Он делал вид, что шутит. Но я вдруг понял, что он говорит серьезно. Он этого боялся. И возможно, именно поэтому оставил нас наедине. Чтобы в очередной раз убедиться в подлости и друга, и подруги. Он не убедился. Но был в ней уверен.
– Я так и знал! За моей сильной спиной! За моими честными глазами!
– Знаешь, Лютик, – вдруг спокойно и совершенно серьезно сказал я. – Я бросил не только пить. Я еще бросил любить женщин.
– Если бы я это бросил, то повесился. Впрочем, Ростя, ты уже бросался из окна. Теперь я понимаю…
Любаша, полупьяная, с блестящими глазками – то ли звездами, то ли перегоревшими лампочками, мягкая, как кошка, вызывающе расправила зеленый меховой воротничок поверх алого пальто и сладко потянулась.
– О, как хочется спать! Я так устала! А завтра съемки, – последнюю фразу она произнесла с особой утомленностью, как уставшая от бесконечной славы Сара Бернар.
– Иди, милая. – Лютик легонько, по-хозяйски подтолкнул ее к двери. – Такси уже наверняка прибыло.
Лютик осторожно прикрыл за ней дверь.
– Я подлец, ты так считаешь? – Лютик много выпил и наверняка хотел закатить театральную сцену. Возможно, она бы попала в скандальные рубрики утренних газетенок.
– Ну что ты, Лютик! – Я как можно ласковее улыбнулся. – Ты же мой друг. А она – хорошая девушка.
– Стерва! – заключил Лютик, буравя меня щелочками.
– Тебе с ней жить, – я пожал плечами.
– Ты знаешь, Ростя, возможно, этот сериал – мой последний шанс. Мой старт или мой финиш. Я должен его снять. Должен. К тому же я не так молод, ты знаешь. Может, больше в моей жизни ничего уже не будет, так пусть будет она.
– Она будет только тогда, когда у тебя будет что-либо в жизни, – не выдержал я.
– Да, я знаю. Но сегодня… Понимаешь, сегодня все как-то удается. Абсолютно все! И съемки, и друзья, и даже костюмы, которые я могу покупать, не глядя. Все удается. Даже она. Пусть хотя бы на время останется только она, если уже ничего не будет.
– Останется ли, Лютик, останется ли, если ничего не будет. Заведи лучше собаку. Она останется навсегда.
– Уже заводил, – усмехнулся Лютик. – Было дело. Они рано умирают, Ростик, гораздо раньше, чем мы. В общем… Наверное, их гораздо больше жаль, чем все это. И съемки, и друзья… И костюмы… В общем, я решил лучше завести ее, Любашу, и думаю, что прав. А собаку нужно брать, когда есть семья. Вот я и подумал…
Лютик ушел, неслышно прикрыв за собой дверь. И вскоре я услышал звуки резко срывающегося с места автомобиля. И подумал, что он не прав. И дело не в собаке и не в Любаше. Дело в том, что он неправильно понимает счастье. Он его видит только в кино. Иллюзия не может быть счастьем.
После их ухода позвонила Вика. Не сказать, что я забыл о ее существовании, но все же звонок был неожиданным. Вика исчезла из поля зрения надолго, и я старался не думать, что мы с ней состоим в браке и нас ожидает развод. Хотелось, чтобы эти неприятности уладил Ростик, тем более что она была его законной женой. А я вообще никогда не был женат, и опыта в семейных распрях не имел никакого.
– Ну и как ты, Слава? – как всегда чересчур спокойно и уравновешенно спросила она.
Мне нравилась Вика хотя бы потому, что не была способна на скандалы. И в отличие от Любаши и Бины, не кидалась мне на шею.
– Да по-разному, – неопределенно ответил я.
– Я слышала, что дела у тебя идут неплохо. Рада за тебя. Честно, рада. И спокойна. Во всяком случае, ты больше не наделаешь глупостей.
– Не наделаю, Вика. Обещаю, что неприятностей тебе не доставлю.
– Ну, неприятности еще впереди. Для нас обоих. Если развод можно назвать неприятностью.
Развод был некстати. Волокита, бумаги, суд, раздел имущества – то, что я приблизительно знал о разводе.
– Вика, может, стоит еще подождать?
Не могу утверждать точно, но мне показалось, что на другом конце трубки раздался вздох облегчения.
– Ты так считаешь?
– Ну да. У меня столько работы. Эти бесконечные съемки. Я и дома-то почти не бываю.
– Понятно, – вновь резкий и достойный ответ. – И тем не менее я с тобой соглашусь. К тому же меня выбрали в совет директоров банка и времени у меня не больше твоего. Поэтому действительно стоит подождать. Спешка была бы уместна, если бы у тебя или у меня кто-нибудь появился.
Это был тонкий и ненавязчивый вопрос. Спросить прямо Вика в силу своего сильного характера не могла. И я ей честно ответил:
– У меня никто не появился. И я этому безмерно рад.
И вновь мне показалось, что на том конце трубки – вздох облегчения. Не знаю почему, но мне вдруг стало жаль жену Ростика. Хотя эта жалость была неуместной. Я совершенно не знал Вику. Я не целовал ее и не вел под руку в загс. И не прогуливался с ней у моря. И не выслушивал ее нравоучительные нотации. И не видел, насколько она переживает измены мужа… Она была чужой женщиной. И тем не менее я искренне и как можно нежнее сказал после затянувшегося молчания. Сказал как мальчишка, торопливо и стесняясь своих слов:
– А знаешь, я рад, что у тебя тоже никто не появился.
