— Ни капли воды, — голос Дохлятины не дрогнул, выдавая столь жестокое распоряжение стражу в караулке. — Никого не пропускать к нему. Никого! Мой статус подтвержден князем и канцлером, обоими, так что отменить моё слово могут только они… лично.
Дохлятина негромко рассмеялся своей шутке. Скрипнула дверь, загремел ещё один засов, визгливо провернулся ключ в плохо смазанном замке. И стало по-настоящему тихо. Ул осторожно вздохнул, убрал руки от лица. Расслабившись, он повис вдоль стены, глядя в пол и выбирая место для безопасного, тихого падения. Спружинил руками, тело привычно перекатилось, не получив нового синяка… Ул сел и зашипел от мыслей, как от боли, снова обхватил голову, гудящую недоумением.
— Как он мог! Как… Нет, позже, — строго велел себе Ул.
Он поднялся к запертой двери, на крохотную площадку в два узких камня. Осторожно отодвинув засов, Ул заглянул в помещение, которое Лия полагала безопасным… или как она сказала? Теперь понятно, почему болтала так много и нервно: душа сопротивлялась доводам ума. Душа — золото, а ум… что он вообще может понять, слепой, если нет надежных сведений?
— Сэн, — позвал Ул.
Тишина склубилась опасливым ожиданием. Сэн, кажется, уже не верил в хорошее и полагал обманом даже голос друга. Ул пересек комнату — всего пять шагов от двери до каменного ложа у окна. Склонился над изголовьем. Он не мог и подумать, что всё настолько плохо! Друг Сэн едва жив и, кажется, не способен встать. Глядит в одну точку — на блик запотевшего глиняного кувшина, поставленного под самый потолок, в окончательную недосягаемость.
— Ага, вода есть, но при одном условии, — догадался Ул.
Он перебрался к стене под кувшином, прощупал пальцами самые малые выступы и задумался. Отошел в дальний угол, в три шага разогнался — и прыгнул, взбежал по отвесной стене, дотянулся до горлышка, обнял… И стал падать, шипя от сосредоточенности.
Сберегая воду, пришлось жертвовать шкурой. В ребра скругленной спины пребольно впечатался острый край камня, позвоночник вспыхнул болью и отдал её, неразбавленную, основанию черепа. Но ладонь продолжила зажимать горлышко кувшина, и вторая справилась, не допустила касания хрупкого глиняного бока с камнем.
— Пей, — велел Ул, вмиг очутился у изголовья и бережно наклонил кувшин. — Сэн, тебя нельзя оставить ни на миг. То конь сдохнет, то сам ты сделаешься хуже старого Бунги, кожа да кости. Мама навещала? Лия?
— Пять… — жадно выпив полкувшина, Сэн закашлялся, согнулся и снова бессильно поник на плаще, заменяющем постель. Долго молчал, отдыхая. Наконец, осмысленно глянул и улыбнулся. — Пять дней назад. Советник ещё не взялся за меня. Обе думают, со мной всё в порядке. Это успокаивает.
— Советник… он большая шишка, надо же. И что ему надо?
— Клятвы вслепую, конечно, — поморщился Сэн. — Алые не нарушают слово. Он хочет, чтобы я служил. Алые надежнее псов, такая о нас поговорка. Зачем же объяснять заранее, чей я стану пес? Лишняя морока…
Сэн смолк и прикрыл воспаленные веки. Спекшиеся губы хватали воздух жадно, частыми глотками. Глаза лихорадочно блестели. Лицо заметно осунулось — теперь уже нет сомнений, не тени его так рисуют, это щеки запали.
— Где твоя сабля?
— В караулке? — подумал вслух Сэн. — Оружие ноба до суда должно оставаться рядом с нобом. Вопрос чести. Ул, я подумать не мог, как всё обернется. Надо спрятать Лию. Этот… он готов управляться с чужими жизнями, как с игральными костями.
— Да, кости — его любимая игрушка, — нехотя согласился Ул. — Не ждал подобного, тем более от него. Дохлятина… Я думал, прозвище пустое, но в нём больше боли, чем вызова. Тебе получше? Думаю, надо выбираться.
— Как? — Сэн удивился, рывком сел, откинулся на стену и задышал ещё чаще. — Я не годен для боя. Не сегодня. Погоди, а ты как вообще сюда…
— Как — мое дело, — отмахнулся Ул. — Пошли.
Он подставил плечо и потащил друга на себе, сгибаясь и возмущенно сопя. Сэн казался совсем легким, он неловко переставлял ноги, спотыкаясь на каждом шагу и бессильно царапая ногтями стену. У двери сопротивление возросло. Ул встал и возмущенно выдохнул. Сэн цеплялся за косяк и не желал покидать камеру.
— Почему?
— Я прав и желаю выйти отсюда честным нобом, а не изгоем.
— Живым выходи! — уныло намекнул Ул, хотя уже понял, что довод останется ничтожным. — Что я скажу ей? И маме?
— Что у меня всё прекрасно. По счастью, у них обеих нет слуха чести.
— Придурок! У мамы слух — тебе такой и не снился… Ещё раз: почему?
— Меня подозревают в лжесвидетельстве, поскольку поручитель изобличил обман с прошением. Обвинение тяжкое. Под его тенью оказались все, кого я ценю. В том числе второй поручитель, Монз, мама Лии и твоя мама. Я должен остаться здесь до суда.
— А если…
— Я алый ноб. Моя клятва под присягой и есть истина, — улыбнулся Сэн. — Поэтому меня ломают до суда, обычное с нами дело. Я выдержу. И ты сильно не волнуйся: хотели бы убить, уже убили бы.
— Называется, утешил! Ладно же… Погоди, я скоро. Не очень скоро, но постараюсь, — пообещал Ул.
