– Не понимаю, – буркнул он, – отцу делать, что ли, нечего? Хватит того, что вас вообще пускают в наш дом. Еще и приглашать на вечера…
Вот тут у меня внутри стало что-то подниматься нехорошее. Обида за Яру. Она же, ёж твою мать, учитель этого борова! Он же ей благодарен должен быть! Но Яра лишь спокойно улыбнулась и ответила.
– Этот вопрос, Глеб, вы можете обсудить с вашим отцом.
Я посмотрела на собственные сжатые кулаки, торчащие длинные костяшки пальцев. Яра себе такой роскоши – собственное достоинство – позволить не может. Если она не понравится детям, ее уберут. Заменят на другую – в ее поколении много образованных людей, их нетрудно найти в городе.
– Может, в кухню пойдем? – спросила я. Яра кивнула мне.
– Ты иди, Маша. Я еще немного побуду наверху.
Кухню я нашла без особого труда. Женщины, работавшие здесь, выглядели не так ухоженно, как дамы наверху, но и не так страшно, как городские. Видно было, что они, по крайней мере, всегда досыта едят. Одежда – белая или синяя униформа, соответственно – кухарки или прислуга.
Мне тут же дали еды, и я не выдержала жара и повесила камуфляжку на стул. Затем я села и воздала должное питанию. Самое главное – не обожраться! Большинство блюд я видела первый раз в жизни и не всегда догадывалась, что это такое. Я съела поджаристую куриную ногу, потом гору нежного картофельного пюре, две горы сочных салатов. Черт возьми, невероятное переживание! Вкус настоящего мяса я давно уже не помнила, хотя в детстве наверняка что-то такое ела. Потом мне дали апельсин. Я знала, конечно, что это такое. Но вкуса не помнила совершенно. Он оказался фантастическим! Я съела этот апельсин очень быстро и вместе с кожурой. Повариха Ксюша расхохоталась и дала мне еще один апельсин. Его я ела уже медленно.
Ксюша занялась своими делами. А я увидела, как из комнат несут подносы с грязными тарелками. Не просто грязными – на тарелках лежали недоеденные блюда. Иногда почти целые куски настоящего мяса! Или рыбы. Картофель, рис, салаты, даже огромные водяные твари, похожие на раков – мутанты, наверное. Колбасы, ветчина, сыр. Все это пока складывали рядом с мойкой. Я воровато огляделась. Конечно, съесть все это для меня совершенно нереально. Мой живот был туго набит, больше не влезет ни крошки. Но не могла я остаться равнодушной – ведь они же реально все это выбросят! Я шмыгнула к столу с грязными подносами и стала набирать куски мяса, сколько получится, и совать все это в карманы камуфляжки. Благо, хороших карманов в куртках полно. Да мы сегодня все обожремся в Танке! Я опомнилась, лишь ощутив на себе чей-то взгляд, вздрогнула, отпрыгнула машинально в сторону… но это была всего лишь Яра, которая стояла в дверях с большой тарелкой и смотрела на меня с непонятным выражением, чуть улыбаясь.
Я отошла от подносов, села за стол. Яра уселась напротив меня со своим блюдом – на нем были художественно разложены яства, и стала кушать, умело пользуясь ножом и вилкой. Мне подумалось, что Яра наверняка часто имеет возможность питаться здесь. После занятий со здешними детишками, вероятно, ее кормят. Неплохо она устроилась. Надо бы еще раз спросить за Иволгу. Может, детям нужен и преподаватель биологии?
Мой организм осовел и отказывался двигаться, соображать, вообще что-то делать. Он весь был занят пищеварением. Такого я не испытывала много лет. Я застыла, как глыба – ощущение блаженное, но в то же время изнутри меня грызла тревога: случись что, я не смогу сейчас даже защитить себя.
Впрочем, что может случиться со мной здесь? Дружков ведь и близко к Новограду не подпустят.
Яра все-таки умный человек, подумала я. Сумела неплохо устроиться. И раньше у нее было образование, и сейчас она сумела правильно его применить. Я ведь знаю и других образованных – Зильбер, скажем, или Семенов, ну эти просто стараются для людей что-то сделать. Зильбер у нас работает, Семенов детей собрал и школу с нуля сделал. А есть и такие, кому образование совсем без толку. Например, говорят, наш Медведь был когда-то ученым, математиком, вроде. Или вот у нас соседка была Галя, мать говорила, что до войны та работала юристом (даже не знаю точно, что это такое) – но в наше время перебивалась точно так же, как мы с матерью.
А Яра сумела применить свои знания. И место кладовщицы получила, и вот репетитором работает. А там, где богатство, рядом всегда можно прокормиться.
Но все же унизительно, что даже ей еду дают на кухне. Мне-то ладно, кто я такая? А она учительница их детей. Почему они с ней так обращаются? И дети эти наглые… Ей ведь, наверное, должно быть обидно.
– Вам не обидно? – спросила я, – ну что вас за общий стол не пускают. И дети такие…
Яра пожала плечами.
– Думала, ты умнее, – она аккуратно воспользовалась салфеткой, – если хочешь жить – стоит ли обращать внимания на такие мелочи?
– Вы же знаете гораздо больше их. И умеете, – возразила я.
– Жизнь – несправедливая вещь, – согласилась Яра, – раньше люди об этом часто забывали. Стремились к справедливости: но справедливость – понятие абстрактное. Справедливости нет. Есть борьба за существование.
