– А ты что ей на это сказала? – спросила Иволга с любопытством.
– А я сказала, что не хочу жить в такой системе, где одни перед другими пресмыкаются. И что раньше навряд ли было нормально, раз все так закончилось. Эти хозяева – они как дружки. А дружины же постоянно между собой воюют за территории. Они по-другому не могут. Так и эти… хозяева. И даже если нормальная жизнь для всех наступит, то потом они снова начнут войну. Ну и зачем все время на грабли наступать? Да ну их! И потом… – я помолчала. Не знаю, как это выразить! Но очень уж противно было в доме богачей, где нас с Ярой на кухне кормили, – просто унижаться перед этими хозяевами жизни противно. Не хочется.
Иволга непривычно широко улыбнулась.
– Маус, ты… Ты молодец, Маус. Ты права: есть такая теория… наука такая, которая объясняет, почему и как общество развивается. Вот она и говорит, что войны при строе таких хозяев неизбежны. И объясняет даже, почему. Не потому даже, что люди плохие, как дружки. А экономически войны неизбежны. Но это я потом как-нибудь объясню. А про их систему – все верно. Мы и не будем жить в их системе. Мы построим собственную. Свою.
– Чепуха какая-то, – донеслось с третьего ряда. Я обернулась – это был Косинус; долговязый белобрысый мужик неопределенного возраста. Он у нас из последнего набора, но с армейским опытом, так что – ценный кадр. Работал на Заводе, притом не подними-поставь, как я, а оператором автоматической линии. Но недавно потерял работу. Что его позывной означает, я не знаю, что-то из артиллерийских терминов, кажется.
– Ерунду ведь ты несешь, – пояснил Косинус, – ну сама подумай – чего мы можем построить?
Я подумала, что Косинус, пожалуй, прав по сути. Чепуху ведь Иволга несет. Ну ладно, там разбить дружков, город контролировать – может, это нам и удастся. Хотя может, и нет – Горбатый еще жив, и он нам будет мстить, армию соберет к лету. Но за это еще можно побороться. Но все равно – кто мы такие? В лучшем случае, еще одна дружина. Конечно, мы хорошие – мы детей не едим, девушек у нас не насилуют, вообще мы народ защищаем от бандитов, притом бесплатно – себе на еду сами зарабатываем. В общем, мы хорошая дружина. Но все равно – та же дружина. Банда. Городские нас любят, когда мы их защищаем, но бывает и наоборот. Я вспомнила, как меня выгоняли из разоренной квартиры – иди, мол, отсюда, из-за тебя и нам досталось.
И что мы можем построить? Мы – против всего мира. Против охраны и хозяев Новограда, против огромной массы дружков, и против еще большей массы рабочих, безработных, копарей – которым все пофигу, которые хотят только, чтобы их не трогали, и чтобы им вот лично выжить и стать побогаче. Никому ничего не надо. Что Иволга собралась строить?
Но почему-то слушать ее было приятно. Радостно как-то. А Косинуса – противно.
– Там будет видно, – миролюбиво сказала Иволга, – история покажет, кто из нас прав.
После занятия я разыскала Дану, у нее тоже как раз урок кончился, и она побежала ко мне и обхватила за живот – докуда доставала. Я погладила ее по рыжей голове.
– Ты сегодня дома будешь? – спросила она. Я вздохнула.
– Ты же знаешь, в патруль мне сегодня. Пойдем пообедаем.
Обед у нас теперь готовили и разливали в столовой, там отопления не было, но от приготовления пищи, от печек шел жар, так что было вполне терпимо. Мы прошли вдоль корпуса, завернули за угол. Возле дверей в столовую стоял Кавказ, огромный, в пыжиковой шапке, а вокруг него, как всегда – небольшая толпа народу. И все, как обычно, смотрели ему в рот. Бывают же вот такие люди… нет, Ворон тоже хороший руководитель. Но он какой-то… прохладный и спокойный по ощущениям. А вот Кавказ – он будто давит, и в то же время не заметить его невозможно. И когда он говорит, никто не может перебить – тут и фигура, и зычный голос. И даже рост – выше всех. Гигант человек! Прирожденный лидер.
Его как раз о чем-то спросили, он энергично кивнул и тут же включил свой громовой голос – будто встроенный в гортань матюгальник.
– Четвертая рота, слышите? Сегодня собираемся вечером на занятие по тактике. Во второй казарме!
Его еще о чем-то спросили, я не услышала. Кавказ ответил громко.
– Да, конечно. Можно приводить всех желающих!
Мне стало неприятно, хотя не пойму – отчего. Хороший ротный. Дополнительные занятия для своих проводит. Спартак, его теперь повысили до ротного, тоже с нами проводит отдельные занятия, и каждый командир старается для своих выбить помещение, оружие, cнаряжение, в общем, все получше. Что здесь не так? Вроде все нормально. Я выбросила эти мысли из головы, и мы вместе с Даной вошли в столовую. Народу было немного. В углу на стуле сидел Апрель и наигрывал на гитаре. Он часто здесь играл – у кухни банально тепло, опять же, здесь светло днем и место есть. Пара бойцов расселись вокруг него, как обычно, и тихо слушали.
