Злобин открыл не заклеенный конверт. Вытащил открытку из плотного картона.
На листе густым черным шрифтом было напечатано:
«Государство бессильно перед слугами Антихриста. Отныне мы, дети Иисуса Христа, Великая Тайная Инквизиция Российская, будем судить, карать и миловать.
Приговоры уже вынесены, но время покаяться ещё есть.
Зверь проник в наш дом. Но в наших руках — Огненный меч Веры».
Вместо печати была пририсована оскаленная морда пса.
«А вот теперь будет истерика», — затаившись, подумал Злобин.
Глава двадцать третья«Последний парад наступает…»
16:00 (в.м.)
Волкодав
Сидеть на толстом стеклопакете, зная, что под ним триста метров пустоты, ощущение не передаваемое. Громов положил ладони на стекло, а показалось, что оперся в заледеневший слой холодного воздуха. Внизу все выглядело маленьким и каким-то не настоящим.
Он и сам себя казался не настоящим, искусственным существом, только что вытащенным из пробирки. Гомункулус ещё не освоился в новом для себя мире и взирал вокруг с искренним детским любопытством.
Сидящий рядом хмурый дядька с подозрением покосился на Громова.
— Что смотришь, дядя? — глупо усмехнулся Громов.
— Ты не под кайфом? Глаза чумные.
— Типа того. Эйфория у меня. Если культурно выражаться. Вас Василий Васильевич зовут, я слышал?
— Да. А тебя как?
— Раньше — Гром. А, как сейчас, ещё не придумал. Не знаете, как звали самого последнего человека?
Василий Васильевич с недоверием посмотрел в глаза Громову.
— Первого звали Адам. А последнего… Фиг его знает.
— Мент его звали! Ха-ха-ха…
Громова просто распирало от смеха. Весёлые пузырьки вспенились в крови и ударили в голову. Он ничего не мог с собой поделать. Знал, что это начало безумия. Но ни сил, ни желания удерживать сознание от погружения в искрящуюся пену веселья у него не было.
Резкий тычок под ребра заставил охнуть от боли. Вслед за мутной теменью болевого шока пришла полная, кристальной чистоты ясность сознания.
— Смеялку завали, урод, — зло процедил Василий Васильевич. — Я был ментом.
Громов отдышался.
— Верю, Василий Васильевич, ох, по-ментовски бьёте. Я тоже — был ментом. Сутки назад ещё — был.
— А к этим архаровцем как прибился?
Громов через силу улыбнулся.
— Примерно, как вы, Василий Васильевич. Жертва собственного благородства. Девочка-каратистка кем вам доводится?
— Дочка друга, — помедлив, ответил Василий Васильевич.
— У девочки, как я понял, шило в одном месте.
— Есть такое дело, — тяжко вздохнул Василий Васильевич.
— И на чем её взяли?
— Не твоё дело!
— Значит, на большой любви, — заключил Громов.
Василий Васильевич зло зыркнул на него и отвернулся.
Громов оглянулся через плечо. Останкинский центр и прилегающие к нему окрестности были, как на ладони. Но тёмный тропинкам дорог к Останкину тянулись игрушечные зелёные грузовички, расталкивая на обочины крохотных цветных букашек.
— О, нас, по ходу, обкладывать начинают, — протянул он. — Васили Васильевич, если дёргать решили, самое время.
— Я без Карины никуда не уйду. Отца не сберёг, так хоть его дочке погибнуть не дам.
— Хорошо вам. Хоть какая-то цель. А мне даже и помирать не за что.
Василий Васильевич повернулся к нему, тяжело засопел в лицо.
— Ты меня, пацан, не разводи. Я внутрикамерной агентурой рулил, когда ты на горшке сидел!
— Охотно верю. — Громов рывком встал на ноги. — Только на этот раз развели вас, как лоха.
Он успел отступить, и лягнувшая нога Василия Василевича, прошла мимо цели.
На верхнем ярусе галереи отрылись двери лифта. Послышались мерные шаги и бравурный мотивчик «Варяга». Пел человек с чувством, но дико фальшивя.
Хартман спустился по лесенке, продолжая напевать.
— Парам-пам-парам-па… Наш верный «Варяг», последний парад… Па-ру-рару…
Он с усмешкой осмотрел сидящего на полу Василия Васильевича и стоявшего напротив него в оборонительной стойке Громова.
— Уже передрались, сидельцы? На минуту нельзя оставить.
Он подошёл ближе. Посмотрел на панораму Москвы.
— Вавилон, епона мать… И другому не бывать.
Василий Васильевич, кряхтя, поднялся на ноги.
— Послушайте, вы…, - начал он.
— Не хочу, — поморщившись, оборвал его Хартман.
Заложил руки за спину. По распахнувшимся пиджаком Громов увидел кобуру. Пистолет был массивный, не пукалка-«макаров».
Хартман пару раз покачался с пятки на носок. Резко развернулся.
— Пошли, — бросил он, не оглядываясь.
Ни у лифта, ни внутри кабины охранников не было.
«Божественная беспечность», — мелькнуло в голове Громова.
Хартман, беззаботно мурлыча «Варяга», вошёл первым. Встал, прижавшись спиной к зеркальной стене.
Василий Васильевич вошёл за ним, Громов последним.
Едва стукнули, сомкнувшись, створки дверей и пол надавил в ступни, Василий Васильевич качнулся вперёд, выбросил руку и выхватил из-под мышки Хартмана пистолет.
