и милость аллаха и его благословение…
— Пусть сражаются во имя аллаха те, которые меняют нынешнюю жизнь на будущую, — сказал Шах Джанбаз и сделал жест омовения.
— Не считайте мертвыми тех, которые убиты за веру в аллаха, — ответил прирмард и протянул обе руки гостю. — Нет, они живы! Мы ждали вас, уважаемый. Проходите!
— Я несу весть к ушам амера от Мирзы Джалад Хана, — сказал Шах Джанбаз и двумя руками принял ладонь прирмар-да.
— Проходите, уважаемый, проходите, — еще раз предложил старик и посторонился, открывая пошире калитку. — Мы рады гостю.
Шах Джанбаз шагнул внутрь двора. За спиной прирмарда увидел двух парней в пестрых халатах. Оружия при них не было, но то, что оно имелось где-то рядом, сомнений не вызывало. Отметил это с удовлетворением. Здесь, как видно, бдели.
Гостя — мехмана — провели в гостиную — мехманхану. В просторной, застланной коврами комнате стояла прохлада. На маленьком столике у стены виднелось блюдо с фруктами — яблоками и виноградом.
— Располагайтесь, отдыхайте, — предложил прирмард и тут же вышел. Почти сразу в мехманхану бесшумно вошла женщина, покрытая чадрой. На медном подносе она принесла фаянсовый чайник, две расписные пиалы, два блюдца — с изюмом и фруктовым сахаром. Поставила, поклонилась и также бесшумно вышла.
Шах Джанбаз, не раздеваясь, лег на палас, подоткнул под голову тугую, набитую шерстью подушку, вытянулся во весь рост и закрыл глаза. Он хорошо знал свое место и положение. Войти в эти стены не так уж и сложно. Закон гостеприимства не позволяет отказать путнику в праве ступить за порог, в дверь которого постучал. Но двери могут отпираться и запираться. В них легко войти и выйти любому. Однако, коли входя, ты назвался своим, тебя строго проверят, и не приведи аллах, если угадают в тебе чужого.
Шах Джанбаз был своим. Он был спокоен и менять порядки, установленные здесь, не собирался. Входя, он назвал пароль — эсм-э-шаб, на который должен был откликнуться и явиться сам глава клана, хозяин здешних горных троп, управитель кишлаками и воинами — амер Наби Рахим. Явиться лично. Когда это произойдет, человеку-письму знать не дано. Он свое сделал — пришел к сроку и теперь может отдохнуть, пока его не позвали…
Шах Джанбаз заснул незаметно, а проснулся внезапно, ощутив какую-то перемену в окружавшей его тишине. Встал, еще не зная, что делать. Одернул одежду, провел пальцем по усам. В тот же миг открылась дверь, украшенная нехитрым резным узором. В комнату вошел амер — крепкий широкоплечий мужчина средних лет в полувоенном мундире и брюках-бриджах, заправленных в мягкие хромовые сапоги. Огляделся, махнул через плечо рукой. Два моджахеда, остановившиеся за его спиной у двери, по этому знаку сразу же вышли, оставив хозяина с глазу на глаз с гостем.
Шах Джанбаз поклонился, прижав руки к животу. Амер кивнул и, не подавая руки, прошел на хозяйское место. Сел. Жестом предложил сесть гостю. Шах Джанбаз снова перегнулся в уважительном поклоне.
— Да будет благословенно ваше имя, благородный амер Наби Рахим, — сказал он подобострастно. — Да ниспошлет вам аллах здоровье, бодрость и твердость в ваших благочестивых деяниях во славу ислама. Да продлит он годы вашего семейства и приумножит его богатство.
Амер выслушал вежливое приветствие с видом отстраненным, будто оно его вовсе не касалось. Когда Шах Джанбаз замолчал, спросил сухо, без проявлений признаков гостеприимства:
— Что привело вас в наши горы, уважаемый?
— Желание познать благость, — ответил Шах Джанбаз, не задумываясь. — На вершинах белая чистота, в долинах — грязь, в которой тонет даже верблюд. Люди долины завидуют тем, кто блюдет чистоту' гор.
Это был пароль. Длинный, витиеватый, но каждое слово в нем подтверждало полномочия гостя. Отношения между Наби Рахимом и Мирзой Джалад Ханом были особыми, и поддерживать связь между ними поручалось людям особо преданным и доверенным.
Ледяная строгость сошла с лица амера. Он хлопнул в ладоши. Мгновенно из-за двери возник моджахед, напряженный, готовый к броску.
— Шоджа, — сказал амер. — У нас гость. Пусть подают угощение.
Моджахед поклонился и вышел.
— Как добрались, уважаемый Шах Джанбаз? — спросил амер. Он, оказывается, знал имя гостя. И все же проверял его. Мудрый несколько раз отмерит, прежде чем укоротить нить или оставить ее такой, какая она есть…
В помещение вошли несколько человек, неся блюда с пищей чистой, дозволенной и желанной. Запахло ароматами плова, вареного мяса, свежих, только что испеченных лепешек. Амер знал, что, вернувшись, гонец доложит пославшим его людям все до мельчайших подробностей — о чем говорили, чем угощали, что подарили. И по характеру приема там, вдалеке, будут судить о состоянии дел амера, о том, прирастают ли его богатства и сила в этом беспокойном и сложном мире или аллах отвернул от него взгляд и уже не жалует милостями.
— Угощайтесь, уважаемый, — предложил амер и открыл в улыбке зубы, ровные, жемчужно-блестящие. — Правда любит сытость. Голод толкает к обману. Мне приятно видеть, когда молодые утоляют желания. Когда-то я и сам мог съесть сколько угодно. Увы, старость насыщает нас, отбирая возможность насыщаться.
