И тут меня как стукнуло, я вспомнила, где слышала про эту Церковь Блаженства. Мы тогда с Мерлином и Чумой спасли двух сектанток. И у них были эти листовки. Ну про то, что Бог послал все эти испытания, огонь, треть вод сделалась ядовитой и что-то еще. Это было пророчество, и оно исполнилось. И потом еще придут разные беды, потому, чтобы их избежать – надо немедленно идти в церковь.
– А что такое покаяние? – спросила я, – как это – покаяться в грехах?
Мне стало любопытно. Но женщина стушевалась.
– Я всего лишь простая сестра. Давай спросим старца Афанасия, он умудрен Богом…
К нам уже двигался высокий старик, собственно, какой старик, лет пятьдесят-шестьдесят всего. Харя у него была тоже не особо старческая – морда кирпичом, плечи широкие, рост довольно высокий, выше меня, во всяком случае. Черно-седые длинные волосы забраны в хвост. Старец был облачен в плащ поверх одежды, но не белый, как люди в центре, а серый. Застежка у плаща была красивая – вроде даже золотая, в виде птицы с рубиновыми глазами.
– Мир тебе, сестра! – голос у старца был тихий, будто шелестящий – странно по контрасту с мощной фигурой.
– Здравствуйте, – ответила я, – так вам помощь-то нужна?
– Сама мысль о том, что люди могут помочь людям – гордыня и грех в глазах Божиих, – ответил Афанасий.
– Это как? – удивилась я.
– Люди все пытались что-то строить, – пояснил старец, – башню Вавилонскую… коммунизм… капитализм… города отстроили гигантские, дороги. В космос даже забрались! Но природа человека – грешная. И вот результат: огонь и сера, апокалипсис и болезни по всей земле! Исполнилось пророчество Иоанна! Нет, сестра, только упование на Бога спасет тебя! Только Он тебе поможет!
– Что-то он раньше мне не особо помогал, – усомнилась я.
– Это тебе кажется, – заявил Афанасий, – на самом деле Бог следит за каждым из нас с минуты рождения. И все беды, что постигли тебя – Бог не насылал их, но попустил им совершиться, дабы привести тебя к покаянию! Ибо иного языка мы, люди, к сожалению, не понимаем. И вот ты здесь! У тебя есть шанс, сестра! Ты можешь использовать его и покаяться – и тогда Бог многократно возместит тебе во блаженстве все беды, которые тебя постигли!
Я посмотрела вокруг: не очень похоже, чтобы этим покаявшимся Бог что-то возместил. Скорее уж он возместил тем, кто в Новограде живет. Может, они покаялись? А что это вообще такое?
– А что значит – покаяться? – спросила я.
– Признай перед Богом свои грехи и пообещай не грешить больше, – пояснил Афанасий.
– А грехи – это, например, что?
– Грехи – это когда человек отвергает Бога и поступает против заповедей Бога и своей совести! Например, прелюбодеяние или нечистота. Были у тебя блудные соития?
Я тут же вспомнила Фантомаса, и мне так грустно стало. Хороший ведь парень был. Но надо что-то отвечать. Блудные – это, надо понимать, когда не в браке.
– Ну да, были.
– Вот видишь! Это грех. Или, положим, убийство. Вот у тебя оружие. Ты совершала убийства?
– Конечно! – мне стало смешно. Убийства!
– Конечно же, – задумчиво продолжал старец, – сказано, что начальствующий может носить оружие… И казни по суду Божьему не запрещены. Но ведь ты не начальствующий. И уж тем более, неприлично совершать убийства женщине! Женщина создана, чтобы давать жизнь, а не отбирать ее! Это грех, сестра. За этот грех ты наказана адом, в котором живешь. Выбери же блаженство! Отринь грех и страдание. Приди в объятия Божьи!
И тут меня как толкнуло. Когда он про всякие грехи заливал и все такое – ну ладно. Но он что, всерьез хочет у меня мой АК отобрать? Так, а чего мы вообще тут делаем? Что за бред?
– Патруль! – гаркнула я. Даже пение про святого духа на миг прекратилось, и блаженствующие испуганно цыкнули, – разговоры отставить! На выход!
Север и Леди заторопились за мной. Я думала, что нас будут задерживать, но никто не мешал. Мы быстро облачились, надели противогазы и вышли наружу. Дальше шли молча, пока не миновали Больницу. Еще через пару кварталов фон практически нормализовался, и мы противогазы сняли – а плащи так и оставили, они еще и от мороза защищают, хороший материал, хотя и странный, очень тонкий.
Что-то с «нано», но точно не помню, как называется.
– Интересное явление, – осторожно начал Север.
– Да уж очень интересно! – буркнула я, – бред ведь какой-то!
– Ну это обычный религиозный мотив. Апокалипсис, покайтесь в грехах своих, а то будет еще хуже… апелляция к эмоциональному и бессознательному. Упоминание твоей личной слабости и несчастий, близких – чтобы расслабить и ввести во внушаемое состояние. Дальше можно внушать что угодно.
Я слушала с интересом. Все-таки не зря Север раньше учителем был. Оказывается, умный мужик. Но черные глаза Леди странно горели.
– А мне понравилось у них, – тихо сказала она, – так… тепло.
– Это они специально с тобой так жалостливо разговаривают, – пояснила я, – чтобы обмануть, понимаешь?
– Да что меня обманывать? – спросила Леди, – что с меня взять? Ничего ведь нет. Они помочь хотят. Правда – помочь… они как будто знают что-то.