Хартман даже не вздрогнул, когда ствол оперся ему в живот.
Щёлкнул предохранитель.
— Стреляй, — прошептал Хартман, спокойно глядя в глаза Василию Васильевичу.
В зеркало Громову было видно, как от ненависти судорога корёжит лицо бывшего мента.
— Ещё успею, — прошипел Василий Васильевич.
— Зря. Шанс я тебя дал. Извини.
Хартман неуловимым движением перехватил руку, сжимавшую пистолет. Указательный палец заклинил курок.
Ребром правой ударил в сгиб локтя, кисть Василия Васильевича сама собой взлетела вверх. Ствол оперся в горло. Хартман вывернул ему кисть, зафиксировав в нужном положении. И убрал указательный палец с курка.
— Стреляй. — В темных глазах Хартмана вспыхнул огонь.
Василий Васильевич глухо застонал от боли. Скрюченный палец отлепился от спускового крючка.
— И сейчас не хочешь? — усмехнулся Хартман. — Так зачем же ты живёшь? Ни в себя, ни в меня кишка тонка выстрелить.
Пол под ногами Громова мягко ударил в ступни. Кабина замерла. Распахнулись створки дверей.
Хартман лишь чуть повёл плечами. Мощный импульс сорвал Василия Васильевича с места, швырнул в воздух и выбросил из лифта в почти горизонтальный полет.
Он упал тяжко, грузно ударившись телом об пол.
Хартман протянул пистолет Громову.
— Может, ты хочешь выстрелить?
Громов с трудом оторвал взгляд от рифлёной рукоятки «Магнума». Пистолет был красив и страшен, как породистый бойцовский пёс. Но никакого желания выхватить ствол и загнать пулю в цель Громов в себе не ощутил. Полная пустота и безразличие.
— Я знаю, что это ничего не изменит.
Хартман пробуравил его глаза пристальным взглядом.
— Правильно.
Он убрал ствол в кобуру. Вытолкнул Громова их лифта.
Двое боевиков уже подняли Василия Васильевича на ноги. Кисти ему вывернули в болевом захвате, заставив стоять, вытянувшись в струнку. Третий боевик на всякий случай держал жертву на прицеле короткоствольного автомата.
— Отпустите, — распорядился Хартман.
Не говоря ни слова, свернул налево. На распахнутой створке дверей Громов успел прочитать: «Резервная студия». На косяке болталась грубо сорванная печать.
В узком коридоре трое боевиков сноровисто доставали оборудование и бухты проводов из хромированных ящиков. Замерли, увидев вошедших.
Хартман отдал короткую команду на незнакомом Громову языке, и работа закипела с прежней силой.
16:08 (в.м.)
Огнепоклонник
Хартман вошёл в крохотный кабинет, сел за стол, молча указал Громову и Василию Васильевичу на свободные кресла напротив стола.
Кабинет после знаменитого пожара явно подвергли капитальному ремонту, но с тех пор так и не использовали. С мебели не сорвали защитную плёнку, стеллаж был пуст. На полу стоял распахнутый стальной ящик. Громов со своего места разглядел в нем плотные ряды видеокассет и пару толстых папок.
У себя на столе Хартман успел создать деловой беспорядок. Два монитора, закрытый ноутбук и раскрытый кейс, из которого к антенне на подоконнике, распахнувшей сетчатый зонтик, тянулся плетёный кабель.
Хартман сдвинул в сторону кипу бумаг. Посмотрел сначала на Васиия Васильевича, с тупым остервенением растирающего правую кисть, затем на Громова.
— Так, други мои, — с саркастической улыбкой начал Хартман. — Чтобы вы больше не бросались на меня тузиками, ввожу в курс дела. Вы находитесь на особо важном государственном объекте, захваченном ударной группой международной террористической организации.
— Ты кто такой, гадёныш? — процедил Василий Васильевич. Лицо его налилось багровой краской, на висках вздулись синие жилки.
Хартман согнал с лица улыбку.
— Мои люди называют меня Махди.
— Манда ты лысая! — Василий Васильевич ещё что-то хотел добавить, но сдержался.
В кейсе загудел зуммер. Махди поднёс к уху телефонную трубку. Легко и бегло заговорил на непонятном языке. Голос его звучал жизнерадостно, на губах играла ребячливая улыбка.
— Иншалла! — закончил он и положил трубку. Вмиг стал серьёзным.
— Итак, на чем я остановился? — обратился он к Громову.
— На том, что вы первый после Аллаха.
— Ошибаешься, Гром. Здесь я — Бог.
Громов с демонстративным равнодушием пожал плечами.
— Псих, — отчётливо прошептал Василий Васильевич.
Губы Хартмана дрогнули в улыбке, но взгляд остался пронзительно холодным.
— Передо мной сидят два бывших работника правоохранительной системы страны. Один робингудствовал на коммерческой основе, второй весь свой опыт вложил в охрану секретов концерна «Союз-Атлант» и обанкротился. Проворонил утечку информации и не сберёг жизнь своего патрона. Вы — два полных ничтожества, братцы. Мне вы интересны только как лабораторно чистые образцы тотального маразма правоохранительной системы. Здесь вы исключительно потому, что я этого захотел. И уйдёте тогда, когда я посчитаю нужным. Смотрите и запоминайте. Надеюсь, хоть что-нибудь поймёте. И эти знания сделают вас если не счастливыми, то тотально свободными. А это уже, поверьте, не мало.