— Дохлятина уже должен вернуться. Я переживаю.
— В тебе многовато атловской мягкосердечности к недо-людям… но мир твой, и воля твоя. Ещё час ждать, я намеренно приукрасил резвость коней. Он уже понял, обозлился. Но проверит, жду ли я. Хочу видеть его раздражение и зависимость. Он непрерывно оценивает людей, под одних подстраивается, иных подстраивает под себя. Пропащий, подвинутый на играх с живыми… Неподкупный и продажный, гордый и гибкий до отвращения, умный и слепой к главному. Весь его свет слишком резок и дает ох какие тени. Тебе он не друг и не враг. Первая часть утверждения важнее, вторая может дать неожиданную пользу в крайней нужде.
— Я не стану играть в его игры!
— Ты будешь втянут во все игры, сколько их есть, — поморщился Лоэн. — Наследник обречён повзрослеть стремительно, а такое дается лишь через боль. Большую боль.
— Вы говорите так, будто… — Ул не решился продолжить мысль. Вервр казался грустным, он вроде бы уже ушёл и смотрел издали, прощаясь…
— Не зови дракона в гости, если не планируешь сносить замок до основания, — Лоэн сморщился в подобии кислейшей улыбки. — Очень старая и верная присказка. Куколки первого и второго царств давно делаются здесь и служат своим хозяевам. Их работа не разрушает ваш мир критически и не разрушит ещё долго. Куколки и их хозяева неизбежно причинили бы тебе вред и нанесли удар в спину. Но не теперь. Зато именно завтра они поправили бы многоходовую игру умника Оро, и это касается тебя, поскольку касается Сэна и Лии.
Лоэн замолчал, щурясь на огарки свечей и выжидая. Скоро в дверь постучали, подождали в вошли. Два слуги расторопно убрали лишнее со стола, заменили свечи и даже не попадали в обморок, обнаружив, что кувшин сделался золотым. Лишь поклонились и бережно унесли.
— Этот игрок…
— Оро. Дохлятина. Советник, — высказал все известные имена и прозвища Ул.
— Пусть Оро. Он затеял двойную игру с прошением о браке. Всё вроде бы умно, но фатальный исход в итоге сделался неизбежен. Пока лишь для Сэна, — Лоэн продолжил мысль, когда дверь закрылась. — Я просчитал варианты, когда провожал девушку. Следовало ознакомить тебя с положением дел и предложить: живой друг, отнимающий любовь — или находящийся рядом дракон, способный увеличить твои шансы на выживание? Но, видишь ли, выбор отвратительный, к тому же я не следую чужим решениям, я одиночка… давно.
Ул вскинулся, переполненный мыслями и восклицаниями, но требовательный жест Лоэна вынудил проглотить все торопливые слова и слушать, признав хотя бы теперь: этого наставника не стоит перебивать.
— Итак, есть лишь час. Рассказ отложить нельзя. Видно, таков он — ночной, не впускает свет, по крайней мере, для меня. Изложу в формате легенды. Итак, очень-очень давно… когда я ещё не бросил глупое для бессмертного занятие исчисления возраста, тем более в привязке к одному мирку… Тогда соседствовали в мирах и царствах смертные и бессмерть, не имея единого правила отношений. Некоторые звали это свободой, иные — безрассудством и источником угроз… Но так было.
Лоэн задумался, то вышептывая со змеиным шипением до сих пор болезненную память, то выплевывая её ядовитыми короткими фразами, то растягивая мучительной пыткой подробностей — запахов, указаний на погоду и число лун описываемого мира…
Вервр говорил о непостижимо давнем, и Ул старался слушать и считать, как и велено — сказкой. Тем более, в истории имелась красавица. Лоэн, усмехнувшись, дал ей имя Эла и посоветовал не верить в звучание срединной согласной.
Эла из сказки, древнейшая из горглов первого царства, была ещё и прекраснейшей, ведь повелители стихий меняют себя, как им вздумается, и умеют превзойти любые ожидания, выглядеть местными в любом мире… Эла знала свой избранный мир с его раннего детства и растила, как растят многие взрослые её царства, познав прелесть созидания.
Когда смертные в мире Элы стали довольно многочисленны и построили простенькую цивилизацию — это слово Лоэн тоже пообещал объяснить через пятьсот лет, — они сочли Элу одной из своих занятнейших сказок. Назвали хозяйкой алмазных копей, владычицей каменного царства и королевой горного хрусталя. Сотни имен и прозвищ, сотни племён и наречий… Кто упомнит все? Эла предпочитала — королеву, ей нравилось звучание и его эхо, и ещё ей нравился хрусталь.
Эла к «своим» смертным не питала любви или ненависти. Они значили куда менее, чем тот же хрусталь. Назойливые мошки, не особенно вредные и живущие так мало, что не удается запомнить имен. Эла созидала мир камня, предпочитая эту стихию прочим. Творила озера с дивным узором дна и цветом воды, горы причудливой формы и водопады, меняющие рисунок гор. Но чего-то в мире не хватало, хотя, возможно, дело было в королеве, жаждущей совершенства без малейшего изъяна.
Дополняя игру цвета вод и земель своего мира, Эла решила посоветоваться в альвами. До того момента ей было совершенно безразлично, чем живут иные царства и что полагают ценным, главным. Мраморно-идеальное лицо Элы не портила ни одна морщинка. Бессмертие? Лишь каменный покой, незыблемый, как снеговые горы…
— Ты ведь знаешь, что трава умеет прорасти на гладких скалах и создать трещины слабенькими своими корешками? — Лоэн прищурился, ожидая кивка. — Может, лучше не обнимать некоторых скал, не превращать в песок, а затем в плодородную почву… Она была скала, он — всего лишь трава. И это обезоруживало её и даже обрекало.
