В моей ладони осталась прядь волос.
Я отвела руку, тяжело дыша, и с недоумением глядела на эту черную прядь. Шитфак, да что же это такое?! Нет, умом-то я знаю, что так бывает, понимаю, отчего – но когда такое у тебя… я страшно испугалась, аж замерзло внутри.
– Да ты что, Маус?! – Чума схватила меня за плечи и крикнула, – эй, ну-ка пропустите! Быстрее! Облучилась она!
На пункт очистки меня пропустили сразу, положили на носилки, обработали – сознания я не теряла, но страшная слабость. С перепугу дезактиваторы работали быстро. Потом отволокли в госпиталь, положили на низкий стол – коек не хватало, притащили столы из учебки. Медсестра Гонджу, она недавно у нас, помощница Зильбера, воткнула мне в руку капельницу. И только после этого я не то заснула от перенапряжения, не то все-таки потеряла сознание…
Когда я очнулась, никого вокруг не было. Все столы вынесли, койки были пусты. Только я лежала на импровизированном матрасе, а на стойке капельницы висели два больших флакона, и что-то непрерывно лилось мне в вену.
Я подняла голову, прислушалась к ощущениям. Села, свесив ноги. Сидеть было тяжело – голова кружилась. На мне была тонкая залатанная ночная рубашка – ее надели в пункте дезактивации – а больше ничего. И голове странно холодно. Я подняла руку, провела по… нет, там были не волосы. Волос не было – череп совершенно лысый. Страх снова пронзил меня до печенки.
Дура ты, Маус, сказала я себе. Идиотка. Учишь своих, учишь – мол, защита, мол, не забывайте, особенно если знаете, что фонит. И вот сама попалась как младенец. Хорошо еще, если переживешь лучевую. Сразу не сдохла – это уже хороший знак. Но никакой гарантии нет.
Дверь отворилась, я вздрогнула и мгновенно развернулась к двери лицом. Проклятье! Вошел Зильбер, а за ним – Ворон. Я потянула бессознательно руку к голове, словно стараясь прикрыть лысину. Опомнилась и опустила руку – толку-то? Хотя какое дело Ворону до того, как я выгляжу, если вдуматься? И почему меня это волнует?
– Ну что, Маус, – вкрадчиво-ласково начал Зильбер, – опытный наш разведчик, сержант. Какого рожна защиту сняла, может быть, скажешь, просветишь меня?
– Так вышло, – буркнула я.
Ворон подошел и молча протянул мне клетчатый белый платок. Я посмотрела на него с признательностью. Какой он хороший все-таки. Как вот он догадался о таком?
Я быстро повязала платок на страшненькую лысую голову.
– И вскочила, – продолжил ругаться Зильбер, – не лежится ей теперь! Нет уж, дорогая – пренебрегаешь элементарными правилами, теперь придется полежать.
– Может, ее на койку переложить все-таки? – предложил Ворон, – теперь свободно все.
– Это можно, – согласился Зильбер, – вон туда давай, к окну.
Я рванулась было вскочить, но Ворон удержал, нажав на плечо. Он сгреб меня в охапку, поднял и без особых усилий перенес на койку. От неожиданности я лишилась дара речи. Зильбер перекатил вслед за мной стойку капельницы и устроился рядом, задрал мне свободный рукав и затянул жгут.
– Не дергайся! Кровь еще раз возьму.
– Доктор, – спросила я, – как у меня – шансы есть?
Зильбер нахмурился и что-то проворчал. Сердце ушло в пятки.
– В последнем анализе динамика была положительная, – буркнул он наконец, – ты спишь вторые сутки. Раз до сих пор жива, надежда есть. Но не думай, что быстро вскочишь и побежишь.
Я подумала о работе, но мысль была отдаленной, вялой.
Зильбер отошел в сторону, видно, анализ делать, а Ворон сел рядом со мной и смотрел в лицо с непонятным выражением.
– Что Леди? – спросила я, вопрос давно у меня на языке вертелся. Ворон едва заметно покачал головой. Я закрыла единственный глаз. Так. То есть вот это все было зря.
– Им ввели яд, – тихо сказал Ворон, – доктор говорит, нейротоксический. И седативное что-то, чтобы они заснули. Смерть должна была в любом случае наступить через несколько часов. Судя по тому, что рассказала Чума… Их продавали в Новоград. Не знаю уж, для собственного потребления, или, может, авиацией в другие города органы перевозили. Разбирали на органы и продавали. То же людоедство… только хитрее, изощреннее.
Я молчала. Это я поняла давно и сама. Без Ворона. Нет, не зря нам чудилось, что в этой конторе что-то неладно. Будь они прокляты!
– Леди спасти не удалось. И остальных тоже. Они даже в себя не пришли. Но одна девочка выжила, – сообщил Ворон, – судя по тому, что сказала Чума, ей ввели только снотворное…
– Да, помню, – пробормотала я, – мозговая ткань на пересадку. Неужели они мозг пересаживают?
– Части мозга – да. Давно уже. Девочка останется у нас. Ей семнадцать лет. Уже позывной получила – Русалка. Она к тебе прийти хотела, спасибо сказать.
– За такое не благодарят, – собственный голос казался мне чужим. Ворон молча кивнул. Положил руку мне на голову, погладил вдруг по платку. У меня сжалось сердце. Захотелось, чтобы он никогда не убирал руку. Но он, конечно, убрал.
– Маус, выздоравливай, – сказал он глухо, поднялся и пошел к выходу.
– Ворон, – окликнула я. Он с готовностью обернулся.
