Чума пожала плечами.
– А откуда вроде бы? Так же выживали как все. Нигде я ничему не училась.
– Выживать тоже сил надо много. А у тебя злость есть. Это хорошо. Вот у Апреля вроде тоже, это видно.
– Да. Интересно, с чего он с охраны ушел…
Мы замолкли и прислушались. Откуда-то со стороны трибуны доносилась музыка. Кто-то играл на гитаре.
Я так редко в жизни слышала музыку, что даже простое треньканье на одной струне для меня – как волшебство. Я посмотрела на Чуму, мы молча встали и пошли к трибуне. Надо же! Сидя на краешке, поджав под себя ноги, на древней гитаре играл наш перспективный новичок – Апрель. Симпатичный ведь парень, подумала я вдруг. Волосы у него были слегка кудрявые, пепельные, лицо узкое. Играл он, наверное, не как профессионал, так, перебирал струны. Но это совсем неважно было, тем более, что в ритм он попадал, и все получалось красиво. Гармонично.
Когда он с нами тренировался, казался мне обычным новичком, хотя и довольно неплохо подготовленным. Видела я таких десятки. А тут за гитарой он выглядел как командир – наверное, потому, что все с открытыми ртами вокруг стояли и слушали переборы. А потом он еще и запел. И голос у него оказался сильный, и пел он правильно – это-то я понять могу, слух у меня вроде есть. А слова были такие, что сразу взяли за душу.
Ой, не спеши ты нас хоронить,
А у нас еще здесь дела!
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить[1].
В зале установилась мертвая тишина, все поднимались на ноги и слушали. Когда в последний раз я слышала музыку? В нашем цеху у одного мужика был свой комм, и он гонял какую-то музыку с английскими словами через усилитель, но потом ему запретили. Хотя и слышно было еле-еле – цех у нас тихий, но все равно шум есть.
Ой не спеши ты нам в спину стрелять,
А это никогда не поздно успеть,
А лучше дай нам дотанцевать,
А лучше дай нам песню допеть.
Парень пел дальше, и вдруг я почувствовала странное, защипало мой единственный глаз, и щека вдруг стала мокрой. Я сердито потерла глаз пальцами. Апрель отставил гитару и застенчиво улыбнулся.
Посиделки с Апрелем вошли в традицию. Не каждый день, конечно – времени не хватало, но раза два, три в неделю мы собирались вечером и слушали гитару. Апрель знал непонятно откуда очень много разных песен. Некоторые мы уже выучили и с воодушевлением подтягивали.
А вообще было некогда. Я ходила в патруль ежедневно – то в Дождево, то в охрану к копарям. Раза два в неделю случались стычки, особенно страшно было охранять поселки, там лесники в основном орудуют. Однажды я застрелила мута, лесники разбежались, а мы потом хотели прихватить тушу, все ж животное, мясо какое-то. Но так и не решились. Мут был громадный, с мелкого быка размером, но сам – хищник. Иволга сказала, что видимо, мутированный волк. Мы фото сделали. Не знаю, не знаю! Пасть – как у акулы, здоровенная, три ряда зубов, а тело все будто из ребер состоит. Башка огромная. В общем, такое было страшилище, что мы даже на мясо его не решились взять, как посмотришь – руки слабеют. Да и какое там мясо, кости одни.
Кроме патруля, ежедневно были еще занятия – я проводила с теми, кто мог прийти. Два раза в неделю мы занимались тактикой и разными другими штуками со Спартаком, он все же бывший солдат. Или Иволга нам что-нибудь рассказывала про РХБ-защиту. И кроме всего этого, работали по хозяйству – надо было возить продукты от копарей, распределять их, готовить, чистить котлы, чистить дворы от снега, строить, убирать в помещениях, стирать, топить, да много всего. Но все это у нас было хорошо организовано, наряды распределялись, так что мне приходилось делать то одно, то другое – но было это не трудно. И даже учитывая то, что три раза в неделю я проводила полдня на работе, все равно время у меня еще оставалось. Чума тоже переселилась в Танку, мы много с ней болтали, по вечерам пели с Апрелем, Зильбер давал мне книги почитать – у него было немножко книг, и было это очень интересно. В книгах рассказывалось про старую жизнь, какой она была до войны. Получается, была разной. Но по большей части мне было трудно понять, из-за чего переживали тогда люди – жизнь у них была совершенно другая, нормальная была жизнь, счастливая, а они из-за пустяков каких-то на стенку лезли.
