Ложка со свистом полетела в раковину. Лена развернулась, скрестила руки на груди.
— Громов, ну когда ты начнёшь жить, как человек! Почему все должны из-за тебя страдать.
Громов взял нож, тщательно контролируя пальцы, чтобы не дрожали, намазал маслом ломтик хлеба. Сжевал, запил остывшим чаем.
— Начнём с того, Леночка, что у твоего папы «птичья болезнь». «Перепил» называется. Эту проблему я не создавал, но, почему-то решать обязан. А твоя мамочка ему бухло в больницу таскает, как Наина Ельцину. Логику в этом видишь? Лично я — нет.
— Вот ты ни черта и не делаешь!
— Если бы не делал, Демидыч не протянул бы три года после инсульта. Однако, выкарабкался.
— А ты в больнице дежурил?! — взвизгнула Лена.
— Я в ментовке дежурил. И после дежурства пахал на личном энтузиазме. И в Чечню напросился. Не ради «конституции и правопорядка». А чисто за деньги.
Пена вывалилась из кастрюли, шипящим плевками заляпала плиту.
Лена, чертыхаясь, загремела посудой.
Громов посмотрел на её фигурку, скупо прикрытую халатиком. И отвёл глаза. После родов Ленка не стала догонять в габаритах маму, чего втайне боялся Громов. Фигурка быстро обрела привычные вытянутые девчоночьи линии. Правда, характер вдруг резко пошёл по материнской линии. Ленка из весёлой обаяшки, неукротимо превращалась в милую стервочку с перспективой через десяток лет стать причиной инсульта или провокатором бытового убийства.
Пельмени плюхнулись в тарелку.
— Мама переезжает к нам, — объявила Лена.
Громов чуть не выронил вилку.
— Не понял?
— А что тут не понятного? — Лена поставил тарелку перед Громовым. — Папа всю зиму пролежит в госпитале, весной мы отвезём его на дачу.
— Угу, где мне опять лопату гнуть.
— На тебе пахать можно, Гром. Конь с яйцами… И жрёшь за десятерых. Короче, мы решили, квартиру мама сдаст, а сама переберётся к нам. Заодно за Дашкой присмотрит.
— А ты?
— Я пойду работать.
Громов подцепил разварившийся пельмень. Выдержал паузу.
— Не страшно так резко начинать? Ты же, как с третьего курса в декрет ушла, так исключительно семейно-строительным бизнесом занималась.
Лена захлебнулась от возмущения. Громов сунул в рот пельмень, морщась, стал жевать.
— У-у-у… У нас дознавателей недобор, — прошамкал он. — С твоими тремя курсами возьмут на «ура». Хоть завтра могу устроить.
Лена сверкнула глазами. Закинула ногу на ногу. Обнаружила на лодыжке белую крапинку теста. Стала показательно медленно отскребать ноготком. Ногти у неё были идеальной формы, как ножки и все прочее. Знала это. И знала, на что купился Громов.
— Громчик, я даже с красным дипломом к вам не пошла бы. Да и не актуально сейчас юристом быть. Прошла мода.
— Есть одна профессия, — с полным ртом прошепелявил Громов. — Никогда из моды не выходит.
— Ты на что намекаешь?
— Родину защищать. А ты что подумала?
— Иди ты нафиг, дурак!
Громов захохотал. Лена надулась, но долго не выдержала. Тихонько прыснула в кулак.
— Ну, видишь, Ленчик, стоит обхохмить все, как жизнь не такой серой кажется. Не бойся, прорвёмся.
Лена нахмурилась.
— Гром, надо надыбать пять штук баксов. Минимум.
Громов пожал плечами.
— Дай твёрдую наводку на сейф, принесу через час. — Он послал в рот пельмень. — Только один вопрос, передачи носить будешь?
Лена скорчила недовольную гримаску.
— А если меня того? — Он постучал черенком вилки по виску. — На боевом посту клюкнет, как твоего папу, с судном вокруг меня бегать будешь? Не, я серьёзно спрашиваю.
— Гром, да тебя с ринга когда-нибудь таким принесут! Ты знаешь, как я боюсь, когда ты уходишь? Сижу тут, блин, и думаю, вот сейчас принесут чемпиона. А мозги в ведре следом.
— Ты, мать, не каркай!
— А ты головой думай! У него жена и ребёнок, а он…
— Что он?
Лена осеклась. Отвернулась к окну.
Громов стал сосредоточенно поглощать оставшиеся пельмени.
— Вилкой не скреби, тошно слушать, — бросила Лена, не поворачивая головы.
— А их там мало, вот и не попадаю.
— Мало, свари себе ещё.
Она встала, резко развернулась и сделала шаг к порогу. Громов успел схватить её за руку.
— Ленка, не дури!
— Пусти, больно.
Он разжал пальцы. Она отступила к раковине. Взяла с полки пачку сигарет. Ломая спички, прикурила.
— Гром, может, тебе из ментуры уйти, а? Ну, надоело же на копейки жить.
— Напиши письмо Путину, пусть надбавит операм зарплату.
— Блин, он ещё улыбается!
— А что, мне, плакать?
— Нет, это я плачу! Потому что одета, как лахудра, и ребёнка на улицу вывести не в чем! — Она стряхнула пепел в раковину. — Громчик, ну давай, ты найдёшь себе работу получше. Вон Серёга второй джип за год поменял. Ушёл — человеком сразу стал. И Настя у него, как куколка одета. Чем ты хуже? С твоей головой ты же такие бабки поднять можешь!