– Ворон, если у них забирали органы на пересадку… то зачем же облучали? Их же перетаскивали через комнату, где фонило, и они тоже были без защиты. Ну я там дольше пробыла, но они-то тоже… Зачем этим в Новограде радиоактивные органы?
– Тоже не знаю, – развел руками Ворон, – но думаю, что это простое разгильдяйство. В Новограде, возможно, пока не заметили, а то бы они придумали что-то для защиты. А так им без разницы – продали, получили за это – не знаю уж, что им дают, продукты или еще что, а на остальное плевать.
– Наверное, так, – кивнула я. Ворон помахал мне, повернулся и вышел.
Вскоре навестила меня Иволга. Не просто так. Зильбер сказал, что мне надо переливать кровь. Чума первой пришла сдавать, но у нее оказалась другая группа. У меня третья, и точно такая же обнаружилась у Иволги. И еще разных людей. Из нашего отделения – у Апреля и Майка, и они тоже сдали потом кровь. Майк приходил три раза – по-моему, ему было совестно за происшедшее, хотя он все сделал правильно. Прикрывал нас снаружи, а когда грузовик уехал, следил за ним, сколько мог, а потом побежал в Танку и сообщил обо всём.
Зильбер не мог консервировать кровь, объяснил он. Поэтому забирал и сразу же переливал свежую. Иволга сидела в кресле рядом со мной, и из ее руки по жилке текла темно-красная жидкость. Она должна была заменить мою больную, никуда не годную, сгнившую кровь.
– Спасибо, – сказала я Иволге. Та улыбнулась.
– Не за что. Кстати. Насчет твоей работы – я попросила ребят поговорить с кладовщицей. Сказать, что ты вернешься обязательно. Она обещала пока поработать в одиночку.
– Спасибо! – еще с большим чувством произнесла я. Хотя сама не знаю, чего я так держусь за эту работу… в Танке теперь кормят, и времени без работы было бы больше.
– Тем более не за что, – спокойно ответила Иволга, – я это в корыстных целях сделала. Ты мне пригодишься на Заводе, Маус. Это хорошо, что у тебя пропуск есть.
У меня сердце сжалось. Я понимала, что Иволга мутит что-то неясное. Как бы это не обернулось для всех нас большой бедой… Но в то же время я знала, что буду Иволге помогать, что бы ни было.
Потому что она, кажется, знает, что делать. Как спасти всех.
Иволга улыбнулась, щелкнула по трубочке с переливаемой кровью и сказала непонятно.
– Мы с тобой одной крови, Маус, ты и я.
Я бы не узнала эту девчонку, если бы она не сказала мне обо всем сразу сама. Темно-русые длинные волосы, заплетенные в косу, продолговатые зеленые глаза. Да, похожа на русалку. Села напротив меня, протянула кулек, а в нем – яйцо и яблоко.
– Оно сваренное, – сказала Русалка про яйцо, – от копарей привезли. Там у одного куры есть.
Яйца я пробовала в детстве. С тех пор – ни разу, куры у нас все сразу вымерли, а может, оставшихся поели. Я осторожно взяла подарок.
– Ешь, тебе полезно, – тихо сказала спасенная, – у меня тоже была лучевая, но небольшая. Уже все нормально.
Кормили меня и так хорошо. Практически досыта, да еще приносили хорошие продукты – бульон сначала, теперь уже давали тушенку ежедневно, хлеб. Ну и конечно, червей засоленных, для белка. Рыбу давали. Капусту тоже каждый день. Мало того, что Гонджу из столовой хорошие продукты носила, еще и каждый старался хотя бы чуть-чуть притащить, а навещали меня много. Мое отделение каждый день навещало. Но яйцо! Да еще яблоко. Я думала, яблоки только в Новограде бывают. Конечно, кислинка, маленькое – но все равно!
Я отложила гостинец под подушку. Потом освоим.
Русалка попросилась в мое отделение и сейчас изучала азы военной науки под руководством Чумы. Пока не жаловалась, хотя сегодня вот у нее что-то нижняя губа распухла и кровит.
Не знаю, какой она боец, но Леди все равно не заменит. Я видела перед собой татарское доброе лицо Айгуль, с морщинками, с черными блестящими глазами, и внутри все болело. Наши мертвые нас не оставят в беде, думала я, и боль отступала. Теперь я знаю, для чего нужны песни. Мать бы сказала, что это ахинея, а я знаю – нужны. Чтобы бороться с внутренней болью, которая бывает хуже, чем обыкновенная.
– Слушай, – я взяла Русалку за руку – тонкую, с длинными пальцами, – я все спросить хотела. Вы ведь не знали, что вас просто убьют? Ну, ищущие Блаженства… вы думали, там правда что-то такое, не знаю – рай?
Русалка покачала головой.
– Мы знали. Те, кто приходит в церковь – им не сразу говорят. Там сначала так хорошо, знаешь… У меня мать умерла, отец давно уже, а мать и сестренка этой зимой. Работы нет. А тут эти. Я пошла к ним потому, что там хотя бы кормят, похлебку варят каждый день. Работать тоже много приходилось… ну и проповедовать. И тебя там обволакивают такой любовью, такой заботой. Все такие хорошие, ласковые. И молятся Богу. Мне понравилось молиться, такое теплое чувство внутри. Я думала, как хорошо… А потом меня избрали. А у избранных – все иначе. Хотя тебе с самого начала уже объясняют, что эта жизнь – ад, юдоль зла. И на самом деле, ведь ад, разве нет? Разве они неправы, Маус?