Например, дал мне Зильбер книжку с рассказами о том, как страдали люди в лагерях в старом Советском Союзе. Какой-то Шаламов написал. В предисловии было сказано, что мол, описал ужас. Я и ждала ужасов, но их там не оказалось. Рассказы про жизнь. Работа у них была у всех в этих лагерях. Никого без работы не оставляли. Паек давали каждый день. Как я поняла, конечно, трудно было. Кто-то умирал, но чаще умирали по глупости какой-то. Или по случаю, например, болезнь. Но умирали все равно меньше, чем у нас! Работа тяжелая, да. Ну так и у нас на Заводе тяжело, но почему-то все на работу рвутся при этом. А у них гарантия, что не выкинут, и не сдохнешь просто так. И ведь нам за работу тоже продуктов дают совсем немного, да ещё семью надо кормить. Да, холодно опять же у них, Сибирь, север. Но всё равно не так холодно, как было у нас после Бомбы несколько лет. Когда вообще на улицу если выйдешь – умрёшь минут за пять, а иногда бывало так, что замерзали за несколько секунд. То есть конечно, не сахар у них была жизнь в лагерях, но уж с таким надрывом, так трогательно он об этом писал, что одно недоумение оставалось. Хотя я позже поняла, почему надрыв такой. Они все там были счастливы, потому что думали о другом, замечательном мире и даже надеялись туда вернуться. Они знали, что есть где-то рядом большие светлые города, где тепло и сыто, и что их семьи там в безопасности и довольстве. Эта мысль, с одной стороны, вызывала у них печаль и даже терзала – но с другой, они сами не понимали, какое это счастье, и в какое чудесное время они живут.
Для меня книжки были – как и музыка, удивительное что-то, как будто переносишься совсем в другой мир, и забываешь обо всём, что вокруг.
А особенно мне понравились стихи Пушкина, тем более, что я их в детстве до войны ещё читала и немного помнила. «Кто при звездах и при луне так быстро едет на коне?» Я стала эти стихи запоминать и всё твердила про себя, когда в патруле скучно было, или, например, перед сном.
Всё это искусство – стихи, рассказы, песни – это волшебство на самом деле. Оно с нами что-то делает изнутри. Мать бы сказала, что это глупости, конечно, всё, что нельзя съесть или надеть на себя – все у нее была глупость. А вот я так не думаю. Все это нужно людям.
8
Мы на собрании решили, что будем приводить в порядок второй корпус. Топить там сейчас нечем, но летом он нам пригодится. А сейчас пока его можно под склад использовать, оружейку туда перетащить. Мы с Чумой и Чингизом целое утро работали в наряде – очищали от барахла подвалы. Совсем негодные доски и всё, что горит – на растопку. Кое-что попадало в мусор. Но встречались и ценные вещи – например, целый стол, куски мешковины, старая обувь, книги, железки разные. Под лестницей образовалось две кучи – одна на растопку, а другая на разбор. Мусор мы весь выволокли и сбросили в яму на заднем дворе. Хотя мороз стоял под тридцатку, работали в свитерах – от темпа работы было жарко. Наконец Чингиз взглянул на кучи и сказал.
– Харэ пахать. Скоро обед уже, а мне лично сегодня в Дождево.
В самом деле, задание было выполнено с избытком, мы очистили три подвальных помещения. Накинули ватники – зимняя форма у нас уже теперь была, но на работу мы её не носили – и пошли потихоньку к первому корпусу. Солнца, как обычно, не было, небо – серая пелена, а внизу все бело от снега. Я думала о том, что вот вроде бы и работаем много, а жизнь все равно у меня стала гораздо лучше. Тоже вроде бы всё время уходит на выживание. Но когда мы вместе, то все это как-то веселее. И уверенности больше, что выживем.
– Со вчерашней разведки что-нибудь известно? – спросил меня Чингиз. Я помотала головой.
– Ничего не нашли.
Чингиз нахмурился. Как и обещал Ворон, теперь мы регулярно проводили разведку – как людей посылали, так и беспилотники – в поисках наших пропавших близких. Я сама два раза ходила. Вчера снова посылали народ, на сей раз в Заречье. Но и они вернулись ни с чем.
– Я бы на вашем месте особо не рассчитывала ни на что, – заметила Чума, – дружки есть дружки. Это чудо должно случиться, чтобы…
Она не договорила. И так было ясно – чудо, если Дана и семья Чингиза еще живы.
– А иначе вообще смысла нет, – мрачно сказал Чингиз, – на фига вообще жить, если они…
– Жить всегда стоит, – ответила Чума. Я коротко взглянула на нее. Чего ей стоило это понимание? Ведь вряд ли сильно хочется жить, когда ты в руках у дружков. Страшно подумать, превратиться в игрушку для них. Совсем это несовместимо с Чумой, которую я знаю. Но ведь тогда она ещё не стала Чумой. Только потом, после всего, что с ней сделали. Тут одно из двух – либо сдохнешь, либо станешь вот такой.
– Если бы их хотели убить, – сказала я, – то убили бы. И трупы бы оставили на видном месте. А так – надежда есть.
Мы вошли в коридор, и Чингиз свернул к жилым помещениям, а мы с Чумой пошли дальше, мне ещё надо к Зильберу было зайти, спросить, что за болезнь у Волка. Из бюро доносился какой-то шум. Я заглянула туда. Работал древний принтер. Мы электричество обычно экономили, так что меня это удивило. Но у принтера стояла Иволга, сжимая в руке пачку каких-то распечаток.
– А, здорово, Маус! Привет, Чума! – улыбнулась она. Мы подошли ближе.
– А это что такое? – поинтересовалась я. Иволга протянула нам по распечатке.
– Я хочу это отнести на завод. Там уже говорила с некоторыми людьми из цехов. Сама-то я в лаборатории работаю, но важно, чтобы это все прочитали.
Я сначала вытаращилась на Иволгу. Что это за дела она затеяла? А потом опустила глаз и прочитала листок.