И сразу же в памяти всплыло…
Ретроспектива
Ирак, январь 2003 года
Странник
Вертолёт стреножили на ночь, как коня. Лопасти притянули к земле тонкими тросиками. Экипаж возился с вертолётом, не обращая на Максимова никакого внимания.
Никаких признаков учебного лагеря поблизости не наблюдалось.
Он сориентировался на местности по угасающему закату. Тигр, вдоль которого летел вертолёт, остался за спиной. По левую руку должна была находиться Самарра. Километрах в пятидесяти, максимум.
«Почему не дотянули до города? Странно. Если бы Мустафа хотел нас с Жекой списать в расход, нафига надо было жечь казённый керосин? Мы бы прекрасно смотрелись двумя трупами где-нибудь на багдадской помойке. Ох, мутят!»
В наступающих сумерках справа, метров в ста, вспыхнул прямоугольник света. Долетела нечленораздельная брань. Прямоугольник сразу же погас. Кто-то громко захлопнул дверь за недотёпой, сорвавшим всю светомаскировку.
Максимов подхватил рюкзак, забросил на плечо и пошёл туда, где глаза уже отчётливо различали под маскировочной сеткой прямоугольные контуры кунга.
Навстречу уже шуршали камешки под бегущими ногами.
Боец вынырнул из тени, успел разглядеть на Максимове офицерскую форму, затормозил, вытянулся в струнку и вскинул руку к зелёному берету.
Максимов ограничился кивком. Сержант, Максимов разглядел нашивки, потянулся было за рюкзаком, но Максимов отрицательно покачал головой и пошёл вперёд. Сержант, как положено, пристроился на полшага сзади.
Придержал маскировочную сетку, дав возможность пройти под неё, не нагибаясь.
Тщательно вырытый капонир скрывал машину до середины борта.
«Кто-то службу знает», — машинально отметил Максимов.
Постучал по борту, предупреждая, чтобы успели занавесить вход плащ-палаткой или приглушить свет внутри кунга. Дверь без скрипа распахнулась.
Максимов вбежал по лесенке. Шагнул через порог в тамбур. Закрыл за собой дверь, только после этого отбросил плащ-палатку.
— Ну хоть один не долбан! Вошёл, как надо, — раздалось вместо приветствия.
Из-за стола, заваленном картами, поднялся кряжистый мужик в форме полковника. Пистолет он, как все бывшие офицеры советской армии, носил на боку, а не на животе, как иракцы. Выглядел типичным советским «батей», отцом родным солдатам и головной болью для начальства. Таких терпят, скрипя зубами, потому что заменить некем. По этой же причине не дают расти в званиях.
«Батя» через стол протянул Максимову широкую, как лопата, ладонь. Рукопожатие было мощным и жёстким, как стальные тиски.
— Садись, гостем будешь.
Максимов осмотрелся, куда бы сбросить рюкзак. Пристроил его на какой-то радиотехнический блок, стоявший в углу у входа. Сел на шаткий раскладной табурет лицом к «Бате».
Половина кунга был занавешена плащ-палаткой. Максимов почувствовал, что за ней скрывается кто-то третий. Сидел бесшумно, ничем себя не выдавая.
Но, как ни таился, а проколоться успел. В пепельнице, расплющенной снарядной гильзе, лежали по-разному затушенные окурки. Кто-то из курильщиков, скорее всего «Батя» плющил их, а кто-то другой аккуратно отбивал тлеющий уголёк и тушил его, растирая окурком.
«Батя» сунул руку под стол. Достал из закрома початую бутылку арака и две стальные стопочки. Не спрашивая Максимова, плеснул рюмки в стопки, одну придвинул к Максимову.
— Ну, с приездом, значит!
Он чокнулся с Максимовым и залпом отправил в себя водку.
«В такое лицо только гранёными стаканами вливать, а не этими напёрстками», — подумал Максимов, поднося рюмку к губам.
Анисовая водка приятно обожгла горло. Жаром разлилась по телу.
— Ну что, военный, служить будем или дембель оформлять? — с неожиданным нажимом спросил «Батя».
Максимов поставил рюмку на стол.
— На этот вопрос вам ответит полковник Мустафа Кадари. Пока я нахожусь в его распоряжении.
«Батя» расплылся в ироничной усмешке.
— Сынок, по бумагам Мустафы ты уже стоишь в очередь в Сады Аллаха, будь благословенно имя его.
— Вам лучше знать.
— А то! Это же я эту идею Мустафе подкинул.
Максимов подумал, что продублённая солнцем и араком морда «Бати» никак не вяжется с тонкими интригами. Но промолчал, решив, что каждый нагоняет свой авторитет, как может. Приписывать себе чужие заслуги, если разобраться, входит в рутинную процедуру командования подчинёнными.
— Чего тебе Мустафа наобещал?
— По контракту я не вправе обсуждать что-либо касающееся службы ни с кем, кроме моего непосредственного командира. Или в его присутствии.
— Вот так прямо и написали? — сыграл удивление «Батя».
— А разве у вас в контракте что-то другое написано?
«Батя» насупился, как Ельцин на оппозицию. Попытался надавить взглядом. Быстро понял, что номер не пройдёт.
— Только не учи меня уставу, сынок, — примирительным тоном произнёс он. — Я портянки наматывал, когда тебе мамка пелёнки ссаные меняла. Ясно?
Из всех вариантов «я уже служил, когда ты…», услышанных Максимовым за всю жизнь, «батин» был самым оригинальным.
