— Вы-то кто, чтобы… и почему, — Ул вгрызся в мясо, избавив себя от голодного возмущения. — Вкусно!
— Оро хэш Оро, просто запомнить, — наглец приподнял бровь. — Служу, кому следует. Не служу даже ему, когда не следует. Не кашляйте, запивайте, дорогой Яса.
— Он друг моего папы, хороший человек и лгать вовсе не лжёт, — шёпотом пояснил мальчик. — Ты придумал мне имя?
— Сестрёнка Ана, — мстительно хмыкнул Ул, подавился и вцепился во флягу. — Пацана прятать трудно, его искать станут.
— Сестра… Отчего бы нет, — одобрил так называемый Оро. — Ответы готовы?
— Кто составил прошение, хотя я понятия не имею, о ком вы, тот и рвался ехать. Только он меченый, ему нельзя. Ану я умыкнул, потому что дурак вороватый. А краска… слушайте, хэш-Оро-хэш, я ночью влез к жуликам, отсыпал и отлил то, что нашлось, и был таков. У меня тоже вопрос. Что вы тут делаете и кто послал вас ко всем нобам?
— Меченый? — насторожился Оро. — Откуда известно?
— На нобском балу пометили всех, — насторожился Ул. — Важный прыщ, какому вы служите, он не знает или не сообщил?
— Всех? — Оро привстал, рухнул, снова подался вперед, опираясь на руки и глядя Улу в глаза. — Всех… это точно?
— В зале, посредине, росла штуковина вроде здоровенного вьюна. Его никто не видел, — не стал скрывать Ул. — Цветущая, свитая из теней. Пыльца оседала на каждом, кто в зале. Граф, имя я не запомнил, столичный и по крови — золото, вот он определённо видел вьюн. То есть или сам вьюн, или хотя бы метки на нобах.
— Вы не лжёте, — мрачно и без вопросительной интонации сказал Оро, глянул на мальчика и дождался кивка. — Ничего себе новость вдруг сама нашла меня… Что же следует думать? Орсо смолчал, будучи под наблюдением? Или же устроил историю с пыльцой и не упомянул её ни словом, отдав сведения и нити…
Оро резко смолк. Ул вздохнул и налёг на мясо, радуясь плотному обеду. Он выпил сладкую воду до капельки, сгрёб крошки с полотенца, ссыпал в рот, как приучила мама, запрещавшая неуважительно думать о хлебе, какое там — выбрасывать!
— Чем далее заходит беседа, тем делается занятнее. Кто мог сообщить о бале вам, а? — продолжил Оро рассуждать вслух. — Яркого золота там, как я полагаю, было две головы. Граф вам не собеседник. — Оро покосился на мальчика. — Тан… то есть Ана, пойди проверь коней. Ты, к сожалению, лишён умения лгать, лучше тебе честно не знать важного, чем неловко умалчивать. — Оро дождался, пока мальчик отойдёт и вернулся к мысли. — Итак, Яса, она золото и знакома с вами, имя умолчим. Впечатляюще. Вы умудряетесь оказываться связанным с важными персонами, обстоятельства сами разворачиваются к вам. Куда ценнее то, что вы активно реагируете на события, хотя это гораздо сложнее. Пока оставим любопытство. Дайте прошение.
— Ха. Какое такое… гм… вам насовсем или прочесть?
— Прочесть. Для начала. Не глупите, мой человек передал вам тот самый лист, после прочтения которого и возникло это прошение. Мой человек… вы не видели лица, но этот позёр уж точно растворился в синей вспышке. Отучить его от подобных глупостей невозможно. Ну, бумаги!
Ул нехотя пододвинул мешок, на ощупь распотрошил бережно уложенную сменную рубаху и извлёк из складок одну копию письма. Протянул так называемому Оро, стал ревниво следить, как разворачивают многоцветный лист, сплошь украшенный узором. Как рассматривают без должных восторгов работу Монза, вместившую и труды его скороспелого ученика Ула.
