Он подался вперёд, стол дрогнул.
— Ты зачем, дурья башка, с Мустафой в шуры-муры играть решил? Что ещё за задание в интересах Ирака, но не на его территории?
Вопросы хлестали так, что Максимов поверил, что «Батя» в прошлой жизни в контрразведки послужил. Да и в этой не далеко ушёл от прежней профессии.
Переждав психологическую атаку, Максимов непринуждённо ответил:
— Именно в шуры-муры. Что остаётся делать, когда тебе говорят, сначала типа ликвидируем, а потом дадим задание? Только соглашаться. Потому что ответить «да пошёл ты, Мустафа!» нет никакой возможности.
Взгляд «Бати» немного потеплел.
— И ты решил сдёрнуть при первой же возможности?
— Я бы уточнил, до первого выстрела в мою сторону.
— Моло-о-дца! — уважительно протянул «Батя». — А если я тебя в интересах Мустафы опрашиваю?
Максимов не дал себе дрогнуть и хоть краешком глаза посмотреть за плечо «Бати».
Сканирующий взгляд из-за плащ-палатки был такой ощутимо плотный, что Максимов счёл за благо закрыться.
Немного подумав, ответил:
— Я бы поверил, если бы не расход керосина. Дорог нынче керосин, чтобы его на фокусы тратить. И ПВО могли наш «борт» сшибить. Чисто по глупости. Нет, для беседы вполне бы хватило подвальчика в Багдаде.
«Батя» с видимым удовлетворением кивнул.
— Ладно, зачёт принят. А почему ты, Максимов, с таким послужным списком сам работу искал? В Москве, разве, не к кому было обратиться?
— А вы давно были в Москве?
— Хочешь сказать, все так запущенно?
— Ещё мягко сказано.
Судя по промелькнувшему по лицу «Бати» выражению, амплитуда его отношения к тем, что понимается под термином «Москва», как и у Жеки, колебалась от зубовного скрежета до слабо скрытого презрения.
«Так, уже понятно, через кого подводка шла, — сделал вывод Максимов. — Спасибо Жека, удружил».
— И ты, значит, частым порядком подвоёвываешь. Так сказать, приватизировал знания, которые тебе Родина дала?
Максимов понял, что теперь его «пробивают» на патриотизм. Решил особо не таиться. Выложил, что всегда носил в себе.
— Во-первых, моя Родина — Союз. За него отец воевал и погиб. Ну и я потом подключился. Плохо или хорошо, не мне судить. Но «Красную звезду», как отец, получить смог. У него их, правда, две были, не считая прочих. У меня не сложилось. В девяностом меня вышибли, за то, что в Вильнюсе вёл себе неадекватно политическому моменту. Надо было сдавать всё, как Горбатый, а я… Не умею имитировать кипучую деятельность в ожидании команды «отставить». Чем, наверное, и дискредитировал высокое звание советского офицера. Короче, своей Родине я ничего не должен. И не потому, что расплатился сполна. Просто кредитора больше нет. А отрабатывать долг нынешним — ну его нафиг! Уж им я точно ничего не должен.
— Значит, свободной России служить не желаем? — усмехнулся «Батя».
— Пусть для начала уточнят, что я защищаю: дворец казнокрада или мусорные баки, в который дед с орденскими планками на груди с голодухи копается. Нельзя одновременно служить и деду и казнокраду.
По тому, как на секунду сделались бешеными глаза «Бати», Максимов понял, попал в самую больную точку.
— А насчёт «подвоёвываю», — продолжил Максимов. — Так не я себе приключений ищу. Жизнь так складывается. Я, что, виноват, что наша жизнь — война всех против всех? Мне этот мир уже таким достался. Спасибо Родине, хоть воевать качественно научила. Иначе давно бы схарчили.
«Батя» с сумрачным видом кивнул. Откинулся от стола.
— Завтра поутру тебя забросят к границе с Ираном. На той стороне встретят. Ты в раскопках хоть что-то понимаешь, археолог? Или так, при деде-профессоре штаны протирал и тощих искусствоведок в хранилище на ящики с раритетами заваливал?
— Кое-что понимаю.
— Вот и возвращайся к своей инженерно-сапёрной деятельности.
Он бросил через стол пластиковую папочку.
— Твой контракт с какой-то муслимской фирмой на проведение раскопок в Аль…Эль…Тьфу, блин! Короче, там написано.
Максимов повертел папку. На одной стороне текст был написан арабской вязью, на — другой по-английски. Если верить печатям и подписям, контракт был подписан… два месяца назад.
«Недурно!»
— Кому я обязан такой заботой? — спросил Максимов.
— Папе Римскому! — зло хохотнул «Батя». И сразу же сделался опасным, как поднявшийся из берлоги медведь. — Все остаётся в силе. За исключением двух моментов. Мустафа — по боку. И ты даже думать забудь про сдёрнуть. Из нашей конторы не уходят, а выносят. Слышал такое, разведка ПрибВО[52]?
«Что за убогость, козырять знанием биографических данных? Сунул нос с личное дело — и сразу же раздулся от самомнения!» — подумал Максимов.
И лишь кивнул в ответ.
— В Иране тебя примут на контакт наши люди. Веди себя достойно, учти, я за тебя проучусь перед Махди.
