостных должниках не числился. Но все-таки Борька-Кабан – это не Клавдия, а совсем другое дело. И все обитатели нашего двора старались, увидев Кабана, нырнуть в подъезд или спрятаться за выступ дома, чтобы Борька не заметил.
А Клавдия, такая выдумщица, изобрела свой собственный стук, как позывные из кинофильма «Тайна двух океанов» – там-та-та-та. На эти позывные все двери приветливо открывались, и Клавдия получала нужную сумму и говорила непременно:
– Марь Васильна, на два дня. Пометьте в календарике.
И так – от Марь Васильны к тете Груше, от тети Груши к Поповичам, потом к Трофимчукам и так по кругу, по кругу, с математической точностью – взять-отдать, взять-отдать...
Конечно, деньги деньгами, а Клавдия еще книги читать просила. Она любила толстые книги про войну, а особенно – про шпионов. С книгами Клавдия обращалась аккуратно, обертывала их в пергаментную бумагу. Загляденье, а не книжка получалась. С пергаментом сложностей не было – Клавдина подруга в магазине масло развешивала, и пергамента этого Клавдия могла взять у нее сколько хочешь.