— Я… — Сэн сжал руку на отсутствующей сабле, сник. — Не знаю.
— Сэн, я выйду за тебя из соображений мести, это фамильная привычка Тэйтов. Если мы сможем промолчать о договоре, пока что не заключённом, и так дождёмся его подтверждения со стороны канцлера, я хотя бы доживу до оглашения помолвки и увижу графа в бешенстве. Ощипанный Орсо цвета спелой сливы… редкостное зрелище. — Лия допила настой и бережно поставила чашечку, не звякнув о столешницу. — Твое письмо к Тэйтам готово? Мне следует вернуться домой, не вызывая кривотолков.
— Скоро подадут карету, — встрепенулся Ул.
— Прекрасно. Сэн, до рассвета изволь закрыть этот открытый лист, обязательно вчерашней датой, — Лия встала. — Тётушка, у вас есть еще мята? Мне неловко, но я хотела бы забрать всю.
Ул ошарашено и даже с опаской наблюдал, как Лия и мама шушукаются у большого шкафа с коробами и пучками трав, перебирают их, нюхают, обсуждают что-то неуместное. То ли время сбора, то ли способ заварки. Сэн сидит каменный и с тоской глядит на девушку, чье согласие не надеялся получить. Теперь оно есть, вопреки всему, но на душе тяжело. От недавней жгучей ревности не осталось и следа, она полыхнула и пропала — вроде синего огня, спрятавшего отступление незнакомца.
Стук копыт и колёс возник и приблизился, звякнул колокольчик у дверей. Лия поцеловала маму Улу в щеку, красивым жестом вдела запястье в плетеную ручку корзины, поклонилась всем и удалилась, шаги процокали по ступеням… Лия открыла дверь и стала с порога щебетать кому-то невидимому о превосходных травах и своей благодарности старому нобу, указавшему ценный адрес. Снова фыркнули кони, копыта застучали, удаляясь.
Ул пропыхтел длинный выдох, стравливая избыток впечатлений. Полегчало, и Ул сунул локоть в бок другу, понимая — теперь он совсем освоился и умеет свободно разговаривать с Сэном. Как прежде.
— Ты настоящий Донго. Я вдруг понял, что удачно не повзрослел, я боюсь нынешней Лии. Она красива, как чудо и умна как… ну, в общем, она лучше всех. Но я бы сбежал без оглядки, согласись она выйти за меня из мести, по традиции Тэйтов. Ты исполнен мужества, друг Сэн. Ты взрослый, решительный и подходишь ей.
— Сбегу, хотя бы в столицу… для начала, — насторожился Сэн.
— Нет, сбегу я. Ты меченый, помнишь? Одолжи коня. Но сперва — лист. Ты знаешь, как его закрыть?
Монз негромко попросил кисти, перо с чернильницей и краски — все четыре для родовых гербов. Пока мама хлопотала, готовя неурочный ночной завтрак, переписчик заполнил верх листа рисунками гербов, свёл геральдические ленты в четырёхцветный узел. Мелко и точно вписал прямо в текст гербы поручителей. Подал Сэну перо, подвинул чернильницу.
— Молодой человек, умная и красивая жена — это превосходно, но обременительно. Такой брак куда надёжнее при обоюдном расчёте, простите за прямоту. Я рисовал узоры для подобных союзов раз сорок, и лишь дважды посещал позже счастливые семьи… Если вас связывает влюблённость, лучше бросьте всё. Слепая приязнь сгорит в одно лето.
— Я люблю её больше жизни и знаю, она не способна на месть, это всего лишь слова, призванные спрятать страх, — отмахнулся Сэн. — Дядюшка, есть ли у меня хоть что-то, ценное для канцлера? Вряд ли он одобрит лист, если расплатиться мне нечем.
— Вероятно, есть. Ведь лист попал к нам, и передать его мог лишь посланник канцлера в Тосэне, — предположил Монз. — Иди, улаживай дело. Да, прямо теперь достань саблю из чехла. Тревожно… Лучше бы я не хлопотал о поручителе.
Монз потёр спину, кряхтя, поднялся и захромал в свою комнату. Следом убежала мама Ула, прихватив короб, звякающий флаконами, цокающий баночками с мазью. Ул поёжился, глянул в серое предрассветное окно.
Серебряная весна вот-вот иссякнет. Впереди нежданная, дух захватывающая дорога в столицу. Вопрос Сото истрепался за два месяца жизни в городе, утратил что-то главное в звучании. Человек ли ты — разве рождение дает ответ? Граф Орсо человек, и тот наемник, что лез убивать Монза ночью — человек, и мама Лии, всерьез грозившаяся спалить Тихую Заводь — человек. Рождение ничего не дает и не отнимает. Зато каждый день жизни оставляет отпечаток, вносит крохотный штрих, постепенно создавая ответ.
Глупо лезть в чужие беды, да ещё — с головой. Мама станет переживать и будет ли она в безопасности, непонятно. Лия выбрала Сэна, для неё цветочный человек — лишь воспоминание детства. Вдобавок эта Лия иная. Почему же нет сомнений в том, что надо ехать и стараться исполнить поручение изо всех сил? Ради Сэна и Лии? Или ради себя и своего права быть человеком?
Ул помотал головой, буркнул едва слышно — «не то». Усмехнулся. Глупо отпираться, он хочет ехать и уже влюблен в предстоящую дорогу, в новые встречи и тайны, сокрытые за каждым поворотом. Он хочет покинуть тесные стены и подставить лицо ветру. Он хочет найти новые вопросы, такие же ценные, как заданный Сото. Он хочет однажды понять, к чему стремится душа, если от мысли о дороге так щемит…
— Алое лето без зорянок и кувшинок, — со вздохом предрёк Ул. И улыбнулся.
