– А тебе зачем пачкать? – спросила я.
– Я уже такое делал, – буркнул он. И мне вдруг стало его жалко. Делал он… каждый из нас делал что-нибудь этакое. Ерунда это. У меня бы тоже рука не дрогнула Пулю пристрелить, за Дану-то. Просто он за нас всех отвечает. Чувствует себя в ответе. За то, что Пуля предала. За то, что люди погибли из-за нее.
– Ворон, – сказала я, – я муки вчера с работы принесла, мы блинов сделали. Пошли чай пить, а?
7
Через пару дней пришла Айгуль, и мы с ней и Чумой, как и планировалось, отправились в швейную мастерскую Морозовой.
Располагалась мастерская на Бродвее. До войны это место еще так прозвали – там была пешеходная зона большая. Не помню, как эта улица на самом деле называлась, но все говорили – Бродвей. Там было много магазинов, я даже помню, как мать мне ботинки покупала, мороженое там в киосках было. Стояли высотные здания – офисы вроде. Но теперь Бродвей – совсем другое дело. По центру там прошел разлом, и домики двухэтажные в него как бы съехали, и теперь Бродвей – глубокий овраг, из стен которого растут развалины и даже целые дома. В середине торчит остов, его еще Башней называют – раньше была шестнадцатиэтажка. Весной, когда снег тает, по Бродвею речка течет, впадает в нашу Кузинку – этот ручей так и называют Бродвейка. Сейчас, конечно, замерзло все, изо льда по склонам оврага, над головой причудливо торчат дома, наклоненные под 45, а то и 90 градусов. Мы прямо по льду и пошли. Нет, не скользко – лед покрыт толстым слоем снега, и по нему уже тропинка протоптана народная.
Сначала на Бродвее никто не жил – как там жить-то? Но в последние годы на берегу оврага и речки стали строить новые дома. Вот натурально – новые, хотя для этого старые разбирали на кирпичи. Домов было немного – всего горстка. Строили их в основном дружки, под себя и дружину. Но вот, оказывается, в одном из домов располагалась швейная мастерская. Айгуль объяснила:
– Эта Морозова, она перед войной в Дождево жила. Муж ее шишкой был в городе. У них денег было завались, дома, машины, всё, что хочешь. И не только в Кузине, а и в Москве, и за границей где-то. Когда война началась, мужа, конечно, в армию не забрали, какое там. Они сразу в деревню подальше уехали, еще до Бомбы, продуктами запаслись, барахлом, целое бомбоубежище там для себя построили, набили запасами. И все равно потом мужа убили, из троих детей только одна девочка выжила, Верка. А сама Морозова сюда вот приехала, когда пальба закончилась. У нее все еще запасов полно осталось, она еще в деревне охрану нанимала себе. Здесь мастерскую открыла…
Я полюбопытствовала, сколько там платят швеям. Айгуль сказала, что только едой дают. А еду Морозова закупает на Заводе и у копарей в обмен на продукцию – пошитые вещи. Ткани ей привозят откуда-то.
– И много еды дают на неделю, допустим?
Айгуль стала отвечать, и по всему выходило, что в мастерской работать невыгодно – хуже, чем на Заводе. Платят чуть больше, чем мне за мои четверть ставки. То есть жизнь так, впроголодь – крупа, мука, на праздник – банка тушенки, ну и дары природы, конечно. А заставляли их вкалывать целыми днями, ничего другого, выходит, кроме швейной машинки, и не видишь. Единственное, когда заказов мало – у них простои бывали. Но тогда и еды не давали никакой.
– Словом, как везде – подытожила я, – либо у тебя время есть, чтобы жить, но нет еды, и ты дохнешь. Либо есть еда, но жизни тоже никакой нет, одна пахота.
– Ну а как ты хотела, – пожала плечами Айгуль, – по-другому в жизни не бывает. Все так.
У зимнего времени есть свои преимущества. Да, холодно, голодно. Но зато безопаснее. Летом по городу, а уж тем более – по лесу – идешь, как по минному полю. Могут мутокрысы пойти. Может шествие железных муравьев, а это кошмар. Может и гадюка встретиться, да и еще насекомые разные бывают, и на растения надо смотреть – не дай бог, крапива! Сразу ногу можно потерять.
Зимой убивает холод и голод, но вот ходить спокойнее. Самое опасное – люди, но на этот случай у нас при себе оружие. Как в патруле, на патруль вот так прямо никто не нападет.
И потом, зимой красиво!
Я ступала по снегу и задыхалась от этой безумной красоты. Выглядело все как на картине шизофреника. Тропинка вилась через пушистую нетронутую белизну, а над нами с обеих сторон торчали ледяные глыбы, намерзшие вокруг развалин на косых стенах гигантского оврага. Это заледеневшие остовы бывших зданий. Глыбы разной формы, увешанные гроздьями сосулек, припорошенные снегом, будто ледяной городок, какие строили до войны на Площади. Казалось, мы попали в сказку про Снежную Королеву. И главное – выглянуло солнце, и лучи причудливо играли в ледяных линзах, и потому все эти ледовые скульптуры переливались, сияли, светились. Как будто мы на другой планете. В другом мире, где всегда вот так светло и прекрасно. Если приглядеться, видны были дома внутри ледовых глыб, почти нетронутые, темные, с глазницами окон. Как будто замерзшие трупы.
