И ничего не понял. Смог только спросить:
– Ты кто?
Потому что глаза, два огромных глаза, парившие (именно таким было впечатление) в полуметре перед и надо мною, да и все лицо, не побоюсь сказать, прекрасное, молодое, в какое можно влюбиться с первого взгляда, – все это было совершенно незнакомым. Это было выше моего понимания. Уже потом, позже, я сообразил, что, видимо, в те мгновения просто не мог воспринимать окружающее нормально, потому что на самом деле ничего сверхъестественного в происходившем не было. В конце концов, и меня самого в облике Орро вряд ли узнал бы кто-нибудь даже из хорошо знающих меня людей. Другое дело, что преображенное лицо, каким я обладал сегодня, вряд ли произвело бы на любого человека сколько-нибудь приятное впечатление. А тут два фактора – неожиданность и красота – сдвоенным ударом совершенно лишили меня способности мыслить логически. Вместо логики какой-то восторженный страх овладел мною, и ничего более умного я спросить не смог.
Правда, это продолжалось, думаю, не более нескольких секунд. Не потому, что я сразу пришел в себя. Просто пальцы склонившейся надо мной женщины уже принялись за работу, и знакомая, но от этого не ставшая приятной боль оттеснила все другие ощущения. Правда, когда я занимался преображением сам, болело сильнее; искусство женщины, работавшей надо мной, безусловно, намного превосходило мое. И я вдруг поверил, что все будет в порядке; это означало, что внутренне, подсознательно я готов был признать ее главенство надо мной. Странно: боль не помешала мне пожелать в те минуты, чтобы операция подольше не кончалась и я мог бы еще и еще смотреть не в зеркало на мое возвращающееся к своему истинному виду лицо, но на женщину, вдыхать ее аромат и ощущать исходившие от ее пальцев тепло и силу. Так что ей пришлось окрикнуть:
– Следи – а то я из тебя невесть что вылеплю – героя моей мечты!
Голос ее чуть не помог мне справиться с наваждением: все то же немолодое и хрипловатое контральто, к какому я успел привыкнуть. И тем не менее…
– Я бы не против, – пробормотал я невольно.
– Ты быстро пожалел бы, – откликнулась она. – Да помолчи, не двигай челюстью. Я еще не доделала.
Но все завершилось даже быстрее, чем я ожидал. Моя обычная, маловыразительная физиономия, успевшая надоесть за годы, сочувственно глянула на меня из зеркала. Я поскорее положил его на стол и снова уставился на Елизавету. Похоже, что такое внимание было для нее не в диковинку; значит, не впервые она пользовалась обликом, в каком явилась сейчас.
Она стояла передо мной, держа руки на уровне плеч, сгибая и разгибая их в кистях, шевеля пальцами – на них пришлась немалая нагрузка, мое лицо все-таки было недостаточно разогрето. Лиза тоже смотрела на меня – но, как я понимал, не потому, что это доставляло ей удовольствие, а просто оценивая сделанную работу. Чтобы сообщить ей мою оценку, я поднял большие пальцы, от разговора мне следовало еще воздержаться хоть несколько минут, пока кости обретали нужную жесткость.
– Да, вроде бы приемлемо, – согласилась она. – Ну что: еще несколько минут – и двинемся. Я как раз успею закончить себя.
Я поднял брови так высоко, как только мог, чтобы выразить удивление: по-моему, у нее ничто больше не нуждалось в исправлении. Она поняла, и по губам ее проскользнула улыбка.
– Я сохранила голос, чтобы сразу не напугать тебя до смерти. Сейчас ты в норме, значит… – она положила ладони на свое горло, одну над другой, и попросила: – Не смотри, пожалуйста, я не привыкла заниматься собой на глазах у мужчин.
Неохотно, но я все же отвел глаза. Еще старухе я нашел бы что возразить, но спорить с такой женщиной было совершенно невозможно. «Все-таки, они вертят нами, как хотят, – подумалось мне ни с того ни с сего. – Недаром говорят, что красота – это власть. Единственная власть, которой подчиняешься с радостью…»
Мысль мелькнула – и пропала, вспугнутая чужими шагами. Они послышались за дверью, приближаясь все более. Уверенные шаги двух человек. Это, наверное, шли за нами.
– Лиза…
– Слышу.
Это был уже другой голос. Он…
– Встань к двери. Я встречу. Твой гребешок убойный?
– Нет. Парализатор только. Не люблю…
– Я тоже. Тсс!
Я уже занял указанное место. Лиза остановилась перед дверью, метрах в полутора, в позе модели на подиуме. Замок исполнил свою примитивную песенку. Дверь распахнулась, прикрывая меня. Двое шагнули внутрь.
И наступила полная тишина. Целую секунду она казалась мне бесконечной. Потом прозвучало изумленное:
– А?..
И оборвалось, прерванное двумя едва слышными металлическими щелчками. За ними последовало ожидаемое:
– О!
Я выскочил из-за двери вовремя, чтобы принять на руки падающее тело и опустить его на пол почти совершенно бесшумно. Со вторым одновременно со мной управилась Елизавета. Похоже, в ее стройной фигурке таилась немалая сила. Она кивнула мне. Вышла за дверь. Глянула по сторонам. Повернулась ко мне. Кивнула. И я не колеблясь последовал за ней. Так и не дождавшись ответа на вопрос «кто ты?».