– В любом случае тебя это не касается, – послышался резкий и холодный ответ и такие же резкие и холодные гудки.
Да, она определенно была железной леди. Ледышкой, которую растопить не так уж легко, поскольку она предпочитала холодный климат. Я так и не понял, зачем она звонила. Она ведь совсем не любила. Во всяком случае, вряд ли была способна на любовь. И я начинал понимать, почему вдруг у Ростика появилась Любаша. Моя мимолетная жалость к Вике действительно была неуместна.
После горячих сцен с Лютиком и Любашей, после ледяного разговора с женой Ростика мне вдруг нетерпимо захотелось увидеть Риту. Милую, нежную, простую – единственную, кого я мог представить у себя в Сосновке, в своей сторожке со скрипучей калиткой, у своего окошка, за которым шумели вековые сосны и щебетали, и смеялись, и спорили наперебой птицы. И словно почуяв мое настроение, с улицы послышался громкий лай Джерри. И я выскочил во двор.
– Рита!
Все то же коротенькое, легкое пальтишко, все тот же желтый берет набекрень. Она крепко держала Джерри на поводке. Она мне улыбалась.
– Ростислав Евгеньевич! Как я рада вас видеть! Как я вас давно не видела!
– Взаимно, девочка. Все дурацкие съемки.
– Это ваша работа. И вы ее сильно любите.
Эта работа была не моя. И ее я сильно ненавидел.
– Конечно, люблю, Рита. Разве можно не любить свою работу.
– А тот, помните, вы мне рассказывали… Тот сценарий, про то, как этот лесной бог всех предал и даже своего пса… Уже дописали?
Рита отпустила Джерри с поводка, и он, весело лая, бросился за воробышком.
– Да нет, девочка. Как-то конец не получается.
– Но вы хотя бы знаете, он будет грустный или хороший?
– Скорее и грустный, и хороший одновременно. – Я поправил беретик Риты, который совсем сполз на ухо и приготовился свалиться наземь. Рита густо покраснела.
– Ну хотя бы расскажите, когда он всех предал, что было потом?
– Потом? – я запрокинул голову. Скоро лето. И даже воздух пропитан запахом распустившихся лип, и даже звезды висят совсем низко. Между ними двигался огонек самолета. Он мало чем от них отличался, если смотреть с земли. И все же он был другой.
– Да, потом, – Рита вслед за мной подняла голову к небу. – Я, кажется, догадываюсь. Он сильно раскаялся.
– Да, раскаялся. Видишь, какая ты умница. Он бросил свой лес, бросил свою собаку, бросил куст сирени под окном и уехал в город. Там тоже есть собаки, бывает, распускается весной сирень, и даже не так уж далеко лес, во всяком случае, очень много парков. Но он умирал от тоски. Знаешь, словно южное растение пересадили в северные земли. Совсем другой климат. Оно может выжить. Но вряд ли навсегда приживется. Так и этот герой. Он выжил. Но так и не прижился. Его тянуло домой. По ночам он слышал крик филина, скрип покосившейся калитки, запахи луговых цветов. Он вскакивал, подбегал к распахнутому окну. Ему вдруг казалось, что он дома. Но это были всего лишь тормоза автомобилей, песни пьяных прохожих и запах чьих-то приторных духов. Подделка, имитация…
– Но ведь это так просто! – Рита от возмущения топнула туфелькой. – Так удивительно просто. Взять и вернуться назад.
– Возможно… – Я глубоко затянулся сигаретой. И в темноте закружились белые облачка. Тоже имитация. – Возможно, он и вернется. Но это будет конец.
Рита резко остановилась. В ее глазах стояли слезы.
– Конец?
Я улыбнулся. И стряхнул пепел на землю.
– Конец фильма, я имею в виду.
– Вы знаете, Ростислав Евгеньевич, честно скажу, вряд ли этот фильм будут смотреть. В нем так мало событий.
– Ты права, моя девочка. – Я слегка потрепал ее по подбородку. – Это всего лишь каркас, фабула, основа. А события… Они еще впереди… Они еще будут придумываться, будут происходить… А это всего лишь идея.
– Это не очень хорошая идея. Предавать все, что любил, ради другой, совершенно другой и непонятной жизни. Предавать свое прошлое. А потом возвращаться и видеть, что ты чужой и тебя не простили. Я вас правильно поняла?
– Правильно, почти правильно. Но это не значит, что таким и будет конец. Возможно, все закончится хорошо. Подул ветер, и в воздухе сладко запахло ранними цветами. – Знаешь, летом не хочется думать о печальном конце. Ты слышишь, уже даже пахнет сиренью.
Мимо нас громко и уверенно простучали каблуки.
– Это всего лишь духи, Ростислав Евгеньевич. «Белая сирень» называются.
Мы с Ритой посмотрели друг другу в глаза. И рассмеялись.
– Ну а наша дружба настоящая, Рита?
Рита прикоснулась дрожащими губами к моему подбородку, резко повернулась и побежала к подъезду, за ней стремглав бросился Джерри. Я долго смотрел им вслед. Нет, это было уже лишним и совсем не входило в мои планы. Ведь это мне не принадлежало. Меньше всего на свете я хотел причинить боль этой девочке. Я ее не любил, во всяком случае, не мог любить. Сегодняшний день мне уготовил лишь запах духов «Белая сирень» вместо аромата настоящих цветов.