Но я Дану разубеждать не стала, это же хорошо, когда человек верит, сразу жить легче.
Еще Дана нарисовала принцессу с принцем, олигарха в замке и довоенную жизнь (там была семья с детьми). Все эти люди у нее сидели за накрытыми столами, и столы ломились от яств. Что конкретно за еда – на рисунке не разобрать, но Дана мне перечисляла с упоением: «А это каша! А это червяки запеченные. Сгущенка, целое ведро. Картошка. Яблоки. Грибы. Земляника. Мясо настоящее». Так по ее мнению питались все эти счастливые люди. Вообще мечты у нее были в основном какие-то гастрономические. В принципе, я ее понимаю, я иногда глаза закрываю перед сном и стараюсь вспомнить, что мы ели до войны. Блины вот помню, например, яичко всмятку. Вкус уже забылся, но помнится ощущение волшебства. Я Дане даже не рассказываю, чего зря душу травить? Она ведь даже представить не сможет.
Еще она нарисовала семью самолетов: самолет-папа – это бомбардировщик, конечно, большой такой, толстый. Самолет-мама и самолеты-дети. Они летали по всему миру, и самолеты-дети таскали в брюхо к папе разные опять же съестные продукты.
В общем, есть фантазия у девочки, ничего не скажешь.
С книжками хуже получилось. Она, конечно, тут же стала читать. Я тоже их почти все уже раньше прочитала. Но Дане многое в книжках было непонятно.
Про деньги – например, почему Буратино носился с золотыми монетами, – я еще как-то ей объяснила. Хотя сама не очень понимаю, что это такое.
– Ну понимаешь, это вроде талонов, раньше так было – но на эти талоны можно взять не только вещи на складе, а вообще что угодно. И складов было раньше очень много.
Сказки у нее пошли хорошо, только пришлось объяснять, что такое «пирожки», кто такие гуси и дракон («это такие муты, да?»), и почему царь не мог шарахнуть по дракону, например, из «Торнадо», и все проблемы были бы решены.
Дана в результате всего этого просекла, что я невероятно много знаю, ну с ее точки зрения, и стала просить меня по вечерам, если я не слишком поздно возвращалась, что-нибудь ей рассказать о довоенной жизни.
Я и рассказывала. Но по правде сказать, я сама так мало уже помню, что многое приходилось досочинять. Ну и ладно, главное – Дана была довольна.
Между тем момент нашего запланированного наступления пока откладывался.
Хотя командовал ГСО по-прежнему Ворон, но Иволга все время была с ним рядом. Честно говоря, оно и понятно, почему. Ворон – он классный, конечно, но никакого образования у него нет. Он просто воевал много. А Иволга аж целый капитан. Это по ее идее ГСО переформатировали. Иволга сказала, что в современной армии так тоже делают. Я командовала своим отделением из новичков – в основном пока что их обучала. И то же делали все старослужащие вроде меня.
Вообще учились мы теперь гораздо больше, практически все время, пока не были в патрулях. Откуда-то появились несколько беспилотников, и теперь ребята, шарящие в технике – в основном с завода или кто раньше по профессии техником был – учились ими управлять.
В начале ноября мы совершили налет на базу мелкой дружины Хана, это наша городская казахская мафия. Все оказалось довольно просто: атаковали с трех сторон, ворвались в расположение, дружки в основном сразу разбежались – не ожидали. Мои ребята приободрились, даже Настюха осмелела и, вроде бы, одного дружка сама застрелила из 22-го. В результате мы здорово пополнили арсенал, и даже получили два почти целых «ратника» с экзоскелетами. Классная вещь, надо сказать, но мало их. У охраны – и то мало. Все старослужащие по очереди тренировались бегать в «Ратнике», не так это просто, зато чувствуешь себя защищенной с головы до ног.
И быт ГСО стал улучшаться. Впервые появилось электричество. Ни у кого в городе электричества нет – только на заводе, ну и в Новограде, конечно. Но у нас есть электрики, и вот они запустили какую-то машинку в подвале. При ней, конечно, требовалось дежурство, зато учебные помещения озарились тусклым светом лампочек-груш, а во дворе повесили прожектор. Темнело теперь очень рано, так что свет был нам как нельзя более кстати.
И кое-что еще новое появилось. Вдруг Иволга предложила проводить общие собрания ГСО. Сначала никто не понимал, зачем. Но с другой стороны, ничего трудного ведь тоже нет – посидеть, послушать, как Иволга и Ворон распинаются на трибуне в холодном, без окон, актовом зале, рассуждают про наши планы (не все, конечно, только открытые и всем известные), про учебу, про патрули, кто особо отличился, а чье отделение отстает. Скучновато немного, но почему бы и нет?
Однажды, было это числа 7-го или 8-го ноября, Иволга на таком собрании вдруг сказала.
– Я считаю, товарищи, – она почему-то всегда говорила «товарищи», не знаю уж, почему, – что мы организовали нашу жизнь в ГСО неверно. По сути все вы подвижники. Работа идет на голом энтузиазме. Вы многое отдаете, рискуете жизнью – и ничего не получаете взамен. А так быть не должно.
С этого момента я стала слушать внимательно. Не ожидала я такого от Иволги! А я-то наоборот ведь думала, что надо быть бескорыстными. Как она сама и Ворон. Разве они, с их способностями и образованием, опытом, не нашли бы приличного места на заводе? Даже в Новограде? А вместо этого возятся с нами, обучают, город патрулируют, людей спасают от дружков.
