т информацию? Судя по тому, что рассказал Медведев, акцию он будет проводить не здесь, на площади. Не тот профиль. К тому же, если они пригласили «немца», то заказчиков интересует не массовое волнение, в результате убийства одного из лидеров прямо на глазах у бурлящей массы людей, а смерть вдалеке от Майдана, в результате несчастного случая. Который после можно огульно повесить на власть — та и не такое терпела. А доказательства в этой стране, судя по убийству того же самого Коновалюка, пока никому не нужны. Впрочем, здесь провести операцию «немцу» и не дадут. Слишком много людей. Свидетелей. А наёмник, исходя из сведений Медведева, человек осторожный. Итак. Консерватория? Отпадает. Слишком далеко. Центр. Нет. Здесь постоянно стоят «знаменосцы», как их окрестили среди митингующих. То есть те, кто постоянно размахивал флагами и транспарантами с революционной символикой. Они являлись своеобразной заставкой для телевидения. Даже если, в некоторые периоды, перед сценой стояло недостаточное количество митингующих, то эти ребята заполняли собой «видеопаузу», и у зрителя складывалось впечатление, будто на площади по-прежнему стоит огромная масса людей. Там «немец» тоже ничего не сможет разглядеть. Палаточный городок. Пытался проверить. Отпадает. В нём находятся только свои, проверенные люди. Посторонних не пускают. «Грач» сам в этом убедился. А на тесный контакт, чтобы втереться в доверие, «немец» не пойдёт. Итак, оставалось место перед сценой, с правой стороны от неё, где не стояла автомобильная вышка с телекамерой, как и с лева, и место за сценой, где находилась лестница. Но туда, опять же, посторонних не пропускают. Особенно во время приезда «больших» людей. А они прибывают на авто, которые оставляют выше Майдана. А после спускаются вниз, к площади. Машины паркуются, чаще всего, как отметил «Грач», либо перед Домом художников, либо перед жилым домом, в котором, на первом этаже размещалось издательство «Мрія».
«Грач» снова посмотрел на сцену. Хотел, было, сделать последний глоток и замер. Стоп! Он осторожно, будто опасаясь спугнуть предположение, развернул голову на девяносто градусов. Вот оно, искомое. Дом профсоюзов. Единственная, более — менее свободная площадка на всём пространстве. В виду того, что находилась в далеке от центрального места событий. С прекрасным видом на тыльную сторону площадки. «Грач» сжал в кулаке пластиковый стакан. Всё, кажется, нашёл то, что необходимо.
Евдоким Семёнович вставил пластик телефонной карточки в прорезь таксофона, и набрал, сверяясь с записью на листке, сделанной под диктовку Медведева, номер мобильного телефона.
— Алло, Пётр Степанович, как живётся — можется?
В трубке несколько секунд властвовала тишина. Потом известный миллионам украинцам голос произнёс:
— Что-то знакомое слышится мне… Напомните, где мы раньше встречались?
— Лучше напомню не место, а год. Сорок четвёртый. Точнее, декабрь сорок четвёртого.
— Москва? — именно так связной «провода» Украинской повстанческой армии Петро Цибуля называл в том далёком году будущего генерала КГБ, а тогда ещё капитана Рыбака. — Жив, значит?
— А то ты не знаешь? Уж тебе то докладывают об о всех происшествиях в первопрестольной.
— Слышал, ты шесть лет назад совсем порвал со своими?
— Не говори глупостей, Петро. Мы можем порвать только тогда, когда над нами будет два метра чернозёма. А ещё лучше, если нас развеют над рекой. Чтобы вообще никаких следов. И то, найдутся сомневающиеся.
— Ты в Киеве?
— Предположим, да.
— Соскучился по местам боевой славы?
— Какая слава, Пётро. Уж кто-кто, а ты то должен помнить, какие ордена меня догоняли в этих местах.
— Тогда с чем приехал?
— А если тебе помочь?
— Кто? Ты? Генерал КГБ собирается помочь националисту? Не смеши!
— Но ведь однажды помог.
— Так что, теперь всю жизнь попрекать будешь?
Евдоким Семёнович поморщился: сердечко то не к чёрту. Пошаливает, зараза… Не дай Бог свалиться на руки пацанам в ответственный момент. У них и так работы по самое не балуйся, а тут ещё старик со своими болячками.
— Что молчишь, Москва?
— Странно получается, Петро. Мы с тобой встречались всегда в самые пиковые моменты нашей жизни. И, самое смешное, вытягивали друг друга из того болота, в которое попадали. А ведь как не верили друг другу, так и по сей день не верим.
— Слушай, Евдоким Семёнович, времени у меня мало. В самом прямом смысле этого слова. А потому, если тебе есть что сказать, говори.
— Да пока мне тебе сказать нечего, Петро Степанович. И дай Бог, чтобы не было возможности сказать тебе то, ради чего я приехал.
— Что за абракадабра… — начал, было, возмущённо реагировать депутат, но на противоположном конце провода, не прощаясь, кинули трубку, и тревожные, короткие гудки заполнили комнату политика. Цибуля ещё минуты две стоял над столиком с телефонным аппаратом, всё пытаясь сообразить, на что намекал старый чекист, но так и не пришёл к однозначному выводу.