— Не, не уйду. Тогда, бабоньки, вы из меня окончательно слепите то, что вам надо. А я хочу быть тем, кем я есть.
— Да нам мужик в доме нужен!
— Мешок с деньгами и рогами вам нужен. Каким Демидыч был, пока не кукарекнулся.
— Дурак!
— Даже не стану спорить.
Громов корочкой хлеба собрал остатки жирной юшки. Замер, уставившись на нож.
— Деньги найти не проблема, Ленка. Проблемы начинаются после.
Она хмыкнула.
— Блин, он ещё и философ!
В кармане куртки, оставленной в прихожей, заверещал мобильный.
— Ну какого хрена! — вспылила Лена. — Ребёнка только что уложила. Сколько раз просила, приходишь домой, переключай на виброзвонок!
Бросилась в прихожую. Принесла мобильный и со стуком положила перед Громовым.
Номер на дисплее не определился.
— Да, слушаю. — Громов машинально продолжал макать размякшую корку в сальную водичку. — Привет. Прямо горит, да? Смотри, я поверил.
Он отключил связь.
— Я ненадолго выскочу.
— Твои проблемы.
Лена демонстративно отвернулась. На полную отвернула кран. Шумная струя ударила в стопку немытой посуды.
«Д» — 1
19: 42(в.м.)
Волкодав
Есть святое правило у правильных оперов: вызвонил агент на срочную встречу — умри, но явись. Никогда не угадаешь, что стало причиной. Пусть потом выяснится, что психанул человек или просто померещилось, или накомбинировал в дурной голове, а поделиться не с кем, всё равно пришёл ты не зря. Агент, как женщина, способен терпеть зависимость долго, но невнимания не прощает. Затаит обиду, потом сто раз аукнется одна-единственная небрежность в отношениях.
Алик был агентом мелким, но достаточно активным. Вербанул его Громов без особых проблем. Алик сам подставился, сам пришёл на контакт, уже готовый к сотрудничеству. Есть известная лагерная заповедь: не верь, не бойся, не проси. Алик попросил, попросил мента, чем необратимо обрёк себя на двойную жизнь агента.
Сгубила Алика любовь. Выморочная, перекрученная любовь «правильного пацана» и девочки из хорошей семьи. Девочка «прожигала жизнь», вертела хвостом, где считала нужным, и вертела Аликом, как хотела. Однажды она по глупости попалась на ношении наркотиков. Компания, вывалившая из ночного клуба, языками сцепились с нарядом милиции, все закончилось этапированием в отделение, оформлением в «обезьянник», и в этот момент из сумочки девочки извлекли пакетик с комочком гашиша. Штраф за административное правонарушение резко перешёл в срок за хранение и ношение наркотиков.
Девочка родителям звонить не стала, вызвала на подмогу «правильного» воздыхателя. Алик вошёл в кабинет Громова, тянувшего лямку ночного дежурства заранее согласным на все. Это Громов понял с первого взгляда.
Через час девочка упорхнула из «обезьянника», клочки протокола унесло в канализацию, а Алик ушёл личным «другом» опера Громова. Вопиющее нарушение закона? Безусловно. Только через неделю в камере оказались два отморозка, разбойно «взявшие» ночной магазин. Взял их Громов по наводке Алика чисто, на следующее же утро, на квартире с похищенным и с двумя стволами в нагрузку.
За два года «дружбы» опера угро и «бригадира» нижнего звена ни Громов, ни Алик не поминали ту девочку. Она, даже не чмокнув Алика на прощание, улетела в другую жизнь. Просто исчезла, оставив Алика один на один с последствиями его благородства.
Громов срезал путь через детскую площадку и вошёл в пятнистый сумрак чахлого палисадника. В полосе света, пробивающегося сквозь чахлую листву тополей, разглядел крепкую коротконогую фигуру Алика. Дважды чиркнул зажигалкой, прикуривая. Алик, приняв сигнал, отлепился от ствола дерева и, чавкая мокрым песком, подошёл к Громову.
Рук друг другу при встрече не жали. Алик проиграв по-крупному, хоть в мелочах пытался блюсти «понятия».
— Здорово, Алик. Что стряслось?
Алик явно нервничал. Но всеми силами пытался это скрыть.
— Тут такое дело, Гром… Клим собрал бригадиров и дал отмашку готовиться к войне с «чехами».
— Некисло! А подробнее?
— Просто сказал, держать «пехоту» в готовности. Мол, в любую минуту могут понадобиться. Слышал, что отстрел братвы пошёл? В Питере Гошу завалили.
— А наши «чехи» здесь с какого боку?
— А я знаю? Клима спрашивай. Но в напряге он конкретном, отвечаю.
— Тогда напрягись и вспомни, что он конкретно сказал.
— Черт, околел я тут стоять. — Алик зябко передёрнул плечами. — Что Клим сказал? Типа, за бардак на рынке кому-то предъявы кинут. Ну и, типа, надо быть готовыми к вилам с «чехами».
— Я так и не понял, при чём тут «чехи»?
— Гром, ну ты даёшь! А как «чеховская» баба без наводки останкинских «чехов» на рынок бы сунулась? Слух пошёл, что айзерам кто-то из них гарантии дал, что не подстава. А айзеры спалились.
— Ах, вон оно что!
— Говорят, айзеры уже волыны маслом мажут. — Алик потоптался на месте. — Слышь, Гром, не в падлу, ладно? Я отбегу на секунду, типа, отлить. Пиво наружу просится, прям, резьбу сейчас сорвёт.