Но с другой стороны, Иволга права в том, что бескорыстных дураков мало. И не совсем уж мы бескорыстные, конечно… взять Чуму. Она просто одержима идеей убивать дружков, после того, что с ней сделали. Да и многие, как и я сама, если просто задумываются, как жить вообще, то понимают, что единственная сила, которая может как-то защитить нормальных людей – это ГСО.
И все равно большинство, даже здоровых мужиков, сидят по своим копнушкам и квартирам, надеются, что как-нибудь сами, как-нибудь пронесет.
– Предлагаю, – сказала Иволга, – открыть кассу взаимопомощи. Сделаем склад продуктов, одежды. Пополнять его будем, во-первых, трофеями. Во-вторых, может быть, назначим какие-то взносы, смотря по доходу – кто сколько может. Кто сухарей принесет, кто консервов. А выдавать со склада будем тем, кому совсем плохо. Вот я сейчас смотрела тренировку пятнадцатого отделения по рукопашной. Там минимум двое бойцов от голода с ног валятся. Это же стыд – если кто-то из наших товарищей, из самой ГСО, голодает! Или семьи их умирают от голода. Неужели мы все вместе не сможем друг друга поддержать?
Слова Иволги вызвали целую бурю. Кто орал громко, вскочив с места, а кто шептался друг с другом. Я только переглянулась с Чумой и ничего не сказала.
Идея, конечно, хорошая, заманчивая. Может, удалось бы даже питание наладить – чтобы каждый день на всех кашу варить или суп. Иногда в ГСО такой праздник бывает, вот например, после разгрома Хана.
Но что, например, я могу приносить в качестве взноса в кассу? Того, что я получаю, и того, что успела назаготавливать на зиму – хватает только-только на еду. И мне самой было бы маловато, а еще ведь и Дана есть. Рабочие, конечно, имеют побольше – ну так вокруг каждой работницы или работника кормятся еще пять человек безработных, так что едят они так же, как все. Есть, наверное, те, кто побогаче, но сколько их?
– Тихо! – крикнул Ворон, – Молчать!
И сразу все заткнулись. Привыкли слушаться.
– Говорить будем по одному! – распорядился Ворон и ткнул в кого-то пальцем, – вот ты начинай.
Поднялся Бес, известный своим склочным характером. Сначала он себе позывной выбрал красивый, английский – Дэвил. Но конечно, наши не будь дураки быстро все перевели и перекрестили его в Беса. Бес был мужик здоровый, сильный, работал сначала на заводе, но оттуда его выгнали за дурной характер, и нигде он толком зацепиться не мог. У нас, правда, стал сержантом, командовал отделением, как я, да его отделение терпеть не могло, и результаты показывало плохие.
– Эт-та че получается? – заговорил Бес, – и тута еще поборы будут? Это если я где чего заработал, надо сразу все отдать и, выходит, на всех делить? Не, я так не согласный!
Народ загудел, и по-моему, все в основном соглашались с Бесом. Но тут Ворон ткнул в Катю (это у нее позывной был – Катя, как на самом деле звали, никто и не знал), и она встала, невысокая сухая женщина в возрасте, одна из лучших снайперов.
– А я буду взносы делать! – сказала она не так уж громко, но все замолчали, – и правильно товарищ командир говорит! Как мы можем жить и воевать, когда у кого-то из нас дети умирают! У меня продуктов немного, дети все безработные. Но сколько смогу – я принесу! Хоть мешочек муки, хоть баночку рыбы. Я принесу! Надо вместе держаться, иначе пропадем!
Вскочила с места красивая Акула.
– А я не могу принести! У меня самой двое малышей и мать больная! За себя говори!
– А ты не помнишь, Акула, – тут же влезла башкирка Тара, – как тебе Ворон для ребенка антибиотик доставал? Загнулся бы ребенок-то твой!
Все снова загудели. Каждый припоминал подобные случаи. И в моей жизни такое было, хоть и по мелочи. Я тогда только в ГСО пришла, сопля тринадцатилетняя. И как-то в обморок на занятиях свалилась. Пришла в себя – Ворон рядом сидит и бульоном меня с ложечки кормит. Это бы еще ладно, для раненых мы еду и так откладываем, неприкосновенный запас. Но когда я из медчасти вышла, Ворон ко мне подошел и молча в руки мешок сунул. А в том мешке оказались две банки червей, мука, крупы немного. Нам с матерью на неделю хватило. А был май, как раз одуванчики вскоре полезли, крапива, лебеда, живность проснулась. Может, если бы не тот мешок – мы бы и не выжили в тот год.
– Я по-другому скажу, – встал Митяй, долговязый сухой мужик, сколько лет – не поймешь, может, тридцать, может, шестьдесят, – Взносы – ерунда. Нет у нас таких ресурсов личных, значит, чтобы еще взносы приносить. Оно, конечно, можно иногда, кому не жалко, но погоды оно не сделает. А вот касса нужна!
– А что же тогда, набеги делать? – крикнул кто-то. Это был явный абсурд. Во-первых, тяжело это, а во-вторых, превратимся в обычную банду дружков, пусть даже мы только дружины будем грабить, а не нормальных людей. Митай повернул голову.