Вот только Ул тогда не мог говорить. Он отмалчивался до следующего утра, не ел, кое-как глотал воду через соломинку. Дорн суетился, не похожий на себя. Подавал воду и менял влажные тряпки на лбу. Дорн сам придумал объяснение, обвинил себя: загнал оруженосца, до полусмерти вымотал походом по городу, скачкой, суетой с выбором лекаря, затеянной до рассвета… День прошёл в занятиях с деревянной саблей. Синяки садились на кожу так пестро и густо, что Ул устал удивляться себе, неловкому, как никогда прежде. Он уставал, дышал через рот, но горящим лёгким вроде всё равно не хватало воздуха. Руки дрожали. Казалось: хуже не бывает… Оказывается, бывает: Дорн снова предложил свой клинок. Беловолосый ноб желал подбодрить, показывал меру доверия… а Ул с ужасом глядел на тёмную рукоять, глянцевую от полировки ладонями многих поколений нобов семьи Боув. Слегка желтоватая кость, отделка серебром… Всё так обычно для взгляда. Так страшно для чего-то иного, помимо зрения!
Стоит дотронуться кончиком пальца, коснуться волоском на тыльной стороне руки — и в запястье с лязгом вцепится ледяной капкан. Или стальной? По прочности если — стальной, из него уж точно не вывернуться…
— Нет, — умоляюще выговорил Ул и потянулся за деревянным клинком.
— Ты… пыльный навозник, — сдался Дорн. Улыбнулся обиженно и растерянно, развернулся на пятках и быстро удалился.
Злясь, он становился крикливым, неумным пацаном, сам знал такую особенность своего поведения, но в итоге лишь ещё сильнее раздражался… Ул выдохнул сквозь зубы и сел, сполз в пыль. Других обсуждать ох как просто, себя понять — непосильно! Ночью, переправив прошение канцлеру и помогая Дорну спрыгнуть с крыши, Ул трогал ножны, рукоять — и не ощущал угрозы. Почему тогда не было капкана?
— Слабак крайний! — тихо позвал хэш Лофр, не покидая кровати и зная, что будет услышан. — Иди, мне пора пить гадость. Верю, чую, ты намешал горечи по сугубой деревенской наглоте. Моя рожа киснет, твоя цветёт.
— Да, — мстительно согласился Ул.
Почему хэш три дня кряду изображал умирающего, лишь он сам и знал. В первое утро он встретил лекарей, наспех собранных Дорном, не просто больной — а серый, потный, трясущийся. Когда все ушли, Лофр сел в кровати, покривился, вызвал Ула… и велел вытащить шило из ноги. Загнал длинное шило аж до кости сам Лофр, и не один раз, по следам видно. Хэш играл умирающего перед такими людьми, что меньшее бы не помогло их обдурить… И хэш прикидывался больным всерьёз, истекал кровью, страдал от мучительной боли.
— Пока не помру, главного не исполню, — задумчиво сообщил Лофр, наблюдая, как Ул промывает и перевязывает глубокие колотые раны. — Сейчас крайний случай! Нет другого, нет и не будет. Он не отступится, ты уедешь, а Дорн…
Хозяин «Алого льва» прикрыл глаза и смолк, не договорив.
С тех порт приходилось лечить хэша от двух бед, и медленный яд изгнанного лекаря был не худшей из них! Шило оказалось очень ржавым, два глубоких прокола сразу загноились. Лихорадку и слабость Лофра видели ученики и слуги. Верили в неё, неподдельную… Но только Ул понимал, как плохо может закончиться история с шилом. Устав выслушивать упреки деревенщины, хэш и придумал игру в «да-нет».
— Да, — строго велел Ул, протягивая кружку с настоем.
— Кратко. Полное звучание: чтоб ты сдох, умучившись! Я понял… — Лофр покривился и выпил длинными глотками. — Гадость. Мне некстати твои вопросы, тебе — мои. Молчать неприятно, но удобно. Ты мал ещё, сам прикусывать язык не способен. Так учись выдержке, пока я жив.
В дверь поскреблись. Выждали и шепнули, создав щель, что прибыл сам третий канцлер. Лофр взбодрился, рухнул в подушки и постарался закатить глаза особенно скорбно и жалобно. Скривился, сел.
— Дай чего погаже, не то возьмусь за шило, — велел он едва слышно. — Быстро!
Ул выбрал отвар в темной бутыли, показал три пальца, по числу глотков. Убрал бутыль, обернулся. Хэш лежал, и теперь по-настоящему полумёртвый. Завтра, — знал Ул, — лекарство позволит ему стать гораздо здоровее. Но до того неизбежна жуткая ночь.
— Прочь вылезай, как услышишь его шаги, — просипел хэш.
Под окном Ула ждал Дорн. Сунул другу в ладонь деревянный клинок и вторым погнал к дальней стене, чтобы не получилось подслушать лишнего, якобы ненароком. Сам же Дорн чуть погодя сжалился и пояснил: канцлер явился не просто так, поболтать о здравии. Речь пойдёт о политике и распределении сил, умирающего Лофра очень многие в столице постараются склонить к выгодному себе разделу наследия. Одни жаждут заполучить учеников, другие посягают на «Алого льва» целиком, третьим важны тайные дела хэша и его связи. Лофр в ответ возьмётся выторговывать «посмертные» одолжения.
Едва ушёл важный гость, его место занял новый, из службы князя. Затем человек из чиновной палаты. Глава нобского совета города, заводчик золотых коней — люди сменялись, роскошные скакуны хрипели у коновязи, кареты въезжали и покидали двор, едва не сталкиваясь в воротах. Ул потел, махал саблей, как простой палкой, собирал синяки и все более поражался тому, какую сложную и большую роль имеет в жизни столицы загадочный хэш Лофр, не граф и не барон, вроде бы по крови — слабый отпрыск алой ветви, человек без особого личного состояния.
