И словно в забытьи
Сидят и слушают бойцы, товарищи мои.
Под этот вальс весенним днем
Спешили мы на круг,
Под этот вальс в краю родном
Любили мы подруг…
– Слышь, – буркнула Чума, – ты не замечаешь, кстати, что Леди все время куда-то уходит? Сегодня на стрельбах ее не было.
Я приподнялась на локте.
– Действительно, слушай. И это не первый раз уже. Надо будет спросить, что случилось. Может, в городе кого нашла…
– Мужика, что ли? – Чума улеглась, – делать-то нечего.
Голос Апреля окреп. И как резанул по моим жадно ждущим нервам.
Так что ж, друзья, коль наш черед —
Пусть будет сталь крепка!
Пусть наше сердце не замрет, не задрожит рука.
Настал черед, пришла пора —
Вперед, друзья, вперед!
За все, чем жили мы вчера, за все, что завтра ждет.
Боже мой, до чего же он прекрасно пел-то! У меня сердце заколотилось, и я подумала, что даже уснуть, наверное, не смогу.
Апрель допел, заиграл снова, и вдруг случилось странное – я услышала, что он поет уже не один. К нему присоединились несколько других голосов. Не таких красивых, не сильных. Несколько девчонок сидели рядом с ним, и вот они тихонько стали петь вместе. Нестройно, невпопад, но голос Апреля вел, и получалось все равно неплохо.
Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой…
Потом еще мужской голос присоединился, и еще один. И хотя они пели нескладно, почему-то действовало это еще сильнее. Это было почти так же, как тогда – с мертвыми, стоящими, как деревья. Ничего на этот раз я не видела, но пробило меня сильно…
Потом песня кончилась, и я лежала, вся мокрая от пота, с колотящимся сердцем. Кто-то спросил.
– А что это за песни, Апрель? Ты откуда их берешь?
– Это старые песни. Совсем старые, довоенные. Еще со времен Союза. Выучил давно уже… А некоторые я сам написал, – похвастался он.
Они еще разговаривали о чем-то, а я лежала и думала: где же пропадает Леди? Настроение испортилось, почему-то вспоминалась Пуля. Нехорошее это дело, если человек куда-то исчезает, а мы не знаем – куда. Работу Леди потеряла после Нового Года, это я знала: пока были наши заказы, Морозова еще ее держала в мастерской, а потом выкинула. Правда, жила наша Айгуль в городе, у нее там неплохая квартирка была, но каждый день приходила сюда. Раньше – сейчас уже далеко не каждый. И даже важные занятия пропускала. Надо будет выяснить, думала я, и с этой мыслью заснула.
На следующий день Леди на занятиях появилась, и я прямо спросила ее, куда это она исчезает. Женщина посмотрела на меня недоуменно.
– Никуда не исчезаю. Так, дела в городе бывают.
– Какие дела? – спросила я. Леди пожала плечами.
– Разные.
И было ясно, что она ничего больше говорить не собирается. Остальные мои бойцы как раз заканчивали полосу препятствий – Ворон усложнения всякие там сделал. Я смотрела, как они это делают: Линь очень легко перемахивала через высоченный забор, который Ворон теперь наклонил в сторону бегущего; как змея ползла под колючкой. Удивительно ловкая и красивая. И Волк здорово улучшил результаты. Зильбер нашел у него на самом деле хроническую лучевую и воспаление легких. Воспаление вылечили, а лучевая была оттого, что Волк жил в Парке Культуры, а там рядом тоже казахский снаряд разорвался. Теперь Волк переехал в Танку, и выглядел куда здоровее, чем раньше.
Я подумала, что сейчас они закончат – и пойдем во второй корпус на ремонт. Это дело добровольное, но сами же решили на собрании, что надо отремонтировать еще одно помещение – под теоретические занятия, одного уже не хватает. Пока народ соберешь – замучаешься, а тут я сразу все отделение приведу. Кто не захочет, конечно, заставлять я не буду. Главное – утеплить, подумала я. Окна уже вставили умельцы наши, надо только заклеить, и дыру в стене заложить. Есть помещения без дыр, но они маленькие. А потом уже косметика – покрасить стены и пол… Пока я так размышляла, Чума тихонько сказала.
– Гляди, Кавказ прется.
В самом деле, от стрельбища шел Кавказ со своими. Не со всей ротой, конечно, но как обычно, вокруг Кавказа толпилось человек десять. Рядом семенила Гюрза – маленькая, черноглазая девушка, она всегда молчала, я ее голоса ни разу не слышала. Гюрза была вроде как любовницей Кавказа. Постоянно рядом с ним. Остальные в его окружении были парни.
Как всегда, увидев Кавказа, я ощутила досаду. Непонятно, почему. А раз непонятно – не пойдешь об этом никому докладывать. Бесит он меня просто, вот и все! Хотя по-своему мужик хороший, интересный. И ведь очень полезный для ГСО! Лидеров прирожденных мало, вот что. А как ни говори, такие лидеры нужны. Хотя Иволга вон и старается, чтобы у нас была демократия, чтобы все вместе решали – но не будь ее самой и Ворона, никакого ГСО бы не было. Так это же хорошо, что у нас еще один такой прирожденный вожак имеется.
Неподалеку от нас Кавказ остановился и продолжил вещать что-то. Остальные смотрели ему в рот, и мои, смотрю, начали поворачиваться в ту сторону.