— Это тот, кто муслимов на войну собирает? — как можно непринуждённо спросил Максимов.
«Батя» уставился на него тяжёлым взглядом. После долгой паузы произнёс:
— Запомни, сынок, когда услышишь приказ от имени Махди, ты рванёшь его выполнять, как в «учебке» не бегал. Я доходчиво объяснил?
— Вполне.
Когти Орла
Навигатору
По линии конспиративной организации военных специалистов из числа бывших военнослужащих ВС СССР, придерживающихся радикально-патриотических взглядов, переправлен в Иран для использования в спецоперациях по линии данной организации.
Члены организации подчиняются некоему «Махди». Является ли это самоназванием организации, или псевдонимом руководителя, на настоящий момент установить не удалось.
Очевидным является тесное оперативное взаимодействие со спецслужбами исламских государств и конспиративными группами Ближнего Востока. Так же, организация либо оперативно обеспечивается спецслужбами РФ, либо имеет в них собственные оперативные позиции.
Свободный поиск продолжаю.
Странник
«Д» время «Ч — 6 часов 30 минут»
Огнепоклонник
В призрачном свете, льющемся из мониторов рука, лежащая на пульте, казалась неестественно бледной, с синевой, как у трупа.
Дрогнули пальцы, подкрутив колёсико регулировки трансфокатора. Лицо человека, сидящего в позе «лотоса», увеличилось, заполнило собой весь экран на центральном мониторе. Оператор перевёл фокус на приоткрытые губы человека.
Оператор сдвинул рычажок на пульте, и в комнату через динамики хлынула монотонная мелодия, вместе с дыханием срывающаяся с губ человека.
За спиной оператора под грузным телом скрипнуло кресло и раздался саркастический смешок.
— Он снял твою кодировку, Ибрагим?
Оператор, помедлив, кивнул.
— Похоже, что так, сайиди[53]. — Он спохватился. — Я могу все исправить. Усыпить его и повторить кодирование. Если честно, сайиди, я никогда не доверял компьютерным методам. По старинке, обычным гипнозом надёжнее.
— Не стоит, Ибрагим.
— Но, сайиди… — Оператор не решился оглянуться. — Это очень опасно. Он старший группы. И единственный у кого не будет кодировки. Он знает об операции все, но сможет выйти за её рамки, когда пожелает. Вся группа закодирована следовать сценарию операции, применяясь к обстановке и безоговорочно подчиняясь старшему. Только он, получается, свободен. Это очень, очень опасно, сайиди!
— Значит, так тому и быть.
Ибрагим едва заметно пожал плечами.
— Как скажете, Махди.
— Ты чего-то испугался, Ибрагим?
Лицо на экране пропало. Оператор быстро подкрутил трансфокатор. Камера показала комнату целиком, под крутым ракурсом. Мужчина, на ходу развязывая узел на поясе халата, прошёл к стене. Через мгновенье свет в комнате погас.
На экране сменилась картинка. Теперь она была темной, мутными светлыми контурами прорисовывалась мебель в комнате. Пепельно-серая фигура мужчины скользнула к постели. Белым облаком вспыхнула взметнувшаяся вверх простыня. Опала, чётко обрисовав контуры человеческого тела.
— Я боюсь одного, сайиди, не выполнить свою миссию.
— Иншалла[54]. Покажи мне второго, Ибрагим.
На экране сменилась картинка. Теперь камера показывала ярко освещённую тюремную камеру. На откидной шконке, ссутулившись, сидел седой человек. Из одежды на нем были только трусы. Сцепленные кисти рук зажаты между колен. Даже на общем плане было чётко видно, что человека трясёт крупная нервная дрожь.
На бицепсе у мужчины синела овальная татуировка.
— Что он там себе изобразил?
— Гранату. «Лимонку». Показать крупнее, сайиди?
— Нет, не надо. Хочу видеть его лицо.
Ибрагим подкрутил колёсико трансфокатора, увеличив изображение лица мужчины до максимума. По щекам мужчины текли слезы. Из прикушенных губ на пучок бородки сползала ниточка слюны. Острый кадык судорожно подрагивал. Мужчина едва сдерживал рвущиеся наружу рыдания.
— Я дал частоту в семь герц[55], сайиди. — пояснил Ибрагим. — Ещё минута и он не выдержит. После припадка я займусь им вплотную. Вот он мою кодировку ни за что не снимет. В этом я абсолютно уверен.
— А если он себе вены зубами вскроет?
— Исключено, сайиди. У него, конечно, есть суицидальный комплекс. Но в пассивной форме. Он предоставляет право убить себя другому. Сам никогда не решится. Главное, не входить в камеру в момент катарсиса, чтобы не дать себя использовать в качестве орудия самоубийства.
— Я слышал, у него астма…
— Да, сайиди. Но я ввёл антиспазматик. Все под контролем. Поверьте, этот человек не стоит вашего беспокойства.
Скрипнуло кресло.
— Ну, тогда я пошёл спать. Успехов тебе, Ибрагим!
— Благодарю вас, Махди.
Лишь когда закрылась дверь, Ибрагим позволил себе оглянуться.
Человек вышел, но в комнате осталась мрачная, властная аура, которую Ибрагим ощущал каждым нервом.