Иволга, конечно, была не внутри. Она стояла снаружи и раздавала распоряжения пробегающим, работая одним пальцем на планшете. Я увидела Чуму и Апреля – мы подбежали к Иволге почти одновременно.
Иволга взглянула на нас.
– Освободите Ворона, – велела она негромко, – без него мы не вытянем.
Через минуту мы были у подвала. Часовые из четвертой, что характерно, даже не побежали защищать Танку. Конечно, куда важнее охранять «властолюбца и садиста»!
– В сторону! – велела я, – приказ Иволги!
Видя наши автоматы, часовые повиновались моментально, расступились.
– Дверь открыть! – распорядилась я. И это было выполнено, мы прошли в отпертую дверь. Чума взглянула на засранцев из четвертой.
– И валите на периметр! – посоветовала она, – иначе хуже будет!
Их как ветром сдуло. Мы вошли в подвал. Ворон сидел, привалившись к стене. Апрель бросил ему гауссовку – мы прихватили по дороге. Ворон поймал оружие, но с места не двинулся.
– Ворон, ты чего? – я наклонилась к нему. Снова острая жалость пронзила сердце. Кавказ приписал ему собственные качества, собственный бессмысленный садизм – Ворона били все эти дни почем зря, и били неслабо.
– Руку дай, – Ворон посмотрел не на меня, а на Апреля. Ну да, Апрель покрупнее и посильнее меня будет. Он протянул руку Ворону, рванул его вверх. Ворон поднялся, пошатнулся и удержался на ногах.
– Нападение? – спросил он, – дружки?
– Да, – ответила я. Мне хотелось задать ему тысячу вопросов. Например, сможет ли он вообще держаться на ногах. Но Ворон сказал.
– Пошли. Разберемся.
И хромая, бодренько двинулся вперед, к выходу из подвала. Мы выбрались вслед за ним.
– Маус, – попросил меня Ворон, – стой здесь. Останься со мной.
Я, конечно, осталась. Другие побежали к воротам, где шел бой. Ворон о чем-то поговорил с Иволгой, затем развернулся и быстро захромал в сторону ворот. Я за ним. Ворон обернулся, снял с плеча гауссовку, сунул мне.
– Можешь стрелять, – сказал он, – мне не до того сейчас.
Ему, наверное, и держать-то оружие тяжело, подумала я. Мне тоже было тяжеловато, свой автомат я на бегу пристроила за спину, а гауссовку держала на руках. Вскоре мы увидели Спартака, который командовал обороной ворот – он сидел в естественном укрытии под стеной корпуса – выемка у подвального окна. Ворон коротко обсудил с ним ситуацию, они посмотрели на планшет. Потом Спартак выскочил из укрытия и побежал к воротам. Я установила оружие на кирпичную кладку и приготовилась стрелять. Ворон подвел микрофон к губам.
– Первая, вторая, внимание! Постам приготовиться вести огонь! На счет три ворота открыть! Один… два…
Он еще не сказал «три», как мне стала понятна идея. Наши вели огонь с забора по наступающим – но это можно было делать до бесконечности, пока не закончится боезапас. Широкие ворота разошлись в стороны, и на двор, освещенный прожекторами, усеянный лежащими телами, ломанулась страшная, черная толпа снаружи.
Все-таки дружки – неумный народ. Хотя среди них тоже есть офицеры, даже больше, чем у нас. Но какими же надо быть дураками, чтобы вот так прямо вломиться… пусть даже они к этому и стремились с самого начала.
Пулеметы заработали с трех сторон. Я нагнулась к гауссовке, прицелилась и стала выдавать короткие, точные очереди. Дружки, вбежавшие в мышеловку, метались из стороны в сторону, темные тела впереди падали, и я не знала, кого из них подбили мои ускоренные электромагнитом пули. Кто-то из дружков рвался назад к воротам, несколько человек прорвалось и бежало теперь между корпусами, на них бежали наши, схватиться врукопашную. Я глянула на Ворона.