Ела она все-таки очень быстро. Хотя и пыталась сделать вид, что еда для нее ничего не значит. Вошли две кухонные работницы, стали выбрасывать еду с тарелок в большой чан и складывать тарелки в большую посудомоечную машину. Эти работницы тоже выглядели как нечто среднее между городскими – и жителями Новограда. Слегка округлые, в чистых белых спецовках, а не высохшие скелеты. Ядрена вошь, я только теперь начала понимать, что мы живем как-то неправильно. Что мы вообще уже на людей-то не похожи.
– Ты раньше здесь не была? – Яра отодвинула опустевшую тарелку. Как видно, на сытый желудок у нее проснулось желание поговорить. Я помотала головой.
– Нет, в первый раз. Скажите, а до войны все так жили?
Яра улыбнулась.
– Нет, и до войны все жили по-разному. В больших городах, конечно, было поприличнее. Ели досыта. Но так, чтобы особняк, прислуга, роскошь – это было у очень немногих. А в деревнях и маленьких городах некоторые совсем плохо жили. Хотя, конечно, не так плохо, как сейчас.
– Всё равно, – сказала я, – хоть ели досыта. И в тепле. Почему же война вообще началась, если так?
– Да видишь ли, Маша, никто ведь не думал, что будет большая война. Не верил никто. Да, у многих государств было ядерное оружие – ну и что? Думали, оно только для того, чтобы пугать друг друга. Все же понимали, что будет, если начать большую войну, на компьютерах все было просчитано. И элита понимала – не дураки. Думаешь, те, у кого сейчас власть, очень счастливы? Ведь теперь и земная экология полетела ко всем чертям…
– Что полетело?
– Окружающая среда. Природа.
– Не понимаю, – произнесла я, оглядываясь по сторонам – может, еще что-нибудь заныкать в карман? – если они не хотели… элита, как вы говорите… почему же так все случилось?
– А началось потихоньку. Много лет сначала шло противостояние в небольших странах – Сирии, например, Украине, Йемене, Афганистане, ну и так далее. Временами какую-нибудь страну бомбили и уничтожали ее правительство. На самом деле это воевали между собой великие державы. Нарастало экономическое и военное противостояние. В основном, между США и Китаем, ну и другие там под ногами путались. А потом случилось так, что вся Европа заполыхала. Началось с войны с Ираном… ну и дальше пошло-поехало. Европа, Россия, Ближний Восток, Центральная Америка, Африка, Индия с Пакистаном… да везде. Тактические ядерные заряды в какой-то момент показались кому-то меньшим злом. Ну и пошло-поехало. Потом еще «чистую бомбу» изобрели, термоядерную с плазменным запалом, и решили, что теперь можно.
Яра вздохнула.
– Война – это как джинн, выпущенный из бутылки. Все надеются, что смогут джинна контролировать, а ведь это по сути невозможно – рано или поздно он начнет разрушать дворцы. Да, изначально этого никто не хотел… Даже Гитлер, начиная войну, не ставил цели уничтожить десятки миллионов людей. Включая немцев, кстати.
Я открыла рот, чтобы спросить, кто такой Гитлер, и тут же устыдилась. Мы это в школе изучали, но я забыла уже. Вторая мировая война, все дела. У нас теперь уже была третья. И умерли наверное, не десятки миллионов, а гораздо больше. А Яра все вспоминает какого-то Гитлера.
Повариха вошла в кухню. Бросила на нас взгляд.
– Чего сидите? Эй, – она повернулась ко мне, – а ты из ГСО, что ли?
Я подумала и кивнула. Чего уж тут скрывать, раз она меня узнала. Да и что в этом криминального?
– Видела я тебя в патруле, – сообщила повариха, – кстати, ваши мою племянницу спасли. Дружки уж было ее схватили… Слышь, а давай я тебе с собой пирогов дам? Накормишь там своих.
Помимо мяса, набитого в карманы, я принесла в казарму еще баул с пирогами – тут были и мясные, и с капустой, и особенно вкусные, сладкие, с яблоками. Часть пирогов я припрятала, чтобы раздать своему отделению – о ребятах тоже позаботиться надо. Остальное тщательно разделили на четырнадцать рож – я в ужине не участвовала, и так обожралась сегодня. Взяла только кусочек яблочного пирога, очень уж он вкусный. Еда исчезла почти мгновенно.
– Маус, ну а как там вообще? – оказывается, в Новограде из наших не бывал никто. Я стала рассказывать. Слушали все внимательно.
– А говорят, у них вертолетная площадка там где-то, – заметила Чума.
– Да, но я не видела. Нас же не везде водили.
– Там не только площадка, там вообще аэродром должен быть, – вставил Митяй.
– Я не видела. Не на разведку же ходила! – огрызнулась я, – мы только и были в этом доме, и все. Потом нас охранник до ворот проводил. Чистенько все, даже снега нет. Электричество, все окна сияют. Красота. Такое ощущение, будто войны не было.
– Сволочи, – буркнула Чума, – ненавижу. Взорвать бы их к чертовой матери!
Я с удивлением покосилась на нее. Вот странно – я никакой ненависти к Новограду не испытывала.
Хотя если вспомнить листовку, которую написала Иволга – и она тоже права! – все это их благополучие – за счет нашей нищеты, и они делают деньги, потому что мы надрываемся на работе и дохнем без работы. То есть это все так, конечно. Но почему-то не было ненависти. Наоборот, приятно сознавать, что где-то рядом есть счастливая жизнь. Что хоть кто-то питается нормальной, вкусной едой каждый день, спит в теплой постели, хорошо одевается, кино, наверное, смотрит. Дети играют, а не лазают по свалкам в поисках еды. Пусть эта жизнь не для нас, но хоть для них она существует. Взорвать их? Ну и вообще никто тогда нормально жить не будет.