ок созвездий перечеркнул наискось небольшой сгусток тьмы, с писком метнувшийся в сторону от одного из охранников, – летучая мышь. Миновав двор, спустились вниз, прошли в двойную, беззвучно отворившуюся дверь. За ней уже ждали несколько человек, один из них в белом халате, другой был, кажется, замначальника тюрьмы, с появлением Олега он принялся читать что-то вслух по-коштырски. Олег слышал, что упоминалась его фамилия, но не находил в себе сил попросить перевести, да и зачем? – он уже понял, для чего его сюда привели, и разом обессилевшее тело держалось теперь на чистой энергии вдохновения. Оно не позволяло ему до конца сосредоточиться на себе, вместо этого он с рассеянным, заглушающим ужас увлечением разглядывал стены подвала, крашенного ещё интереснее, чем камера: поверх синей краски была во многих местах осыпавшаяся жёлтая, а на ней бурые, чёрные, коричневые и красные разводы, в очертаниях которых можно было увидеть контуры стран и морей, животных с деформированными, стекающими книзу конечностями, деревья с переплетающимися ветвями и корнями… Печигина повернули к стене лицом, точно для того, чтобы он мог лучше её рассмотреть. За спиной раздался гром слившихся в один выстрелов, и в быстро гаснущей памяти в последний раз вспыхнул ослепительный апрельский день с летящими во все стороны осколками битого стекла, вонзающимися в спину, в шею, в затылок…
Сверкание. Боль. Блеск. Мрак.
Тугульды – ульды.
В выходные Тимур отправился на водохранилище со всей семьей: с Зейнаб и Лейлой, с дочерью и сыном. К певице заходить не стали, а расположились на общем пляже, как простые коштыры, под привезённым с собой тентом. Народу здесь было не так много, как раньше, бесконечное коштырское лето близилось к осени, самое пекло уже миновало, но гладь воды по-прежнему резала глаза нестерпимым блеском. Жёны развернули подстилку, разложили на ней еду и вино, сын сразу взял гранат, дочь гроздь винограда. Лейла первой разделась и пошла купаться. Глядя на её тонкий силуэт, входящий в зыбившийся блеск, поглощаемый сверканием, Тимур думал, что ещё недавно и у Зейнаб фигура была ничуть не хуже, теперь не то… Захотелось подвигаться, но в воду пока не тянуло. Доев персик, он со всего размаха зашвырнул косточку в водохранилище – там, где она упала, слепящая гладь зарябила мелкими чёрными волнами, и Касымову вспомнился апрельский день с битьём стёкол на стройке… Как немыслимо давно это было! Время идёт, жёны стареют, друзья совершают непоправимые ошибки… Что с этим поделаешь?
Дочь Тимура рисовала на песке, сын пошёл плавать вслед за Лейлой. Девочка нарисовала дом, рядом с ним дерево, к дому подъезжал паровоз с трубой и хвостом вагонов, каким его изобразил ей когда-то Печигин. Закончить она не успела, вылезший из воды сын Касымова пробежался по её рисунку, а когда она обиженно на него закричала, назло ей раскидал песок ногами, стерев то, что ещё оставалось. Девочка собралась было зареветь, пару раз шмыгнула, приготавливаясь, носом, но Тимур протянул ей банан, и она передумала.
2008–2012