Бес. Замок у водораздела
Шорох в траве, мягкое и стремительное движение на кончиках пальцев… Длинный прыжок, касание ладонью о кочку — и вот пальцы-когти пережимают горло кролика, одним движением выдавливают жизнь, но не всю… Очень вкусно обонять страх. Покорный, безропотный, обреченный. Страх меняет вкус добычи, в нем смысл охоты.
Рэкст перекатился в траве, немного полежал на спине, щурясь и наблюдая солнце сквозь ресницы. Теплый кролик слабо дергался под рукой. Еще два, добытые чуть ранее, не остыли, но уже обескровлены — там, на пригорке. Отчаянно трещат сороки. Весь лес полнится настороженностью. Лес заметил хозяина и трепещет, признавая себя территорией высшего хищника. Его личной землей. Его и только его!
Лес полон запахов и звуков. Лес — родной дом зверя. Бес зевнул и нехотя встал, и совсем уж нехотя нашел взглядом обувь. С отвращением добрел, пнул сапоги из-под куста… натянул. Покосился в сторону висящей на ветке рубахи и отвернулся. Взрыкнул, прокусил шею кролика и напился крови. Теплой, сытной крови, хранящей так много важного зверю — память охоты, страх дичи, вкус личной добычи.
Вдалеке фыркнул конь. Бес поморщился, отбросил тушку. Людишки… даже здесь нет от них свободы и отдыха. Надо надеть рубаху, заправить в штаны. Надо умыться.
Конь двигался шагом, и седок определенно знал, куда направить его. Бес принюхался и поморщился. Сгреб все три тушки, связал и перекинул через плечо. Немного постоял, колеблясь в принятии решения, и все же пошел навстречу шуму.
Всадница на сей раз выбрала вороного коня, чтобы ослепительно белое платье сияло ярче. Серебро и прозрачные камни отделки сбруи разбрызгивали радужные искры. Перо цапли в прическе крепилось булавкой с таким огромным камнем, что это смотрелось вызывающе.
— Мне сообщили в замке, что ты охотишься, — мелодично, с едва различимым придыханием, проворковала гостья.
— Пора бы выучить, я не делюсь добычей и не ценю общество в такое время.
— Даже общество княгини? — бархатно поинтересовалась гостья.
Рэкст долго смотрел в зеленые с золотыми искрами глаза, огромные, тонко и точно подведенные тушью. По кончикам волос беса сбежало несколько багряных искр, ветер коснулся прядей и пропал.
— Десять лет назад я выкупил тебя у шлюхи мамаши, так и не знаю, почему. Девять лет назад предложил выбор: жизнь до последнего дня у меня за спиной, в моем… логове — или работу на меня. Ты выбрала власть и дом людей. Я помог тебе войти во дворец.
— Зачем напоминать то, что мы знаем? Я исправно плачу за услугу и буду платить до последнего дня, — княгиня, которой и теперь не исполнилось тридцати, капризно надула губы, играя в ребенка. — Хочешь, я скажу, что тогда… ошиблась? — Она намеренно создавала паузы, чтобы заполнять их взволнованным дыханием. — С тобой страшно… интересно, без тебя страшно… тоскливо.
— Похоть, вот как это называется в простых словах, — покривился бес. — Ради того выбора, сделанного с первого раза, а ведь я обычно даю три попытки… Ради прошлого говорю: убирайся прямо теперь, навсегда и без оглядки.
— Эй, я княгиня, а не девка, — на щеках красавицы выступили пятна. — Я привезла то, что тебе нужно. Добыла у него, как и прежде. Пять дозволений без имени, сразу пять. Конечно, он старый и смешной, я кручу им, как угодно, но я добыла и теперь хочу…
Бес прикрыл глаза и постоял немного, слушая лес и пропуская мимо ушей женский визг. Затем в один рывок оказался рядом с конской шеей, взметнулся в прыжке — и спружинил на кончиках пальцев, придерживая повод, успокаивая коня.
Человечья шея хрустнула так же просто, как кроличья. Тело дернулось и стало медленно, мягко сползать из седла.
Бес наконец открыл глаза и отступил на шаг. Он проследил, как складки белого платья стекают и успокаиваются. Лишь затем бес отвернулся, нащупал при седле чехол с бумагами, вскрыл конверт с княжеской печатью и без интереса прочитал указы. Пять открытых — на право убить волей правителя кого угодно, имя не вписано. И шестой — с внесенным рукой князя именем его третьей, нежно любимой, молодой жены… об интригах и любовниках которой в последнее время ходит ужасающе много недопустимо достоверных слухов.
— Я палач, я всегда знаю о данном мне поручении, если оно — чья-то смерть, — не оглядываясь на труп, взрыкнул бес. — Твой муж не хозяин мне, но у нас с родом Миор давняя сделка. Они позволяют мне убивать людей в этом мире… изредка. Я позволяю им вписывать имена в указы — еще реже. Я мог не искать жертву, если бы она, то есть ты, сбежала до прочтения мною указа. Дурой ты жила, дурой и подохла.
Бес смял листы, в которых не было имен — и длинно, тоскливо взвыл. Не оглядываясь ни на кроликов, ни на княгиню, он пнул вороного в бок, напугав и заставив умчаться прочь — и пешком побрел к замку.
— Кто сказал, что мне нужны эти бумаги, тем более так скоро. Тем более с запасом, — поморщился бес. — Могла выжить и увезти листки. Могла сделать хоть одно занятное дело за всю свою бездарную жизнь. С-сука. Теперь придётся начать большую охоту.