Перистиль выстроен в классической десятикратной системе: в длину по двадцати колонн в каждом из двух рядов, в ширину — по десяти. Порогом храму служит монолит, кажущийся огромным. Превратившись вдруг в жалкого педанта, хочешь узнать, сколько же такой порог может весить. Вытаскиваешь рулетку и записываешь в блокнот: высота сто три сантиметра, ширина двести двенадцать, длина — ого! — семьсот девяносто два. Ошибка будет невелика, если удельный вес округлим до двух с половиной… итак получается… получается… что-то немногим больше сорока тонн!
Однако при всей этой гигантомании не были забыты искусство миниатюры и неповторимость орнаментов, хмурое выражение и какая-то неудовлетворенность на лицах волосатых медуз, завитки ионических капителей, математическая точность желобков ребристых колонн. А вот пожалуйста: у подножия каждой колонны архитектор предусмотрел круглое углубление диаметром двадцать один сантиметр, очаровательный маленький колодец, у которого после дождя голубки могли и жажду утолить и перышки смочить.
Все лестницы, алтари и ворота давно уже потонули в тени. Теперь она неудержимо поглощает и три одиноко стоящие колонны. Вот последний луч заходящего солнца задержался на архитраве — и… конец!
Вдруг откуда ни возьмись в маленьком парке перед мечетью появился человек в полотняных штанах, в зеленой фуражке. Взобравшись на стул, он принялся шумно провозглашать «аллаху акбар» в сторону храма Аполлона. Это был муэдзин. Кончив распевать, он сплюнул и направился в харчевню, где все время, пока длился его концерт, гремело радио.
Он швырнул фуражку на стол и заказал кока-колу.
Богиня и банкиры
Люд туристский наделен какой-то страстью привозить из своих путешествий, кроме впечатлений (которым слушатели могут верить, а могут и не верить), еще какие-нибудь осязаемые доказательства своего пребывания в дальних краях. Туристы коллекционируют металлические бляшки на своих посохах, копят этикетки от спичечных коробков разных стран, плотно закупорив, заливают сургучом бутылки с водой прославленных рек и морей, суют в пакетики камешки знаменитых развалин, охотятся за антикварными вещами.
Вы бы видели этих подозрительно настроенных туристов, как они вертят в руках предлагаемую «редкость», как мучаются над решением вопроса, действительно ли камень с изображением священного жука, который предлагает переводчик под пирамидами в Гизе, насчитывает три тысячелетия. А может, три дня? Действительно ли майоликовое ожерелье найдено в гробнице Тутанхаммона? А может, оно из Яблонца? Действительно ли нефритовое изображение ящерицы создано руками мастера-ацтека? А может, его изготовил ловкий Панчо из Теотиуакана?
Ну так знайте же, в Турции об этом можете не беспокоиться. На каждых порядочных развалинах мальчишки предложат вам старых монет столько, что от них голова идет кругом. Цена исключает какие-либо подозрения в подделке. За просимую сумму сегодня в Турции никто такой точной, а главное, такой дешевой подделки не сфабрикует. Нумизматы тут дрожат от радости над ценнейшими лидийскими, греческими, римскими, византийскими монетами, перстнями с печатями и сделанными из кремня штампами для чеканки монет, над кусками металла, явно несущими следы изображения царей и их пышные титулы, и, наконец, над такими, которые влага и время превратили в бесформенные куски расслоившейся массы, в куски медной окиси.
С той же картиной мы столкнулись и в знаменитом древнем Эфесе. Только цены тут несколько выше, чем в какой-нибудь там Приене, в Милете или Галикарнасе, куда большинство туристов забираться не хочет, потому что это далеко от Измира и дорога туда плохая.
Напрасно среди предложенных нам в Эфесе монет мы искали деньги с изображением прославленной патронессы здешних мест Артемиды Эфесской. В Эфесе в честь нее был возведен храм, считавшийся одним из семи чудес света. Он был вчетверо больше храма ее афинской тезки и служил не только местом богослужений и политическим убежищем, но и крупнейшим азиатским банком своего времени. Богачи, цари и купцы хранили здесь свои богатства, открывали текущие счета, отдавали себя под покровительство Артемиды.
Именовали ее Артемис Полимасте, Многогрудая… Это «поли» в греческом наименовании богини отнюдь не преувеличение. Сохранилась статуэтка ее, на которой видны пятнадцать обнаженных грудей. Богиня изображена в юбке со львиными, бараньими, пчелиными, оленьими и рачьими головами. В отличие от Артемиды греческой, девы целомудренной и скромной, Артемида Эфесская была женщина, обуреваемая страстями и чувствами, жрица любви.
В Малой Азии ее считают богиней плодородия, покровительницей диких животных и… моряков.
Тут пленника не распинали!