К сумеркам поток гостей иссяк. Ул взбунтовался и самовольно полез в окно спальни Лофра. Проверил у хэша пульс, нацедил ему отвар, составил в рядок годные склянки, перебрав все добытые за день в городе, и составил убийственно сильную смесь капель.
— Прошение, — сипло сообщил Лофр, выпив, что ему выделили. — Твой лист подписан. Вон, забери. Пусть молодые дураки делают, как решили. В роду Донго много поколений не случались люди умные и денежные. Я зол на старшего, как можно было дать себя убить, он ещё не одряхлел! Но я надеюсь, младший выживет вопреки норову.
Сказав так много, Лофр исчерпал силы, впал в полубезумное состояние, начал звать Дохлятину и угрожать выродкам, которые сами себе враги. Ул морщил лоб и пробовал найти в памяти что-то годное из точек, трав и иных способов лечения. Осмотрев гнойную рану от шила, Ул счел, что опухоль понемногу спадает. Он взялся массировать руки Лофра, уделяя внимание пальцам и запястьям. Так увлёкся, что не заметил прихода старого управляющего. Человек это был мелкий, тихий — но дельный.
— Там… бес, — шепнул управляющий, едва выговаривая страшные слова. — Там, у ворот. Явился и сказал…
— Дорн, — глаза хэша широко открылись, рука с неожиданной силой вцепилась в плечо Ула и потянула его ближе. — Дорн не упоминал в городе или здесь имя беса? Вгорячах, со зла? Мельком или намеренно.
— Нет, — с нажимом сказал Ул, чтобы слово имело вес.
— Нет… Должно обойтись. Лишь бы сам… не сдался. — Лофр дёрнулся и затих.
Ул проверил пульс, счёл обморок неизбежным после сильного утомления и выпитых капель. Послушал дыхание, решил, что до утра Лофр не очнется, помрачение сознания перейдёт в безопасный сон.
— Пусть при нем сидит человек, холодные тряпки на лоб, с уксусом. Тёплые носки на ноги, одеяла менять, потной сырости не допускать, — велел Ул. Осторожно добавил: — Где Дорн?
— У ворот. Бес прямо вызвал его на разговор, отказать нельзя, — выдохнул управляющий.
— Мне нужно в оружейную. Теперь!
— Иди, — настороженно кивнул управляющий и отцепил ключ от связки на поясе.
Ул промчался через двор, не смея прямо глянуть в сторону ворот. Отметил лишь, что одна створка открыта, у самой границы владений хэша Лофра замер Дорн, слева и на шаг сзади стоит в напряжённой позе еще кто-то из старших учеников. По виду не мальчик, плечи широкие, в руке взблёскивает оголенная сталь… Всё это мелькнуло и пропало, взгляд уже нырнул в проём двери низкого помещения без окон, с чудовищно толстыми каменными стенами и каменной же круглой кладкой потолочного свода.
Оружейная пряталась в дальнем от особняка и парадных ворот углу двора, зажатая хозяйственными пристройками и общим домом учеников. Внутри, в перевернутой каменной чаше, хранящей оружие, кипение мыслей и страхов Ула остыло, улеглось.
Бес! Тот самый Рэкст. Багряное от пролитой крови чудище, повинное в гибели новорожденной сестры Тана. Именно Рэкста всезнайка-Дохлятина назвал «бессмертью третьего царства». Рэкст, по его же словам, непобедим для людей. Он настоящий враг, личный: к нему у Ула есть и новый счёт, и вопросы о собственном прошлом… А ещё Рэкст — слуга иного врага, куда более сильного и тоже в чем-то личного.
— Немыслимо, — шепнул Ул.
Вдруг снова, иначе и яснее, представилось: могучее создание, бес Рэкст, стоит перед воротами, совсем рядом! Он вроде бы не властен убить без согласия князя или канцлера. Зная такое, можно ли успокоиться? И стоит ли доверять намёкам Дохлятины, не назвавшего настоящее имя?
— Глупо, — одёрнул себя Ул, шаря взглядом по стенам. — Не могу оставить Дорна. Я знаю, каково быть… не таким, как все. Я сбежал из Заводи, но ему бежать некуда.
Клинки, булавы, кистени, ножи метальные и охотничьи, копья, щиты, самострелы… Запасами Лофра можно вооружить приличную армию. Увы, всё — не то. Наконец, Ул подался вперёд и кивнул. Рука дрогнула, ощущая родство до первого касания: маленький лук, детский по ширине своих не вполне равных плеч. Сразу видно, сработан мастером и вовсе не игрушка, тетивы — наброшенная на один рог и висящая рядом на стене запасная — так называемые «золотые лозы». Даже в столице никто не ведает, из чего они сделаны, когда? Но вроде бы таких осталось немного, они передаются из поколения в поколение, меняя луки, не истираясь, не лопаясь. Три стрелы в узком колчане. Оставлены для образца, под малый лук: они короче обычных, наконечники с утяжелителем, и оперение…
Все ещё рассматривая стрелы, Ул упёр рог лука под углом в пол, нажал на свободный второй всем весом. Сил не хватило, пришлось применить иной способ, задействуя возможности мышц и ума. Давно, ещё в Заводи, переупрямить непосильную тяжесть научил старый Коно и назвал хитрость «правилами блоков и рычагов». От кого усвоил правило он сам? Лодочник отмахнулся, не ответил…