– В армии, конечно, так не бывает, чтобы каждый сам решал, куда идти и зачем. Там личного времени мало – перед отбоем, подшиться там, письмо написать, – зычный голос ротного проникал в душу, и не хочешь – а слушаешь.
– Все эти игры в демократию – все это плохо кончается, – завершил Кавказ, – а теперь, товарищи, пошли за мной, займемся нашим помещением, а потом я проведу дополнительное занятие для желающих…
И он в окружении своей свиты – иначе не скажешь – двинулся дальше, и я увидела, как и наши – Марго, Рысь, Север – зачапали за толпой.
– Эй, народ! Вы куда? – громко спросила я, но они не отреагировали, видимо, продолжали прислушиваться к Кавказу, который непрерывно говорил.
– Марго! – крикнула я. Мои обернулись. Отстали от группы Кавказа.
– Я думала, занятие закончено, нет? – удивилась Марго. Я почувствовала себя глупо. Да, я уже объявила, что закончено… но я хотела сама предложить своим пойти на ремонт. Конечно, я-то за демократию, мне вовсе не улыбается целый день по команде что-то делать. У нас не армия, у нас ГСО. Но вот сейчас…
– У нас пока еще Маус командир, – напомнил Апрель. Я благодарно посмотрела на него.
– Занятие действительно закончено, – сказала я, – предлагаю пойти на ремонт во второй корпус. Сами же решили. Кто хочет, конечно. Остальные – свободны.
На следующий день с утра был патруль – я ходила с Майком и Волком, а Чума с Линь и Марго. Леди тоже была в патруле, с Апрелем. На после обеда у нас были запланированы занятия по стрельбе и тактика со Спартаком. Доедая похлебку, Чума сказала мне.
– Вот что, я прослежу за Леди. Если она опять смоется, надо бы посмотреть, куда она ходит в городе. Как считаешь?
– Хорошая мысль, – согласилась я, – Спартак, если что, проведет стрельбы, а я, пожалуй, пойду с тобой. Конечно, надо посмотреть – может, она сегодня останется.
Но Леди сразу после обеда засобиралась. Мы ненавязчиво проследили за ней – она сходила к Зильберу зачем-то. Мы с Чумой встали так, чтобы видеть вход в подвал, а нас оттуда чтобы видно не было. Прошла четверть часа, и Леди появилась с узелком в руке. И заторопилась к воротам.
– Ни фига себе, – выразила мысль Чума, – она вообще обнаглела. Больше ей заниматься типа не надо.
Мы потихоньку двинулись за Леди. Я вспомнила, что сказала Иволга насчет дисциплины. Мол, конечно, у нас не армия, мы так не можем. У нас все добровольцы, и у всех могут быть свои дела. Но в этом случае нужна очень высокая внутренняя дисциплина. Понимание, что заниматься нужно, и общие дела выполнять нужно.
Звучит для посторонних, может, глупо, но у нас все это работало. В самом деле, если люди пришли в ГСО добровольно – то для чего отлынивать? Занятия вообще жизненно необходимы, столкнешься с противником – и быстро это понимаешь. А в патрулях мы то и дело сталкиваемся.
Леди шла быстро, но видимо, идти ей было далеко. Мы потихоньку крались то по другой стороне улицы, то прячась за развалинами. Иногда отставали, чтобы не вызвать подозрений. Но Леди и не задумывалась о том, что за ней, может, следят. Шла она в западном направлении. Хорошо, что темнеет уже не так рано – наступил февраль. Но все-таки когда мы добрались до Площади со стоящим на ней памятником «неоднозначной личности» (опять забыла, как эту личность звали), было уже темно.
А я начала догадываться, куда это Леди идет. Но пока что держала свои догадки при себе.
Она дошла до больницы. Радиация ее, по-видимому, не особенно волновала – в плащ она, правда, завернулась, но противогаза не надела. А у нас с собой вообще противогазов не было.
– Она чокнутая? – спросила Чума, глядя на дозиметр МКС.
– Пошли обратно, – сказала я, – понятно уже, куда она ходит.
Осмотревшись, я увидела довольно высокое разрушенное здание у входа в Больницу.
– Давай вон туда заберемся и убедимся наверняка.
Здание было в лучшие времена восьмиэтажным, но сейчас основательно порушено. Кое-где нам приходилось лезть наверх по балкам, даже по наружной стене. Но мы довольно быстро добрались до шестого этажа, а отсюда было видно практически всю Больницу. По крайней мере, то место, которое меня интересовало. Я настроила бинокль на инфраспектр и увидела маленькую красно-оранжевую фигурку – Леди быстро двигалась в известном направлении.
– Дай посмотреть, – попросила Чума. Я покачала головой.
– Ты не знаешь, куда она, а я догадываюсь. Ну глянь на минуту, но потом буду смотреть я.
И точно. Красно-оранжевая фигурка остановилась меж двух трехэтажников. И нырнула в левый – как раз туда, где обосновалась Церковь Блаженства.
– Все ясно, – я убрала бинокль, – пошли отсюда. По дороге расскажу, куда она ходит.
На следующий день Леди в Танке не появилась. Пришла после обеда в третий день после своего очередного исчезновения. После занятия мы с Чумой отвели Леди в сторону.