Айгуль остановилась. Здесь во льду были вырублены ступеньки, ведущие наверх, и рядом – ровная, наискосок бегущая полоска чистого льда. Прямо по этой полоске на нас неслись санки, я отпрыгнула. Ребенок на санках – довольно большой – радостно завизжал. Санки наткнулись на противоположную стенку оврага, закатились чуть наверх, вниз и остановились. Девочка слезла, взяла в руки веревочку и смело направилась к нам.
– Это Верка, – заметила Айгуль, – дочь хозяйки.
Мы сочли за лучшее подождать. Вера подошла к нам. Она была немного старше Даны, а по виду – почти подросток, крепкая, плотная девочка в шубке вроде из настоящего песца и такой же шапке, завязанной под подбородком, на шею намотан белый шарф, прикрывающий рот. У Верки было симпатичное круглое личико, серые глаза глядели смело.
– Вы к маме? – спросила она. И видно, узнала Айгуль.
– Да, Верочка, – мягко сказала Леда, – мама дома?
– А где ж ей ещё быть! А чего вы с ружьями?
– Мы из ГСО, – объяснила я, – у нас заказ есть в вашу мастерскую.
– Ну не знаю, – по-взрослому заявила Вера, – у нас сейчас заказов хватает. А платить-то у вас есть чем?
– Есть, – ответила я, – не волнуйся. Давай мы с твоей мамой лучше все обсудим.
– Да пожалуйста, – девочка подхватила санки и стала карабкаться по ступенькам. Мы за ней.
Дом был одноэтажный, но длинный. Сложен из разномастных кирпичей, явно набранных из развалин. Площадка перед домом была расчищена, и под окном стоял черный китайский «Хавал» -внедорожник, прикрытый брезентом.
– Я сюда и не заходила никогда, – заметила Леди тихо, – вход для работниц там, слева… большинство там и живёт, шесть девушек в комнатке на три метра.
Верка шмыгнула вперед нас на крыльцо, постучала. Выпалила, когда дверь открылась.
– Мама, мама, тут из ГСО пришли. С заказом, говорят! И Айгуль тут с ними.
Дверь распахнулась шире. Верка была похожа на мать – та тоже оказалась статной, плотной бабой, белокурые волосы аккуратно уложены. Первым делом Морозова глянула на Леди. Я прямо ощутила, как Айгуль вздрогнула. Она ведь боялась сюда идти. Я широко улыбнулась.
– Здравствуйте, госпожа Морозова! У нас к вам дело. Разрешите войти?
Мебель была, конечно, старой, понатасканной из развалин – как у всех, но добротные доски на полу, плетёные половики. От русской печи между кухней и гостиной валил жар, куртки мы поснимали в прихожей. Сели у круглого стола, Морозова принесла планшет, видно, для записей. Я разглядывала большую фотографию в рамке над стареньким диваном. Там был изображен совсем другой мир. На фото – семья: сама Светлана Морозова, еще молодая, немного полная, и муж, не то, что красавец, с лысиной и солидным брюшком, на руках у них – младенец-девочка в розовом платьице. Рядом два мальчика в трусиках. Муж стоял в одних синих плавках, а Морозова – в бикини. За ними сияло ослепительно голубое небо, расстилалась морская гладь, песочек белый, почти как снег. В море виднелись купальщики.
Меня словно ударило – редко-редко удаётся увидеть старые фотографии или фильмы. И все не могу привыкнуть к этому: вот такая у них была жизнь… Вот так они жили раньше. И я вроде тоже, но уже не помню, и это жаль – мне и пожить толком не удалось. Как же они не понимали, что живут в лучшем из времён? Хотя понимали, наверное… Как они могли разрушить всё это, уничтожить? Больше на всей Земле, наверное, нельзя купаться в море, и вряд ли кто рискнет вот так раздетым выйти и позагорать. Да и синее небо мы увидели снова всего несколько лет назад.
Всегда, как я думаю об этом – горечь бьет в сердце, будто перечный газ. Я завидую тем, кто старше – у них сохранилась память о том, счастливом времени. У меня её очень мало. Но еще хуже тем, кто младше меня – они вообще ничего не помнят. Они не помнят нормальной еды, игрушек, мультиков, деда мороза на площади, цирка… У них этого никогда не было, и возможно, никогда уже и не будет. Хотя… Я покосилась на Верочку, которая вновь вошла в комнату. У некоторых детей не так уж всё плохо. Верочка крутила в руках куклу и уселась на диван как бы невзначай. Видимо, ей хотелось присутствовать на переговорах, и она опасалась, что мать её выгонит.
Просто на редкость деловая девочка.
Морозова провела по экрану пальцем, экран засветился.
– Так какое же у вас дело ко мне, дамы?
– Мы здесь по поручению командования ГСО. Нам нужно пошить форму. Ткань есть. Если получится, то комплектов двести, – начала я. Глаза предпринимательницы округлились.
– Вот как? А платить вы чем собираетесь? Имейте в виду, ваше оружие меня мало волнует, с крышей у меня все в порядке.
Я усмехнулась. Хотелось напомнить даме, что одну такую «крышу» мы уже уничтожили начисто, хоть и дорогой ценой. Но мы не для того здесь.
– Конечно, мы заплатим. О цене мы и пришли договариваться…
Через полчаса мы наконец сошлись в цене, и я подписала пальцем договор на экране. Иволга с Вороном подсказали мне граничные условия, до которых следовало договариваться, и в них мы уложились с запасом. Морозова взялась сшить и пять десятков зимних курток и штанов – подкладка у нее даже была своя, и двес