Шах Джанбаз придвинул к себе большую кость с мясом и закусил зубами. Амер взглянул на него и прикрыл глаза, перебирая четки.
— Какие новости вы нам принесли, Шах Джанбаз?
— В стране, затянутой дымом смуты, за каждым поворотом дороги своя новость, великий амер. Я расскажу лишь о том, что достойно вашего слуха.
Наби Рахим склонил голову, соглашаясь, и тем самым позволил гостю самому выбирать порядок, в котором будут изложены послания друзей амеру.
— Мирза Джалад Хан просил обратить ваш взор на укрепление собственных позиций. Он сказал, что старые быки, которые пасутся в Пакистане, несмотря на рога и все остальное, что позволяет их числить быками, уже не могут множить стадо. Они бьют землю копытами, мычат, трясут рогами, но молодые коровы наших пастбищ не дают им покрывать себя…
Наби Рахим поджал губы и смотрел на гостя, не спуская с него проницательного взора. Он знал — Шах Джанбаз доверенный человек Мирзы Джалад Хана, тем не менее речи, звучавшие из уст гонца, крайне опасны. Кто эти старые быки, при всем их старании уже неспособные принести радости афганским коровам, Наби Рахим понимал прекрасно. Халес, Мухаммади, Моджаддиди — вот их имена в вере, но знать истину — одно, произносить опасное вслух — другое.
— Вы уверены, уважаемый, что это слова Мирзы Джалад Хана? — задал вопрос хозяин, и пальцы замерли на четках. — Есть сферы, входя в которые нужно заранее поискать выход. Вы знаете об этом?
По тому, сколько жесткости прозвучало в вопросе, Шах Джанбаз понял — Наби Рахим испуган откровенностью, к которой его вынуждали слова гостя. Он ждал подтверждения полномочий, позволявших вести столь рискованный разговор. Что могло статься с человеком, который не докажет своего права на откровенность, сомневаться не приходилось. Не таким ли неудачливым гонцом оказался тот, чье тело там, внизу, полосовал гималайский гриф — кумай? Гостей, даже если они оказались неугодными хозяину, не убивают в гостеприимных стенах. Им дают возможность уйти подальше, не оставляя, однако, возможности уйти далеко.
— Мирза Джалад Хан, снаряжая меня в путь, предупредил о всех опасностях, которые могут возникнуть у выхода.
Шах Джанбаз достал из кармана пистолетный патрон, выдернул из него пулю, за которой потянулся зеленый шелковый лоскуток. Подал его хозяину. «Бавафа», — прочитал амер только одно слово, написанное арабской вязью, — «преданный».
Удовлетворенно кивнул и вернул пулю с клочком ткани владельцу. Тот осторожно смонтировал патрон и положил его в карман. Проследив за взглядом амера, пояснил:
— В Патроне порох. Неверному знак не достанется.
Наби Рахим, соглашаясь, прикрыл веки.
— Итак, что делать тем, кто узнал, что быки стары? — спросил он, впервые не стараясь скрыть своего интереса.
— Мирза Джалад Хан считает, что будущее божьего стада должно находиться у таких пастырей, как вы, амер. Энергичных и крепких. Преданных исламу и афганской идее.
Сказав это, Шах Джанбаз обозначил полупоклон.
— Я ценю мнение Мирзы Джалад Хана, — произнес амер задумчиво. — Но почему он назвал меня, а не кого-то другого? Допустим, я знаю такое имя, как Ахмад Шах Масуд. Моджахед-победитель. Главнокомандующий фронтами джихада провинций Парван и Каписа, Военный теоретик исламской революции. Он многовластен и многоизвестен в Афганистане.
— Он все время воюет, амер, и в этом его главный недостаток.
— Разве не меч дарует власть?
— Меч великая сила, но народ благоденствует, когда лезвие скрыто ножнами. В пределах ваших земель, амер, вы не ведете войны. Ваши люди готовы сражаться, но не идут за теми, кто зовет их броситься в драку сейчас. В ваших кишлаках мир. Люди из других провинций текут под ваше крыло. Они знают — здесь не льется кровь. Мудрость не в том, чтобы выиграть войну, а в том, чтобы ее не начинать. Именно эти качества видят в вас многие правоверные, которые называют амера Наби Рахима Солхдостом — миролюбивым. В ваши пределы не лезут даже люди Ахмада Шаха Масуда…
Амер Наби Рахим слушал, задумавшись, и пальцы его перебирали четки привычными легкими движениями.
— Вы правы, Шах Джанбаз, — прервал он наконец молчание. — На поле мира у нас неплохие позиции. Но чтобы претендовать на большую власть, нужны большие деньги. Блеск меча пугает, блеск золота привлекает. Откуда нам, бедным, взять золото?
— Об этом мне также доверено говорить с вами.
— Воистину вы принесли свет надежды в наши горы, — улыбаясь, сказал амер. — Мы не забудем ваше старание.
Шах Джанбаз наклонил голову, принимая похвалу как награду. Наби Рахим, не выпуская из рук четки, подал ему знак, разрешающий говорить дальше.
— Вы хорошо знаете, амер, — произнес Шах Джанбаз, — откуда течет золото в кошельки деятелей Пешавара. Это маддайе-мохадера — наркотики. Положение старых быков позволяет им переправлять товар на Запад без особого труда. Их дела шли хорошо, особенно в самом начале. Однако жадность не знает предела. Раньше пешаварские раисы ели и пили на золоте, теперь купаются в нем. Это обеспокоило американцев. Поток мадда-йе-мохадера, который полился на их страну, стал пугать правительство. Мирза Джалуд Хан считает, что возможны самые строгие меры борьбы с вывозом товара через Пакистан. Стоит американцам начать эту борьбу, золотой поток пресечется. Это открывает путь нам…