Появление в Киеве «Москвы» ещё ничего не могло означать, хотя Цибуля был уверен: генерал не просто так приехал. Для контроля отставника прислать не могли. И ранг не тот, и возраст неподходящий. Если бы тот прибыл с официальной миссией, то Петро Степанович бы об этом сразу узнал. Нет, тот, судя по всему, приехал полулегально. Для оперативной работы? Да какой из него оперативник, в восемьдесят-то лет! Смех, да и только. Однако, толкаться по Киеву, да в такие дни, просто из любопытства, генерал тоже не мог. Значит, скорее всего, старик работает на свой страх и риск.
Цибуля поморщил лоб. Интересно, — подумал он, — а у нас имеется информация о том, какой бизнес Рыбак мог взять под свой контроль в начале девяностых? Может, здесь собака зарыта? А если кто-то из наших, а иначе не из кого, наступил на его интересы? И он прибыл разобраться? Потому и вышел на него, по старой памяти. Точно, — сказал сам себе депутат. — скорее всего, так оно и есть.
Пётр Степанович снова поднял трубку, набрал номер телефона приёмной высшего руководства СБУ:
— Добрый день! Народный депутат Украины Цибуля. Дайте мне вашего руководителя. И побыстрее.
Машина так резко притормозила, что премьера, сидевшего на переднем сиденье, бросило на «торпеду»: Яценко, как обычно, не пристегнулся.
— Смотри на дорогу. — высказал недовольство Владимир Николаевич, и тут же забыл о своём недовольстве. Дороги до кабинета министров не было. Точнее, она оставалась, как проспект, в целости и сохранности. Но проехать по ней не имелось никакой возможности. По всей ширине проезжей части и тротуара, с обеих сторон от входа в здание, стояли пикеты, состоящие из сотен, если не тысяч людей. Над дверями с табличкой «Кабинет министров Украины» развевался на ветру оранжевый флаг с эмблемой оппозиции.
— Что будем делать, Владимир Николаевич? — поинтересовался личный водитель премьера, работавший с ним уже не первый год, и приехавший в Киев вслед за патроном из Донецка.
— Тарас. — Яценко обернулся к Коновалюку. — Выйди, скажи, что нам нужно проехать.
Депутат покинул автомобиль, и подошёл к митингующим.
— Что здесь происходит? — спросил он у одного из протестующих, но тот только кивнул головой в сторону мужика в «камуфляже».
— Спроси у «бригадира». - и тут же сам первым крикнул, — Федосеевич, к тебе народный депутат пожаловал. Видимо, хочет, чтобы его хозяина пропустили в кабинет.
Мужик в «камуфляже» прошествовал к Коновалюку, и, не здороваясь, произнёс:
— Сегодня в Кабмине санитарный день.
— Какой санитарный день? — не понял юмора депутат.
— Тараканов травим. Грызунов. И прочую дрянь. И ещё будем травить. Сколько, не знаю. Как начальство скажет.
Пикетчики, собравшиеся вокруг беседующих, ответили на шутку «бригадира» весёлым смехом. Тарас Гнатович молча вынес насмешку, и произнёс:
— Вы нарушаете законодательство Украины, не пропуская премьера на его рабочее место.
— А чего ж он сам не вышел? Пусть хотя бы стекло приоткроет. Тогда мы ему лично расскажем, где и в каком месте мы видели его законы.
Новый взрыв смеха обрушился на Коновалюка.
Развернувшись, Тарас Гнатович вернулся к машине.
— Они ничего не боятся. — признался он премьеру, впрочем промолчав про нанесённое оскорбление. — Судя по всему, их на подобную беседу давно настроили.
— Дьявол. — Владимир Николаевич выругался, и повернулся к водителю. — К президенту. На дачу.
Премьер ещё раз бросил взгляд на пикет и, беспомощно, по детски, погрозил кулаком сквозь тонированное стекло автомобиля, но его жеста со стороны улицы никто не заметил. А потому, никто и не испугался.
«… А теперь хотелось бы сказать несколько слов о ныне действующей власти. Точнее, о том, что не смогла понять привилегированная верхушка украинского политического бомонда. А не поняла она одного — эстетики. В одном из последних репортажей мы говорили о том, что Майдан сегодня напоминает своеобразный праздничный карнавал. С телеэкранов телевизоров, буквально по всем каналам, мы постоянно видим восторженные лица с Майдана, обязательные улыбки, приветливые взмахи рук, сочувствие и надежда в глазах. И одновременно, как бы в режиме «двадцать пятого кадра», показываются противоположные фигуры, выпадающие из этого праздника. Сторонники Владимира Яценко. Во всех средствах массовой информации, как это ни странно, их, в отличие от людей с Майдана, постоянно показывают, практически, однотипно. Спортивные костюмы, прикрытые сверху кожаными куртками. Крепкие. Коротко подстриженные. Ведущие себя одинаково в любой обстановке: пьяно и тормознуто. Что моментально вызывает у зрителя отрицательные эмоции. На телеэкране человек с Востока Украины, «голосующий за Яценко» выглядит следующим образом: грязный, небритый, с