Мы подошли к раздаче, взяли из ящика две алюминивые миски и ложки. Китаец из второй роты, не помню, как его, разлил нам по мискам похлебку.
– Хлеб уже получали сегодня?
– Я нет, – тихонько сказала Дана.
– Я тоже нет. Давай кусок.
Раздатчик протянул нам по бруску плотно спеченного хлеба, поставил крестики на тыльной стороне ладони. До завтра как раз они сойдут.
Мы уселись неподалеку от Апреля. Похлебка была с консервированными червями, так что я предпочла ее есть прямо с хлебом. Транжирство, конечно. Все-таки избаловала меня работа на заводе – привыкла я есть вкусно. Раньше, бывало проглотишь суп из червяков, съешь необходимый белок, а потом сверху хлебом заполируешь. Если хлеб, конечно, есть. Но если хлебать суп вприкуску с хлебом – получается вкуснее. Только меньше, чем хотелось бы… Но это уж всегда так, ничего не поделаешь. Я покосилась на Дану, отломила от своего куска и положила ей на край миски. Пусть ест, ей расти надо. Дана с упреком глянула на меня, но ничего не сказала.
Аккорды стали ритмичными. Я повернулась к Апрелю, тот явно собирался что-то петь. Я со вздохом проглотила последние ложки резко воняющей жидкости. Апрель запел, а голос у него красивый, низкий и сильный. Эту песню я еще ни разу не слышала.
Почему все не так?[2]
Вроде все как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух, и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять,
Кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя,
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Ах, как меня скрутило! Прямо-таки взяло за душу. Я нагнулась и закрыла лицо ладонями. Лицо пылало. И почему-то первым в голову полез Мерлин. Наверное, потому что он только что погиб. После гибели Насти он все равно был сам не свой… Хотя погибло, казалось бы, столько народу. Но Мерлин – он вот только что, сейчас. И ведь ничего особенного в нем не было. Пацан, такой коренастый, веснушчатый. Оказывается, герой. Но дело даже не в этом.
Он молчал невпопад,
Он не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое.
Он мне спать не давал,
Он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
Дана осторожно взяла меня за руку. Наверное, испугалась. Я оторвала руки от лица и кивнула ей ободряюще. Все нормально, мол. Это просто меня чего-то скрутило. Голос Апреля налился вдруг силой.
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
И тут меня словно торкнуло. Некоторые, говорят, мухоморы варят – так вот, эти песни посильнее всяких мухоморов или, положим, самогона. Пропел всего несколько слов – и вот уже выносит тебя в иной мир… Я увидела эту картинку так реально, что столовая вокруг, жующие бойцы, Дана – все померкло. Я увидела деревья вокруг снежной поляны, над ними – синее небо, и вдруг мне стало ясно, что это – не деревья, что это – наши павшие стоят вокруг, с автоматами, в строю, и караулят нас. Как часовые. Все стоят там, неподвижные, незыблемые, такие сильные, что их строй не сломать никому – Мерлин… Настя… Фантомас, Чёрный, Кузя, да все, кто погиб тогда при штурме Дождева, и гораздо раньше. И чем больше их, тем сильнее наша защита… Так было несколько секунд, а потом я вывалилась обратно, и уже даже не слышала окончания песни.
10
Леди и Север ждали меня около оружейки. Там же стояла Чума со своими – я назначила к ней в патруль Майка и Рысь. Пусть учатся. Мы с Чумой солидно кивнули друг другу. Я сходила за автоматом, подошла к бойцам.
– Район патрулирования у нас сегодня Ленинский, восточная часть. Там Больница и дальше жилые кварталы.
Я посмотрела на Севера, он неопытный совсем, но в патрулях уже бывал. Север моложе Айгуль, но прилично старше меня. В очочках, хлипкий, бывший учитель. Интеллигент, словом.
– Действуем, как обычно. До района нас сейчас подбросит машина. Пошли!
Группа Чумы тоже двинулась вместе с нами. Старенький донг-фенг остановился у ворот.. Удобно теперь стало – не надо пешком пилить до района патрулирования и обратно. Чума первой полезла в кузов, все остальные уже за ней. Я уселась рядом с Чумой. Машина затряслась по щебню. Одно неудобно – кузов у донг-фенга открытый, зимой холодно. Я с трудом натянула капюшон на шлем. Ну а грудь от продувания надежно защищена броником. Руки в перчатках сжала в кулаки, так теплее.
Кругом сияла такая снежная белизна, что даже привычно-хмурое небо и серые развалины казались светлыми.
– Слышь, – начала Чума, – ты что думаешь насчет того, что Иволга говорит? Ну что, мол, надо самим взять власть и все такое.
Я подумала.
– Иволга до сих пор ничего неправильного не говорила, – сказала я, – если бы не она, мы бы и Горбатого не взяли. И еды бы у нас сейчас не было. Вообще где мы в прошлом году были – и где сейчас. Я думаю, к ней стоит прислушаться, нет?