Козаченко, видя всю безвыходность своего положения, набрал в лёгкие поглубже воздуха, и, как в ледяную воду, бросился в новые и страшные дали:
— Я, как президент Украины, приношу присягу на верность….
Самойлов потянулся, было, к телефону, но рука остановилась сама собой. О чём сообщать? Какая тут к чёрту, сенсация. Катастрофа.
Станислав Григорьевич встретился с Медведевым на массиве Троещина, в небольшом сквере на улице Сабурова. По засаженной тополями аллее прохаживались мамы с колясками. Приятная и довольно располагающая обстановка. Для разного рода встреч. Герман Иванович, пожав Синчуку руку, проговорил, вместо приветствия:
— Благодаря конспирации, скоро буду знать Киев не хуже коренного киевлянина.
— Нет. Нужно знать лучше. — Синчук явно не был настроен на весёлый лад.
— Рассказывай, что у вас тут происходит?
— Да нет, — подполковник повернулся всем телом в сторону собеседника. — Это ты мне расскажи, как дальше всё будет происходить? Что сказал Щетинин, после передачи моей информации?
— Тебя интересует, что сказал Щетинин, или президент?
— И тот, и другой.
Медведев закурил:
— Президент приказал не вмешиваться в происходящее. Просто наблюдать. Щетинин его поддержал.
— А если то была инициатива самого Ивановича?
— Сомнительно.
— И зачем, в таком случае, ты приехал? — Синчук тоже закурил. — Чтобы поставить меня в известность о том, что мы заварили кашу, а теперь ты уходишь в сторону? Так мог бы и по телефону сообщить.
— А в глаза лучше. Чтобы потом не обвинял, что, мол, скурвился. — Медведев глубоко затянулся. — К тому же неправильно поставлен вопрос. Следовало спросить, в каком качестве я приехал? И вот тогда бы услышал ответ, что в качестве больного, который находится не на службе, а на больничном.
— Турист. — усмехнулся Синчук.
— В некотором роде. К тому же, Стас, я не один приехал. А со Стариком.
— Семёнович с тобой? — на лице Синчука проявилась удивлённая улыбка. — Увидеть Старика — это здорово. Как он? Странно, буквально, на днях о нём вспоминал.
— А теперь и поговоришь с ним.
— Где он остановился?
— Беличи.
— Академгородок? Отличное место.
— Ну, так кто выбирал! И лес, и озерцо неподалёку. Рыбку половить, грибы пособирать…
— Грибы пособирать… Это в ноябре то месяце? Герман, не темни. С чем приехали?
— Работать. — теперь в голосе полковника не прозвучало ни одной нотки веселья. — На тебя работать. А больничный я действительно взял, на неделю. Впрочем, Щетинин, наверняка, сообразил, для чего.
— Почему ты так решил?
— Да вот потому… — Медведев слегка повёл спиной. Будто его морозило. — Наблюдают за мной. И, судя по всему, не ваши, а наши. Слишком открыто.
— В наглую?
— Да в том то и дело, что, вроде бы, нет. Хотя и открыто. Ну, да Бог с ними. Прокачал я твоего человечка.
— И как, не напрасно я волну поднял?
— Не то слово.
Медведев лёгким движением огляделся по сторонам. С момента прибытия в аэропорт, он действительно чувствовал, что за ним ведётся наблюдение. Хотя час назад Герман Иванович сделал несколько пересадок с помощью различных видов транспорта, однако, убеждение, что за ним следят, никак не хотело покидать.
— Не то слово. — снова повторил Медведев и тряхнул головой. Сначала дело, сантименты после. — Ты с ним познакомился при ликвидации Коновалюка?
— С чего ты взял? — Синчук встрепенулся. Такого резкого перехода в беседе он не ожидал.
— Скажу более того. Ты и понятия не имел, кого ликвидируют.
Станислав Григорьевич провёл рукой по лицу, как бы пытаясь стереть воспоминания о той ночи. Рассказать, или нет? Впрочем, смысл что-то скрывать, когда в общих деталях Герману и так всё известно.
— В день, перед той ночью, — всё-таки нехотя, начал рассказ Синчук, — Нам отдали распоряжение, выполнять приказы человека в «бимере». Имени его никто не называл. А он сам себя окрестил «немцем», когда нам его представили. Кто-то поинтересовался, почему именно «немец»? Так он отмахнулся: мол, первое, что пришло в голову. От того, мол, что буду ехать в немецкой тачке.
— Врал. — вставил реплику Медведев. — Он любитель немецкой музыки. Это я вычитал в его личном деле.
— Вот оно что… — Синчук продолжил. — Я его видел дважды, перед операцией. Однако, запомнил на всю жизнь. Говорил «немец» мало, в основном отдавал распоряжения. Конечной цели операции никто из нас не знал. Работали «в тёмную». В мою задачу входило на «ауди» остановить «Камаз» с прицепом, и развернуть его. В самом узком месте трассы. После, когда узнал, кого завалили, думал свалить из «конторы». Да только никому из нас, тех, кто принимал участие в ликвидации, уволиться не позволили. Всех повысили в звании, пристроили. Одних при центральном офисе. Других при областном, но всех оставили в Киеве. Так сказать, под наблюдением. — подполковник прокашлялся. — Выходит, в той операции и твои принимали участие?