Глава 17
Все же инерция мышления – могучая вещь. Направляясь к выходу из негостеприимной обители «Многих», мы встретили немало народу, нас видели, на Лизу так прямо глазели, кто-то даже пытался заговорить – но ни один не попытался остановить нас, задержать, хотя среди них наверняка были и такие, кто точно знал о задержанных ине и старухе. И многие, надо полагать, что-то слышали о возможности преобразования внешности, применяемого уже достаточно давно – но только в узких, как говорится, кругах, к которым «Многие» явно не принадлежали. Так что выйти нам удалось без осложнений.
Хотя нельзя сказать, что освободились без потерь. И наиболее ощутимой из них была утрата наших агриндиков, отобранных при задержании. Мы даже не пытались вернуть их: риск не был бы оправдан. Однако это означало, что самый быстрый и в общем безопасный способ передвижения – воздушный – сейчас оказался для нас недоступным. Передвигаться можно было лишь по поверхности – или под нею, в общественном транспорте. Но мы понимали, что если не сию минуту, то, во всяком случае, очень скоро «Многие» поднимут тревогу, а поскольку их действительно могло быть много, то, пока мы доберемся до ближайшей остановки, весь транспорт уже окажется под контролем. Нам необходимо было как можно скорее отыскать какое-то убежище, чтобы прийти в себя и выстроить план реальных и необходимых действий, хотя бы на остаток этих суток. Я спросил, с удовольствием выговаривая слова родного языка:
– У тебя есть где залечь?
– В таком виде меня никто не знает. Нет. А у тебя?
У меня тоже не было ничего – если не считать укрытия в Луна-парке. Не находись оно в столь опасном соседстве с точкой «Многих»… Хотя в этом было и свое достоинство: там нас станут искать в самую последнюю очередь, даже если об этом убежище им что-нибудь станет известно. Ну, что же…
– Есть местечко. Но до него надо добираться. Оно не рядом. Пешком – исключено. Общими средствами – рискованно.
Елизавета сказала, как о само собою разумеющемся:
– Значит – частные средства.
– Тоже риск: если владелец окажется любителем пения – место, где он нас высадит, станет быстро известно. А нам нужно некоторое время, чтобы…
– Постой, – перебила она. – А кто говорит о владельце?
– Ах, ты хочешь…
– Не хочу. Но придется.
– А ты умеешь?
– Главное – чтобы ты умел. Работать придется тебе. Я стала слишком заметной. И если я стану садиться в чужой скользун, меня заподозрят. А тебя – нет.
Я не воспринял эти слова как комплимент моей внешности. Странно: до сих пор мне было, в общем, безразлично, кто и как оценивает мой облик. А вот сейчас… Но она была права: меня увидят и забудут, еще не успев отвернуться. А ее – да она потом будет сниться по ночам…
– Ты права. Рабочего времени осталось около трех часов. Так что первая же стоянка у большого офиса – наша. Я захожу, а ты не светишься, ждешь за выездом. Так?
– Лучше бы, конечно, эркар…
– Верно. Но два возражения. В воздухе мне тебя не подобрать, значит, надо садиться вместе, и тебя запомнят. И второе: я не уверен, что знаю, где у эркара отключается защита.
– С защитой проблем не возникнет. А что до посадки… Ты не забыл, как я тебя вывела из той забегаловки? Вот и сейчас: на стоянку летунов поднимемся вместе, ты будешь висеть на мне и всячески показывать, что тебе не терпится поиграть со мною в папу-маму. Сможешь так, чтобы у тебя слюна текла и это каждый видел?
Слюны у меня уже сейчас оказался полон рот, едва лишь я представил себе, как мы… Пришлось тут же одернуть себя: опомнись, она теперешняя – это ведь лишь видимость, искусство преображения, на деле же это все та же старая, морщинистая… Я проглотил комок.
– А ты не боишься, что я могу слишком уж войти в образ?
– Да ты только что все представил, – сказала она. – И успокоился. Ты ведь умный мальчик. Верно?
– Ладно, – сказал я. – Значит, берем эркар.
– Летун, – сказала она. – Я привыкла к такому названию.
– Ага, – согласился я. – Учту.
Все получилось нормально. Для того чтобы подняться на стоянку летунов, пришлось воспользоваться лифтом, что было естественно: если человек имеет эркар, зачем ему нужен агриндик? В лифте мы были не одни, и там я облапил Лизу так, что рука моя остановилась, можно сказать, на грани приличия; она, в свою очередь, сыграла великолепно, ее прекрасное лицо выражало две эмоции: равнодушие и жадность. Даже я поверил бы, не будь уже знакомым с нею. Соседи в лифте поглядывали на нас искоса, большинство же вообще делало вид, что нас тут нет. Наверху мы вышли последними и направились туда, куда не пошел никто из приехавших с нами.
Пошли между двумя рядами машин, каждая в своем квадрате. Лиза сказала:
– Медленнее… Я их просматриваю. Разные способы защиты. Есть и очень сложные, я не уверена… А, вот этот можно брать. Он вообще не подстрахован. Только заперт.