При взгляде на карту побережья Малой Азии удивляешься, насколько близко от Турции поселилась Греция. Словно льдины, по морю разбросаны желтоватые пятна, подступающие к самому материку. Они носят экзотические названия — Икария, Калимнос, Родос, Хиос, Самос, Лесбос, названия, в которых слышится звон чаш и от которых веет ароматом искристых вин. От островов до берега рукой подать, но на карте между ними и берегом, извиваясь, проползла змея, государственная граница. За нею надпись: Геллас, Эллада.
Так обернулись туркам грехи молодости. У них не было времени на такие мелочи, на осколки территории, разбросанные вдоль материка, через который они пронеслись, как степной пожар. Их интересовали континенты, а не островки. Теперь же турки кусают себе локти, власть греков в Эгейском море они воспринимают как собственный позор. Едва они высунут нос за порог своего дома, как повсюду наталкиваются на непрошеных гостей — греков. Им постоянно грезится Ататюрк, грозно стоящий на набережной в Смирне и отдающий своим войскам энергичную команду: «Гоните оккупантов, гоните греков в море!»
Острова, однако, дают повод и для других размышлений. Они отмечены следами великих культур, славная история прошлась по ним так же, как и по соседнему материку — по Малой Азии. Прямо против Эфеса лежит остров Самос. Если говорить более точно, то сегодня он расположен к берегу несколько ближе, чем две тысячи лет назад. Подобно тому, как Майандрос поглотил своими наносами Милет, о городе Артемиды позаботился его двойник — Кайстрос: его отложения в артериях города привели к тому, что город едва не погиб от склероза. На острове Самос начинал свою жизнь Геродот, уроженец расположенного неподалеку Галикарнаса, откуда, спасаясь от тирании, он был вынужден бежать на Самос. Но долго он там не пробыл. Решил стать путешественником, изъездил весь тогдашний свет и как историк прославился настолько, что его стали называть «отец истории». На Самос покушался и Шиллер, сделав его местом действия «Поликратова перстня», баллады о тиране, утопавшем в роскоши и богатстве до тех пор, пока на его голову не обрушился гнев богов, которые выдали его в руки персов. Вчера мы как раз проезжали через древнюю Магнезию, где персы распяли своего пленника.
Край был пуст, слева от дороги тянулись высокие древние стены, но нам уже не хотелось ходить среди этих печальных свидетелей былой славы, поскольку за последние дни мы на них достаточно насмотрелись. Тут вдруг из заброшенного строения появился мальчонка, шустрый, загорелый, черноглазый. Некоторое время он шнырял по канаве, а затем преподнес каждому из нас по букетику цветов цикория — для хорошего настроения.
В ту же минуту мы перестали верить в то, что некогда тут распинали пленника.
Нечистое животное
Прежде чем вторгнуться на побережье Малой Азии, ахейцы [20] поступили весьма осмотрительно. Они захватили островок (нынешний Курутеппе, который затем наносы Малого Меандра соединили с материком), а поскольку предпринимать военные походы без ведома богов считалось неприличным, то они послали своих людей в Дельфы за предсказанием. Они получили указание внимательно следить за поведением рыб и вепрей. Однажды, когда ахейцы, готовясь к ужину, высыпали из сетей улов прямо к огню, одна из рыб подпрыгнула, зацепила горящую ветку, от которой занялась сухая степь, и огонь спугнул дикого кабана. «Рыбу и вепря увидя, тут же нападать!» — сказали себе ахейцы. Сперва они убили вепря… а затем разбили лидийцев и лелегов. Так по крайней мере утверждают Страбон и Павсаний. Если это и выдумка, то у нее есть основания. Доказательства того, что вепри сыграли свою роль в истории, живы в этих краях по сей день. Утром перед милетским амфитеатром мы сфотографировали кабана в возрасте двух тысяч лет: оскаленные клыки, шерсть дыбом от страха перед настигающими его охотниками. Казалось, он вот-вот выскочит из камня, из которого его много лет назад изваял неизвестный скульптор.
Мы едем по горному краю. От цветущих олеандров, которые чудом живы благодаря подземным водам, веет свежестью. Вдруг видим: поперек дороги лежит что-то черное.
Дикий кабан. Черная шерсть еще не утратила живого блеска, из пятачка течет струйка крови. Турки убили его за то, что он рыл их табачные плантации. На страх другим они положили вепря поперек дороги. Через несколько километров мы встретили еще одного вепря. Этот уже разлагался, вокруг него копошились рыжие муравьи, а чуть поодаль прыгали коршуны, которых наше появление отвлекло от дела. Нам вдруг стало жалко вепрей. До чего бедняги докатились! Ахейцы поместили их в герб с одобрения государственного оракула в Дельфах. Последующие поколения высекали их изображения на камне и лакомились их мясом. Нынешние хозяева Малой Азии выставляют их на позор и бросают поперек дороги на растерзание коршунам, диким собакам и муравьям.
И все это только потому, что пророк провозгласил свинью нечистым животным!
Глава семнадцатая
Речь льется, вода пьется
Издали Памуккале похож на огромный белый рубец. Он резко отличается от остального края — от выжженных холмов, крошечных полей хлопка и табака, этих двух различных по цвету частей единого целого, как бы сшитого стежками тополей.