«Батя» сцепил пальцы. Получившимся двойным кулаком, как кувалдой, можно было запросто погнуть ствол танка.
— Короче, так, сынок. К апрелю пиндосы расчухаются и попрут буром на Багдад. Разбить их в пух и прах дядя Ху не сможет даже при помощи Пророка, а пиндосы не имеют права обосраться. Что мы будем иметь в итоге таких раскладов? Победу пиндосов по-любому. В свете такой радостной для всех нас перспективы решено устроить америкосам и их друганам весёлую жизнь после оккупации. Создаётся «Армия Махди». Урюки с автоматами, а не армия, конечно. Но партизанить должны отчаянно. Улавливаешь мою мысль?
Максимов кивнул без особого энтузиазма.
«Стоило так рисковать, чтобы возглавить сотню фанатиков в чалмах. «Армия» без настоящего «Махди» мне ни разу не оперлась».
И тут он уловил едва заметное шевеление за плащ-палаткой. Кто-то не выдержал нервного напряжения и чуть изменил позу. Совершенно бесшумно, надо сказать. Максимов обострённым чутьём почувствовал только долетевшую волну уплотнившегося воздуха. Но и этого ему хватило, чтобы в сознании вспыхнул нечёткий образ человека.
Крупного, с хорошо тренированным телом, победившим старение и накопившиеся возрастные болячки. Он ещё не привык к новой, бурлящей силе, влившейся в тело. Чувствовал себя немного стеснённым, как в новой одежде. Но ему очень нравилось быть таким — новым.
Поймав образ незнакомца, Максимов теперь отчётливо почувствовал на себе его взгляд. Особенный, расфокусированный взгляд, одновременно схватывающий все внешнее и проникающий в самые глубины.
Незнакомец явно, как и огненную силу, лишь недавно приобрёл этот особый взгляд. Выдавало неумение вовремя остановиться. Незнакомец больше смотрел, наслаждаясь недавно приобретённой способностью, чем видел.
Максимов решил не закрываться от чужого взгляда, хотя мог это сделать легко, стоило представить, что тело покрыто начищенными до зеркального блеска доспехами.
— Ну что, сынок, скажешь?
— А у меня разве есть варианты?
— Смотря у кого. У Макса Драгача, позывной «Дауд» шансов никаких нет. Нету больше Максимки Драгача! От такая пидерсия приключилась, бля! — «Батя» шлёпнул себя по ляжкам. — Был, но весь вышел. То ли погиб в рейде, то ли в битве за Багдад героически взорвал себя вместе с пиндосским «Шериданом». Или, замотавшись в халат и чалму напялив, пошёл шахидствовать вместе с урюками. Ну и сгинул, само собой. Раньше, чем его вычислила военная контрразведка америкосов.
По тому, с какой не скрываемой иронией «Батя» называет фамилию, под которой Максимов вышел на тропу из Парижа, он понял, дела хуже некуда.
Паспорт он купил у «специалиста» по наводке хозяина тира. Со слов «специалиста», сербский паспорт увели у русского парня, перебравшегося в Париж после войны на Балканах. «Пристегнуть» к паспорту подходящую «легенду» Максимову труда не составило, благо сам успел отметиться в тех же края и в то же время. Хозяин паспорта явно слегка изменил фамилию или целиком взял сербскую, доискиваться, кто он был по метрикам ЗАГСА родного российского города, никто не стал бы себя утруждать. Поэтому Максимов скомпоновал «легенду» частично из собственной биографии, частично из «модус вивенди» знакомых. Благо «модус операнди»[51] у всех был одинаковый.
«Легенду» ещё никто не пытался «пробить» по-настоящему. Очевидно, считали, что наёмник — существо интенсивно, но кратко живущее. Тем более, что предложение давно превысило спрос. Все малолетки, максимум с сержантскими лычками ВДВ, как с ума посходили, и лезли в «солдаты удачи».
«Батя» переворошил бумаги на столе. Достал красную корочку паспорта. Бросил Максимову.
— А у этого кадра шанс есть.
Максимов развернул паспорт. С первой страницы на него смотрело его собственное лицо. В нужных графах стояли подлинные данные: Максимов Максим Владимирович, 1965, город Москва.
Номер, правда, не совпадал с номером паспорта, что он оставил в банковской ячейке в Париже. И организация, выдавшая паспорт. Подлинный был МИДовский, выправлялся по ходатайству министерства культуры. А это был выдан консульским отделом посольства России в Тегеране.
Максимов перелистнул на нужную страничку. На штемпеле стояли данные старого паспорта.
— Что же вы паспорта теряете, гражданин Максимов? — с хитрой улыбкой спросил «Батя». — Пришлось вот новый вам выправлять. Нехорошо. Паспорт это… Это, бля, тебе не бумага для подтирки, а частица Родины, которую мы берём с собой за границу! — с неожиданным пафосом изрёк «Батя».
— Вы, случаем, не по политической части в Союзе служили? — поддел его Максимов.
— По контрразведывательной, — с той же улыбочкой ответил «Батя». Тяжело вздохнул. — Что же ты, сынок, про нас так плохо подумал, а? Думаешь, мы тут дураки, да? «Пробить» никого не сумеем? Или в архив родного ведомства нам доступ перекрыли? Ох-хо-хо… Да я, если бы захотел, даже первый твой молочный зуб, что мамка хранила, да потеряла, нашёл бы!