Почему-то Ул подумал о настоящей Эле-Лии и друге Сэне, который ничуть не похож на траву. Хотя, как посмотреть. Вон — Дохлятина сунулся ломать Сэна, тоже думал, что будет просто. Потому что верил: Сэн — каменный, он раскрошится.
Лоэн помолчал и продолжил рассказывать, как Эла покинула свой мир и не появлялась там довольно долго. Хотя шесть-семь сотен лет — что за пустяк при жизни, не ограниченной ничем?
Вернулась Эла тоже из-за пустяка: решила обновить впечатления свежим взглядом на редкий цвет хрусталя. Вроде бы, едва шагнув в свой мир, Эла сказала: «Стоило избавиться от первой крысы, а не плодить стаю!».
Люди подросли. Люди раскопали и раскрошили горы, выломали любимый дымчатый хрусталь королевы — на безделушки. Люди изуродовали алмазные скалы, прикрытые красивейшим из хвойных лесов. Люди осушили озера и раздразнили, раззадорили голод пустынь, пожирающих красивейшие земли. Люди понастроили городов, отравили реки и подпортили прозрачность воздуха. Не стало ночных радуг, звезды потускнели… Но и это было лишь началом худшего. Люди воевали. В её мире! Ценой утраченного совершенства её замыслов. Попирая её труды.
— Эла полагала, что следует начать заново, — сохраняя повествовательный тон, сказал Лоэн. — С кипящего камня. Он был трава, и он был против. Сперва казалось, обойдется, трава такая гибкая… Не обошлось. Когда всё закипело, королева гордо удалилась из опоганенного мира. А он спасал то, что ещё можно было спасти. Его люди и сочли виновным. Им нужен был виновный… — Лоэн поморщился. — Им всегда нужен, уж прости, такие они несложные ребята — люди. Тосэн был другом… её короля. Тосэн почти успел вытащить того из кипящего ада. Для альвов нет ничего ужаснее гибели зеленого мира. С них будто кожу снимают заживо.
— Он не выжил? Хотя вечный и всё такое, — насторожился Ул, который надеялся на более светлую сказку.
— Раны заросли, а душа не дала молодых корней. Эла до последнего дня упрямо планировала выздоровление короля. А после обвинила Тосэна в предательстве. Она стоила своих людей, тоже нуждалась в виновнике. Ей было слишком больно. В четвертом царстве такую болезнь называют — каменное сердце.
— И всё, конец истории? — понадеялся Ул.
— Конец легенды, начало кошмара, — оскалился Лоэн. — Немало веков Эла истратила на построение теории безопасного мироздания. На выверку плана мести. Не желаю впадать в бешенство и сообщать хоть одну подробность того, как погиб Тосэн, и никто не успел, не помог… Тогда настало время перемен. Последних перемен, так сказала Эла, вводя единый закон. Смертным — ограниченное развитие до безопасного уровня технологий, контроль численности. Бессмертным — утрата свободы воли через ряд методик подчинения. Идеальный порядок. Кристаллический.
Лоэн выложил на стол стопку гадальных карт, толкнул их пальцем, распределяя в веер. Брезгливо перебрал…
— И никто не остановил её?
— Если бы я вынудил тебя выбрать между Сэном и личной безопасностью, куда входит и выживание мамы, и покой друга Дорна с его ланью, ты смог бы выбрать?
— Такого выбора не существует! — возмутился Ул. — Невозможно отказаться от ответственности, спрятаться за спиной дракона или…
— Она ставила каждого перед выбором, которого не существует. И бессмертные выбирали… меньшее из зол, — глаза Лоэна полыхнули алостью. — Мы оказались примитивнее, чем сами же полагали. Мы боялись перемен. Люди мало живут и стремительно развиваются, создавая головную боль себе и соседям! Почти все мы предпочитаем размеренное течение времени и традиции. Мы не готовы пересесть с лошади на поезд, не желаем отказаться от сабли, закаленной в крови дракона и взять в руки оружие слабаков — рычаг дистанционного запуска всеобщей смерти. Королева предложила выбор и цену. Две трети бессмертных сказали, что цена… умеренная. Даже мой брат, — Лоэн прикрыл глаза. Под веками медленно погасло свечение. — Лишь четвертое царство повело себя иначе. Как ты сегодня, они заявили, что такого выбора не существует. И ушли, чтобы наследник, молодой и живущий в темпе людей, без груза лет и бремени чужого опыта, смог что-то добавить к их словам.
— Мне нечего добавить, — задумался Ул.
— Значит, мне придется однажды рассказать историю Элы ещё кому-то, — огорчился Лоэн, глядя мимо Ула. — Мир бессмертных теперь живет в иерархии, визуально… то есть для зрения и простоты, отраженной в виде карт. Таких вот. Всякий, кто делает выбор, вытягивает карту, не зная, какая ему выпадет. Обманывает себя, потому что роль одна: раб.
Лоэн смешал карты, покривился и смёл их все на пол.
— Карта моего брата — палач. Карта — всё, что у него теперь есть вместо имени, памяти и души. Так проще встроиться в иерархию. Королева называет обезличивание огранкой. Как матушка твоей Лии. — Лоэн поморщился и старательно разгладил кончиками пальцев складку у губ. — Время иссякло! Сюда мчится злющий Оро, человек с характером королевы. Он очень любит строить планы. Почти как я — разрушать их.