И опять эта мысль – а меня-то хоть возьмут? Я-то смогу? Ясно, что тянуть с атакой они не будут, но смогу ли я встать и с ними пойти? Да ладно, что загадывать – разберемся.
– Слышь, – сказала я, – спасибо тебе. Если бы не ты, я бы сдохла.
Чума пожала плечами.
– Ну а что мне делать было? Какие еще варианты? Хорошо, что нас Ворон подобрал, а то бы сил не хватило, наверное. И потом, ты же меня тоже из болота этого вытащила.
– Да, что еще делать-то.
Мы замолчали, и это было хорошо. В первый раз я поняла, что у меня есть человек, с которым можно просто молчать, сидя рядом, и все понятно, и хорошо, и больше объясняться не нужно.
Не успела уйти Чума, как явилось все остальное отделение. Настюха смотрела на меня испуганно и с восторгом. Мерлин притащил банку засоленных гусениц, мол, белок нужен для восстановления. Леди – большой кусок сахара и полезную вещь, аккуратненькую черную повязку на один глаз. Сама сшила из рабочих обрезков. Пока правда мне все равно надо будет ходить в бинтах.
Потом еще пришли Гермиона, Чингиз, Пуля и еще несколько человек, точнее, целая толпа, уже и не помню, кто. Все говорили мне разные хорошие слова, и после их посещения под койкой скопилось целое богатство – четыре банки белкового засола – насекомых разных, мешочек сухарей, две банки морской капусты и даже два поздних яблока. Одно яблоко я тут же употребила. И наконец ближе к вечеру явились на пару Иволга и Ворон. Сели по обе стороны койки. Иволга нашла мою руку и крепко сжала.
– Маус, ты молодец. И подруга твоя тоже. Скоро можно будет начинать.
– Слизь эта… мы ведь ее принесли? Что это такое?
– А-а, это штука интересная, – кивнула Иволга, – что-то вроде организма… вот представь раковую опухоль, но живет она отдельно от тела. Я посмотрела уже под микроскопом.
– Что за дьявол, как это получилось-то?
– Ну… в общем, просто примитивный многоклеточный организм. Любопытно, конечно. Как это получилось – надо будет выяснять. Потом, конечно, сейчас не до того.
– Мы еще северную часть не прошли, – заметила я. Ворон мотнул головой.
– Сама знаешь, там уже ошметки. Ничего важного нет. Главные дружки и отборные боевики живут ближе к городу. Теперь мы хорошо представляем, где у них семьи расположены, где казармы, где начальство. Так что… можно брать.
– Маус, – вступила Иволга, – мы тут решили учредить наградные знаки. Ну не ордена, конечно, а так – знаки. Вы с Чумой получите их первыми.
– Да ладно, – хмыкнула я. Хорошо, конечно, с каким-нибудь значком на груди походить, но целого глаза оно не стоит.
– Вообще, – продолжила Иволга, – если тебе что-нибудь нужно… проблемы какие-то есть. Ты говори, не молчи. Мы наверняка сможем помочь.
– Нужно! – вырвалось у меня, – может, кто-нибудь сходит… У меня ребенок дома один.
– Ребенок? – я увидела, как брови Ворона ползут вверх, – ты что…
– Да не мой же ребенок. Девочка соседская. Она без матери осталась. Ну в общем, мы теперь с ней вместе живем. Ей восемь лет. Я ей велела, если не вернусь – пусть в приют попробует устроиться… но там же знаете как? Пусть кто-нибудь сходит, скажет, что я жива и вернусь завтра.
– Да конечно, Маус, не вопрос! – воскликнула Иволга, – сейчас же пошлем кого-нибудь. Почему же ты молчала? Надо было перед выходом предупредить.
Хороший вопрос. В самом деле – почему я молчала? А если бы я в самом деле кирдыкнулась?
Да не привыкла я потому что свои проблемы на других перекладывать. И никто у нас не привык. Вопрос выживания у каждого остро стоит. Заботятся только о членах своей семьи, а остальные… ну уж кто как сможет. И ожидать от других, что они будут решать твои проблемы – по меньшей мере глупость.
– И это… если кто пойдет туда, то пусть продукты, ну тут, под койкой, тоже ребенку отнесут.
– Да конечно, – Ворон сжал мое плечо, – сейчас пошлю, тебе же все равно надо дорогу объяснить. И продукты захватят. Ты лежи, Маус, поправляйся.
И от того, как он на меня смотрел своими серыми глазами, у меня внутри что-то сжалось. И я вспомнила, что всего три года назад была, как дура, в него влюблена. Вот просто каждый раз, когда он мимо проходил, у меня внутри все пело. А если касался случайно, я это место потом ощущала целых два дня.
Но теперь, конечно, я в него не влюблена. Хотя все равно приятно вот, что он рядом.
Просыпаться по внутреннему будильнику я умею давно. Стояла еще полная темень, и на настенных часах – ничего не разобрать. Но у Зильбера прибор такой на столе стоит, там электроника время показывает. Я села на койке, переждала головокружение. Башка, конечно, болела, но что сделаешь. Потом осторожно сдвинулась к концу кровати и стала вглядываться. Красные цифры на часах показывали 5.45.
Рановато на работу еще, конечно. Но Зильбер в соседней комнатке спит, да и на территории кто-то всегда есть. Проснутся – не выпустят.
Я встала и пошатнулась. Блин, как же я до работы-то доберусь? И работать как буду? Нет, об этом лучше не думать. Как-нибудь. Только восемь часов выдержать-то надо, а потом весь день можно лежать, и завтра тоже.