– Это обычная практика во всех религиях, – вмешался Север, – ты несчастен и грешен, мы знаем, как тебе помочь, приходи к нам… и дальше осуществляют свою власть над тобой.
– Неправда, – сказала Леди оскорбленно, – они жалеют! Понимаешь – жалеют! И потом – откуда они узнали, что мои дети погибли?
Я вздохнула. Надо сказать Леди, что угадывать тут нечего. Покажите мне женщину, у которой не умер или не погиб хотя бы один ребенок! Женщина в возрасте – значит, рожала. Рожала – значит, либо неудачно, и уже можно говорить о мертвых детях, либо удачно, значит наверняка хоть кто-то из детей умер. Ткнули пальцем в небо!
Но почему-то я не могла ей этого сказать. Особенно после этого «они жалеют».
А когда она пришла в ГСО, я, помнится, прикладом ее на бегу подгоняла. Думала – уйдет на хрен, но лучше пусть уйдет, чем будет плохо бегать и погибнет. Это все правильно. Но жалеть ее я не могла. Она бы сдохла давно, если бы я ее жалела.
Но ведь это неправильно. Ведь человеку нужна жалость. Мне, например, нужна – и меня тоже сроду никто не жалел.
– Мне другое интересно, – продолжал Север, – эти больные у них вдоль стены – это, как я понял, в основном хроническая лучевая либо онкология. Понятно при таком фоне… они же выходят почти без защиты. А там фон сильный. Почему они выбрали такое место? Не понимаю, если честно. Конечно, они стараются из подвала не выходить, но все равно… Неужели такая вера в загробное блаженство?
Я вдруг сообразила.
– Так он имел в виду, что я помру – и тогда уже буду во блаженстве?
– Ну конечно. Все религии это и имеют в виду, – кивнул Север.
– А если буду продолжать грешить, то помру – и что?
– Попадешь в ад. Бог накажет.
– Так мы и сейчас уже в аду. Он же и сам сказал, старец этот.
– Ну видимо, потом будет еще хуже, – предположил Север. Я задумалась. Нет, этот Бог мне положительно не нравился. Может, эти сектанты и ничего себе, но сам Бог жалеет, выходит, только тех, кто у него прощения просит. Типа моей матери – вот попросишь прощения, тогда бить перестану. Причем я просила, и все равно это не помогало. Но как я могла попросить у Бога прощения, когда мне было шесть лет? В чем я там согрешила-то – я же не убивала тогда еще, и уж точно никакого блуда не было, и даже матери в тот момент я еще смерти не желала. А младенцы? Дана? Почему они должны все это терпеть, хотя еще ни разу не грешили. В общем, не вяжется все это.
Конечно, мысль об аде пугает. Я знаю, какой ад может быть, и не могу вот так смело сказать, что ну и фиг с ним.
Но если подумать, Ворон точно попадет после смерти в ад. Он еще хуже меня! И что – мы с ним будем в разных местах? Да ладно, хрен с ним, с адом этим, решила я. Здесь же выживаем как-то, и там выживем. Главное – с Вороном вместе. С нормальными ребятами.
Я все равно не верю ни в какой ад, по-моему, это сказки. Надеюсь, после смерти я уже спокойно буду спать вечно, и все это кончится.
11
Со мной вообще странное происходило. Раньше все мои мысли крутились вокруг того, чтобы найти пожрать, чтобы запастись на зиму и как-нибудь защититься от дружков и ворья. А теперь меня стали интересовать разные вещи, даже не знаю, почему. Может, подействовали лекции Иволги. Может, у нас в ГСО стало больно много разговоров разных, опять же, на собраниях приходилось думать, как для всех лучше. А может, это виноват Апрель с его песнями.
Может, еще и то подействовало, что мы с Ярой немного подружились. И хотя она по-прежнему заставляла меня делать большую часть работы – но с другой стороны, она ведь без ноги, так что это понятно. С этим я смирилась. Если же выдавались свободные минуты, мы часто с ней разговаривали.
Яра тоже умная баба, даже очень. Но мне и в голову не приходило позвать ее к нам, в ГСО.
Однажды я спросила ее, как вообще после войны на всей Земле – остались еще страны какие-нибудь?
– Говорят, Австралию мало задело, – ответила Яра, – японцы, вроде, туда переселяются, те, кто выжил. В Европе все плохо. В США тоже. Но я думаю, выкарабкаются. Техника очень изменилась. Радиоактивные зоны в Европе куполами из графена накрывают. Торговля идет, вон и мы в Китай продукцию отгружаем.
– А кто победил? Война же… кто-то должен победить.
– В Нью-Йорке семь лет назад была подписана капитуляция… формально победил Китай. Но их правящая партия раскололась, армия тоже. Страна целиком в зоне бедствия. У России были бы шансы, Сибирь еще достаточно здоровое место. Но про Москву я тебе уже рассказывала. Судя по всему, правительство было в бункере, но его уничтожили высокоточным оружием. Правительств сейчас нигде нет, они только формируются. Полный развал. А что ты так волнуешься? – усмехнулась Яра, – формирование элит идет везде. Производство уничтожено не целиком. А значит, рано или поздно появятся и правительства, только выглядеть мир будет уже иначе. Ну и автоматизация идет, и сейчас уже рабочих немного, а будет нужно еще меньше. Так что, к сожалению, для жителей Кузина шансы выглядят плохо. Ну а цивилизация – с ней ничего не сделается.