— Рука мастера, исполнение безупречно. Жаль, но надлежит сжечь, немедленно, — изрёк Оро. Вздохнул и вернул лист. — Поясню на примере, для вас небесполезном. Вчера вы вмешались в судьбу Тана, двоюродного племянника старого графа Гиавы, чей алый дар во многих поколениях по женской линии слит с синим, так что ныне две ветви неразделимы… Мать Тана, овдовев после договорного брака, имела неосторожность пылко влюбиться в юношу белой ветви. Младшая дочь, сводная сестра Тана, рождена тайно. Внебрачные дети пятнают репутацию… Но пятно оставалось умозрительным понятием, пока кое-кто не вызнал, что в крови отца имелся блик золота. Мать умерла родами, дитя полной крови не прожило и полугода. Тана при уничтожении семьи пощадили, — Оро поморщился, глянув на мальчика, — не из доброты. Кровь его неполна. Значит, он не опасен… Сломленный и покорный, он может и пригодиться.
— Причем тут я?
— В прошении гербы четырех цветов. Союз ваших друзей приведет к рождению полнокровного наследника. Что произойдет далее, можете…
— Багряный бес, — прошептал Ул.
— Да. Граф Рэкст, а вернее, бессмерть третьего царства, боец с силой, предел которой нам неведом. Всю вечность он оттачивает мастерство причинения смерти, — кивнул Оро. — Рэкст принят при дворе нашего князя и равен в правах нобам, что подтверждено и указом канцлера. Ему рады во многих, если не всех, ведомых нам столицах. Он владеет землями и золотом. Он убивает только по приказу своего истинного господина, и цель его, как вы уже видели, это полная кровь.
Ул дожевал мясо, не ощущая вкуса. Выпил несколько глотков воды, черпая ладонью из ручейка и не замечая холода и влаги… В ушах похоронным звоном отдавалось — «полная кровь». Виделось лицо Лии, той маленькой Лии из детства, с прозрачными пальцами невесомых рук. Девочки, способной оживить, наполнить радостью и смыслом бытие случайного друга.
Ул с ужасом глянул на узор гербов: да, в четыре краски. Теперь он сполна осознал, что вёз в столицу смертный приговор двум близким людям! Монз не смог оценить угрозу. Сэн знал больше, но влюбленность ослепила его. Лия с самого начала понимала в точности, чем скорее всего завершится поездка. И пошла на риск сознательно. То есть надеялась осилить беду? Но — как?
— Вам-то какой интерес совать голову в чужую петлю? — насторожился Ул. — Зачем так много рассказывать мне?
— Вы способны перерисовать лист? Лионэла внебрачный ребёнок, что известно в узких кругах. Её отцом полагают одного из трёх, скажем так, друзей матушки, славно погулявшей в своё время. Имя счастливого возлюбленного неглупая женщина ни разу не упоминала, однако ваш лист вдруг создал неудачную… определённость. Двое мужчин мертвы, бездетность третьего не подлежит сомнению. Один из возможных отцов имел дар белой ветви, соединённой с золотом, второй был исключительно бездарен и столь же немыслимо богат. Он оставил всё состояние матери Лионэлы. — Оро улыбнулся левой стороной губ, так резко, что движение походило на судорогу. — Хоть она именуется нобой, но происходит из торговой семьи. Цвет в её герб внесён за плату. Слишком плохую или же хорошую память нужным людям тоже щедро вызолотили. Если желаете заключения брака знакомых и их выживания, уберите золото из узора. Белизну знающие люди сами сочтут фальшивой. — Оро криво улыбнулся. — Я сказал много больше, чем собирался.
— Но подписи…
— Я позабочусь. В оплату за мою доброту составьте еще одно письмо, простенькое. Сестра Ана, — Оро нашёл взглядом мальчика, — прибыв в столицу, должна иметь при себе рекомендации к барону Оро. Настоящему барону, — улыбка стала еще кривее. — Он вот-вот начнёт подбирать горничную для детей, девочку их возраста. Бездарную. Теперь позвольте откланяться, спешу.