— Вот только не надо, с больной головы да на здоровую. — Медведев погрозил указательным пальцем. — «Немец» покинул «фирму» ещё в девяносто шестом. Официальная версия: ушёл на пенсию. Так, что наше участие в том деле никак не просматривается. К тому же, в смерти Коновалюка мы то как раз и не были заинтересованы. Он, со своей идеей федерализации Украины как раз нам был кстати. Ищите заказчиков среди своих. Причём, из тех, кто был связан с органами. Ведь не случайно они пригласили именно «немца». Выходит, знали его прошлое, и то, что он работает на индивидуальные заказы. И давление на ваших руководителей тоже должны были иметь. На такое были способны только ваш «папа», или кто-то из крутых нардепов. Мы тогда, помню, у себя тоже анализировали ту ситуацию. И вот к какому пришли выводу. Если вспомнишь последнюю поездку Коновалюка, то задай себе вопрос: почему покойный мотался на личном авто из одного города в другой, по ночам, практически без сна и отдыха? Может, и получишь довольно любопытный ответ.
— Думал я и над этим. — Синчук откинулся на спинку скамейки. — В тот год «Украинское сопротивление» развалилось на три, практически враждующих, блока. Коновалюк беспомощно пытался реанимировать движение.
— Почти в десятку. Как говорят следователи в детективных романах: вычислите, кому выгодно убийство, и найдёте убийцу. Так что его смерть была выгодна очень широкому кругу политиков. И сын покойного, Тарас, я так думаю, не случайно покинул движение отца. Скорее всего, кое о чём догадывался. К тому же, кому понравится видеть, как спекулируют именем родного тебе человека, и на твоей фамилии зарабатывают солидный капитал? Но, это эмоции. Вернёмся к нашим баранам. — Медведев хлопнул себя по колену. — Два союзника у тебя уже есть. Сегодня буду разговаривать со своим человеком. Пока он работает на нас, но, как ты выразился, «в тёмную». Может, смогу убедить перейти на нашу сторону. Итого, в лучшем случае, нас будет четверо. Немного. Но и не мало.
— Следует организовать дежурство на Майдане. Вычислить «немца». У него должно быть своё, определённое место, с которого он может вести постоянное наблюдение за происходящим на площади. Узнаем место, проследим, кто его более всего интересует из команды Козаченко.
— Такую установку тому человеку, которого буду агитировать, уже дал. Может, он её к данному моменту успел выполнить. Подождём результата разговора.
— Он у тебя что, всё время находится на Майдане? — поинтересовался Станислав Григорьевич.
— С самого начала.
— Среди оппозиции?
— Почти. И ещё, Стас, проведай нашего комсомольца. Что-то он не к добру замолчал. Не нравится мне это. Ещё не дай Бог, если выяснится, что Петренко таки причастен к нашему профессионалу, то сам понимаешь, какую бурю мы пожмём.
Козаченко нервно улыбаясь, принял поздравления от коллег по депутатскому корпусу, и, быстро оглянувшись по сторонам, выцепил взглядом фигуру Литовченко. Одного кивка головы новоизбранного народного президента стало достаточно, для того, чтобы Александр Борисович понял: Козаченко хочет с ним поговорить с глазу на глаз.
Литовченко извинился перед двумя журналистами, которые ждали его, для получения интервью, и проследовал за Андреем Николаевичем.
— Твоя работа? — с ходу набросился на депутата Козаченко, едва за ними закрылась дверь в зал совещательной комиссии. Александр Борисович окинул помещение взглядом: никого.
— Андрей, не находишь знаковым тот факт, что ты собираешься выяснять со мной отношения в совещательной комнате?
— Хватит придуриваться! — моментально вскипел Козаченко. — Зачем ты это сделал? Мы же договаривались, прежде чем начать какие-либо активные действия, следует дождаться объявления результатов.
— Их объявят через четыре часа. И результат тебе известен. — Литовченко присел на ближайший стул. — Кстати, почему ты мне не сообщил о том, что вчера встречался с «Рыжим»? — так Александр Борисович постоянно называл в круге близких людей президента Украины. За цвет волос.
— Откуда тебе известно, что я с ним встречался? — насторожился Андрей Николаевич. — Ты что, следил за мной?
— «Папа» мне лично передал. — съязвил Александр Борисович. — Никто за тобой и не думал следить. Успокойся. Журналисты вынюхали. Проныры! Так о чём вы беседовали, тет — а — тет?
— Вот и спроси у него. Тоже лично. — злость клокотала в груди лидера оппозиции.
— Да можешь не говорить: и так понятно. Струсил? — в голосе Литовченко не звучало никаких эмоций. Только констатация факта. Александр Борисович упал на стул, и кивнул Козаченко на соседствующее кресло, но тот остался стоять. — Струсил. Не оправдывайся. Тебе не идёт, когда ты оправдываешься. Знаешь, а я ведь тебя понимаю. Коммунисты дали от ворот поворот. Онойко, сволочь, «кинул». Как говорится, везде тупик. Только, Андрей, — Литовченко переходил с Козаченко на «ты» редко, только в тех случаях, когда они были с глазу на глаз, и когда он чувствовал, что может се