Одежду мою никуда не дели – она тут же в углу валялась. Я быстро натянула на себя камуфло. Футболка на мне так и оставалась. Грязная, конечно, но я же не могла стирать. Пистолет мой лежал там же. Я аккуратно, пошатываясь, выбралась из госпиталя.
Морозный воздух ударил в лицо. За ночь выпал снежок. Останутся следы. Ну да с другой стороны плевать, они же поймут, куда я ушла. По холоду стало даже как-то легче. Как будто больную башку охладили. Ужасно болел глаз – не ощущалось, что его нет, а наоборот – будто он распух и лезет из глазницы. Я аккуратно, по стеночке дошла до угла. Пересекла двор. В караульной будке горел тусклый огонек, но никого почему-то не было. Разгильдяйство, конечно. Но мне сейчас на руку. Я вознамерилась было шмыгнуть в ворота, но тут дверь будки распахнулась.
На пороге стоял парень из новичков, азиат, я его имя забыла. Куртка у него была не застегнута, и накинута прямо на голое тело. Зато «Колю» в руке он держал крепко.
– Стой, кто идет, – он это пробормотал так, как будто не знал точно – вроде и надо задерживать, но вроде он тут и ни при чем, да и попасть может. Из-за плеча парня вдруг выглянула Пуля. На ней сверху тоже было что-то накинуто, а ноги – голые. Красивые светлые кудряшки Пули разметались по плечам.
– Блин, Маус, ты, что ли?
– Так, народ, – быстро сориентировалась я, – вы меня сейчас выпускаете. А я никому не говорю, чем вы заняты на посту.
– А ты куда? – спросила Пуля. Парень – он явно и был часовым – исчез в будке. Одевался, наверное. Пуле же все было пофигу. Она стояла в одной футболке, такая длинноногая, симпатичная, и разговаривала со мной, как ни в чем не бывало.
– На работу мне надо. Выгонят ведь.
– Так ты ведь больная еще. Зильбер поди не разрешил.
– Пуля, – сказала я проникновенно, – ты меня знаешь. Тебе, что ли, разрешили тут сейчас находиться? Отработаю – вернусь обратно.
– Ладно, договорились, – решила Пуля, – только вернись потом. Лечиться же надо.
– Приятно вам время провести, – хмыкнула я и шмыгнула в проход. Часовые тоже мне. Охраннички.
Как я дошла до Завода – сама не знаю. Останавливалась, присаживалась на камни – передохнуть. Невыносимая боль ломила глаз. И на всю голову распространялась волнами. Еще и мороз разошелся – ноги и руки вскоре задубели, чувствовать их я перестала. Если бы меня кто-нибудь на машине отвез или мотоцикле! Но они не повезут, нет, скажут – не валяй дурака, лечись. Ага, лечись… А жрать я что буду всю зиму? Работу терять ну никак нельзя. Лучше бы меня пристрелили сразу. Это я на полном серьезе. Все так боятся смерти, но на самом деле есть много вещей куда похуже. Заболеть, например, раком, это же часто бывает. Или просто потерять работу. Тоже смерть – но отсроченная и мучительная.
Так что на Завод я могу не пойти только в одном случае – если сдохну или упаду в обморок. А пока сознание есть – надо идти.
До моей работы оставался еще час, но утренняя смена как раз заходила, так что все в порядке – пластиковая карточка пропуска у меня есть, а разбираться, в какое мне там время нужно, никто не будет.
Я заранее все продумала. Склад, ясное дело, еще закрыт, и ключи у Яры. После проходной я направилась к складам готовой продукции, потому что там размещались, в числе прочего, нужники. Их посещали обычно только в перерыв, но перерывы бывают в разное время. Мужики вообще редко беспокоились о том, чтобы дойти до нужника, обильно поливали желтым снег за цехами. Мне повезло – туалеты были открыты. Ясное дело, они не отапливались, но в помещении по-любому теплее и ветра нет. Туалет был привычно грязен, с рядом кафельных дырок в полу, даже не отгороженных друг от друга фанерками. Я присела возле последней в ряду дырки, нахохлилась и настроилась переждать час. К запаху мой нос вскоре привык.
Яра окинула меня долгим взглядом – голова и глаз забинтованы, и ничего не сказала.
– Вчера консервы привезли, иди разгружай.
Я пошла разгружать ящики. Работать было тяжело, конечно, но что делать? Сцепишь зубы и вперед. Боль в голове пульсирует и кувалдой бьет в глаз. В конце концов, утешала я себя, это только восемь часов. И сегодня получка, кстати. Я пообещала себе, что возьму сухарей и сразу сожру два. Нет, три. Так светлая мысль об окончании рабочего дня и получке вела меня вперед.
Я разгрузила ящики с консервами, занесла их все в базу данных. Вымыла полы. Расчистила снег позади склада, куда подвозят продукты. Вернулась к Яре – та сидела за компом и гоняла по экрану нарисованные лодочки, с которых рыбаки удили рыбу. Возмущение шевельнулось во мне сильнее обычного. Вот что за сволочь? Она всегда так – но ведь сейчас-то видит, что я ранена, догадывается, наверное, что мне больно и плохо, но нет, давай, Маша, паши как мул, а я тут пока в лодочки поиграю.
Она начальство, ей можно.
– Что еще сделать? – буркнула я. Яра повернулась ко мне, поставив игру на паузу.