— Вот ещё, — Ул вцепился в руку гостя и вынудил его не вставать. — Я задал вопрос: зачем вам лезть в гиблое дело? Эй, нет причины, нет правды в сказанном. И тогда Тана вы отослали, чтобы он не опознал лжи. Раз так, вас самое время убить.
— Однако вы далеко пойдёте, — удивился гость. — Полагаете, справитесь с делом? Хотя я видел те трупы. Ни следа воздействия, мгновенная смерть. Пришлось изрядно повозиться, устраняя осложнения. Я понятия не имел, что мои люди прибираются за недорослем. Пожалуй, следует… опасаться, — Оро усмехнулся. — Но в моем положении глупо тратить силы на подобное. Помните мужчин из примера: два мертвы, третий бездетен. О себе такое знать посильно, хотя и больно.
— Почему? — тупо брякнул Ул и смутился. — Простите…
— Меня проклял человек Рэкста. Давно. Скорее всего, ещё год я буду в силах перемогать боль. Затем отойду от дел, зная, что осталось жить полгода, — прежним деловым тоном сообщил гость.
— Людей можно прямо вот… проклинать? — глаза Ула распахнулись.
Заново рассматривая собеседника, он отметил ускользнувшее прежде: тусклость. В облике нет притягательного, цепляющего взгляд. Наоборот, нечто мешает прямо и долго глядеть в глаза, верить на слово… возбуждает смутные, но стойкие подозрения в неискренности.
— Дорогой Яса, у белого дара есть чёрная тень, — кривая улыбка мелькнула, и Ул вдруг сообразил, что в ней собеседник прячет боль. — Тьма даёт свои дары, и кое-кто полагает их богатейшими. Дети белых, шагнувших в тень, всегда пустые нобы, их кровь лишена силы… но кое-кто похоронил детей, проклял весь мир… и даже такого ему мало. Довольно о нем. Я спешу, и…
— Не надо меня отвлекать, не теперь, — Ул вдруг обозлился, обнял голову обеими руками. Рявкнул громче и резче: — Молчите. Просто заткнитесь, да!
Он плотно зажмурился, на ощупь дотянулся до поверхности ручейка, набрал в горсть ледяной свежести. Умылся. Влажное лицо сделалось чутче к ветру. Ул развернулся, отдавая себя алому золоту солнца. Согрелись веки, в прикрытых глазах накопились слезы, поплыли искры зелени, обозначился изменчивый узор танцующих лучей. Дуновение тронуло волосы, растрепало челку… Злость пропала, как ночной холод камня в полдень. Покой накопился, как марево жара над огнем.
— Попробую, ничего не обещаю, — предложил Ул. — Сядьте, как я, лицом к ветру. Закройте глаза. Думайте о хорошем. О самом хорошем. Может, мама Лии и не сама Лия, но и в ней был тогда свет? Попробуйте подумать о ней или еще о ком.
Ул осторожно разлепил веки и покосился вправо. К его немалому облегчению, Оро исполнил что велено и сидел с нужным выражением на лице — ни раздражения, ни досады. Только покой и ровная, едва заметная, улыбка.
Солнце горело в синеве, и было оно щедрым, как и подобает в начале лета. Солнце рассеивало свет, и, пока он не встречал преград, не возникало тени… Улыбаясь первичному сиянию, Ул вдыхал ветер и заполнялся радостью, делаясь до кончиков волос — цветочным человеком. Когда прилетела пчела, недоуменно загудела и села в волосы, хотя в них нет пыльцы цветов, Ул тихонько рассмеялся. Тряхнул головой, светлой, как сегодняшний день. Нагнулся к ручью, собрал в горсти белое золото бликов, бережно поднял, донёс до тусклого лица того, кто оставался затененным и в полдень…