Второй раз протискиваться сквозь решетку было ужасно — уши, кажется, утратили шкурку… Падать с башни — ещё того хуже. Искать воду в плоской большой фляге, когда кругом темный, спящий город — это почти безнадежно! Лезть с разбегу обратно на башню, когда боль не способна решить, в какое ребро вцепиться, и от нерешительности дерет все ребра разом…
Ул справился. Сэн дождался, встретил с неизменной мягкой улыбкой человека, который так наивен, что в друзьях не сомневается вовсе.
— Эй, ты ему как-то слегка пообещай… обнадежь, — посоветовал Ул. — Называется не ложь, а маневр на поле боя.
— Я могу попробовать, но этот человек не так глуп, чтобы поверить, — рассмеялся Сэн. — Скажи ей, она хорошо снится мне. Я рад, что она думает обо мне. Тебе не больно передать такое?
— Клянусь, я больше не вляпаюсь в любовь, — Ул отчаянно замотал головой. — Эй, я тоже могу присниться тебе. Вот ещё: ты недавно снился мне. То есть не ты, а Тосэн… твой родич, древний. На тебя похож. Такой же… придурок и лучший на свете друг.
— Спасибо. Мало кто знает вне моей семьи, что Тосэн — это имя. Теперь, пожалуй, только я… Кто мог рассказать тебе?
— Ой… это слишком сложно. Друг Тосэна. Или враг? Эээ… тот и другой в разное время, так наверняка верно. Эй, потерпи немножко, выберешься, столько интересного узнаешь!
— Немножко потерплю, — пообещал Сэн. — Береги себя. Маме и Монзу скажи, что я думаю о них.
— И Бунге передам от тебя ржаную горбушку с солью, — Ул рассмеялся, тотчас зажал рот, осознав, что слишком шумит. — Пока! Разбей кувшин, не забудь. А то решат, что ты во сне умеешь гулять по стенам и потолку. У нобов нет такой способности?
— Нет. Зато у тебя, определенно, имеются. Рад, что ты вернулся благополучно. Я…
— Ты доставуч, друг Сэн. Всем по ниточке душу раздергал, а на себя радости не хватает. Спи, пей, отдыхай. Невеста, как я понял… эй, если разобраться, сиди тут, даже и неплохо. А то носом в волосы — и ум вмиг иссохнет. Тьфу.
Не дожидаясь вопросов, Ул прикрыл дверь и задвинул засов. Кряхтя и ругаясь на усердных строителей, которые не украли и камня, возводя башню в полную высоту, он опять пролез сквозь решетку. Уши казались алыми горящими лопухами. В падении ребра спружинили и усилили букет оттенков боли. Правое колено подломилось, хрустнуло — подвернулось. Ул замер под башней с разинутым ртом и выпученными глазами: кричать нельзя, молчать невозможно!
— Я не обещал атлам носить на руках их наследника, — насмешливо сообщил голос Лоэна. — Но, если подумать… Эн носил тебя в усах и на носу. Близ ноздри… ужасно. Так и тянет чихнуть. Драконы непроизвольно чихают плазмой, учти. И это не худший вариант, если сравнивать с нашими полными возможностями. Когда мы гневаемся, например. В паре, оба облика вервра.
Ул молча слушал, прикусив губу. Его бережно разложили на камнях, вправили колено, проверили плечо и перебрали щекочущими пальцами ребра, вынимая из них боль, иголку за иголкой. Ночь сделалась куда приятнее. Напоследок прохладные пальцы Лоэна щелкнули по ушам, сбив жар и жуткую чесотку…
— Клинок Сэна вроде тут, в караулке. — Сообщил Ул, перевернулся на спину и собрал себя в сидячее положение. Потянулся, улыбнулся… — Спасибо.
— Спаси-бог, атавистическое выражение благодарности, особенно неуместное в мире, где не прижилась догматичная вера. Однако же, мне приятно, — отметил Лоэн. — Небрежение к постройке храмов и внедрению культов я наблюдаю у вас издревле, оно уцелело и по сей день. Недосмотр королевы, она обожает конструировать вариации верований и сталкивать фанатиков. Идём. Здесь пахнет зеленью. Надо проверить след.
— Зеленью? — насторожился Ул, принюхиваясь.
Он поднялся, ещё разок потянулся и зашагал рядом с Лоэном, гордый правом на такого… друга? Наставника? Попутчика? Не важно, лишь бы — рядом и слушать, впитывать впрок слова, даже пусть они порою малопонятны.
— Первое царство есть мир изначалья, основ и стихий, — напевно выговорил Лоэн. — В общем-то у меня до двадцати теорий на тему природы первого царства, и все неплохи, я особо ценю три, но тебе до них… лет пятьсот учиться, и не здесь, в простоте природного бытия. Остановимся на легендарной версии: о стихиях. Горглы, бессмертные первого царства, управляют ими и сами они являются воплощением стихий. Второе царство произрастает из первого и питается им, создавая зеленый мир. Альвы несравненные мастера растительного. — Лоэн усмехнулся, искоса глянул на Ула. — Экосистемы в сборе, отстройка после срывов любой глубины, а равно и создание сбалансированной природы на голом, негодном для жизни месте… Лекарства от старости и лучшие яды, всё — к ним.
— Эко… что?
— Через пятьсот лет я охотно истрачу время на ответ.
— Да.
— Зелень, я использовал упрощенное название. Зелень — запах и след применения дара альвов, след дел второго царства. Недавно здесь прошел человек, начиненный зеленью. Мы шагаем по его следам. Меня волнует запах. Возможно, я знаком с тем альвом. Возможно даже, я желаю сказать ему нечто особенное о ядах. Лично. В его нежное ушко.