– Сиди здесь, – приказал он. Я стала выцеливать оставшихся врагов. Ворон все время переговаривался – с Иволгой, со Спартаком, еще с кем-то. Наконец он распрямился. Оперся рукой о барьерчик и выскочил из укрытия.
– За мной, – сказал он мне негромко. Я, конечно, последовала за ним. Ворон поднял свой «Удав» и закричал:
– ГСО! За мной! Ура-а!
Он бежал, прихрамывая, к раскрытым воротам, я, сгибаясь под тяжестью оружия, за ним, и сзади отовсюду вылезали бойцы и следовали за нами. И так это было хорошо и правильно – бежать за Вороном в атаку, что не мне одной в этот миг пришла короткая мысль – как же мы могли позволить схватить его? А потом до меня дошло, что у Ворона нет бронежилета. Мы не успели об этом подумать.
Ворон распределил бойцов на три потока – преследовать разбегающихся дружков. Я опять осталась рядом с Вороном, мы побежали прямо, в узкий проход меж двух разваленных зданий, из одного окна ударил пулемет. Ворон остановился и послал пятерых в здание – обезвреживать пулеметчика, мы же пошли дальше, прижимаясь к стенке, потом нас встретил шквальный огонь спереди. Беглецы засели в естественное укрытие – яму и ударили по нам.
– Урюк, Лиса, Вэй, – негромко сказал Ворон и показал рукой – обходить. Группа бросилась в обход укрытия, чтобы мы могли атаковать с разных сторон. Мы просто выжидали, засев за бетонными глыбами. Ворон повернулся ко мне.
– Маус… промедол есть?
Я дрожащими руками сорвала аптечку, нашла шприц-тюбик. Ворон хотел взять его, но я покачала головой.
– Я сама. Так лучше.
Воткнула шприц-тюбик в бедро прямо через штанину. Ворон вздрогнул, потом стал расслабляться.
– Спасибо, – буркнул он. Я выбросила шприц.
– Ворон… мы броник тебе не взяли. Возьми мой.
Я стала расстегивать свой. Ворон зыркнул на меня.
– Чокнулась? Сиди тихо.
Потом встал. Видимо, получил сигнал от группы обхода.
– В атаку, вперед, за мной!
Одновременно затрещали очереди со всех сторон, и мы бросились к яме, в которой засели дружки – Ворон впереди, размахивая «Удавом», без малейшей защиты. Но мне казалось, что пули волшебным образом минуют нас. Хотя что-то чувствительно толкнуло меня в плечо уже на подходе. Я лишь дрогнула – и тут же прыгнула в яму, выхватывая на ходу нож.
Теперь висящее на мне оружие только мешало. Раньше на него штыки специально делали, но теперь этого нет, пользоваться надо ножом. Кто-то схватил меня сзади за шею, я изо всех сил пнула врага в лодыжку, извернулась и ударила ножом, что было сил – нож только скользнул по бронику, я вывернулась от захвата, перехватила нож и ударила высоко, в шею. Кровь брызнула мне прямо в лицо. Мужик повалился, я выплюнула соленую гадость, провела по лицу рукавом.
Все уже было кончено. Наши добивали еще живых врагов – никто не церемонился и с ранеными. Ворон прислонился к ледяной стене и о чем-то говорил, видимо, с Иволгой. Потом поднял руку.
– Товарищи! Назад. На базу!
– С тобой все в порядке? – спросил он, когда мы двинулись назад.
– Да.
– Лицо у тебя в крови.
– Это не моя. А с тобой как, Ворон? Легче?
– Да, легче, – согласился он. И непонятно было, легче оттого, что промедол утишил боль, или оттого, что наконец Ворон на свободе.
– А орудия? Они же по нам стреляли.
– Иволга сразу выслала группы – орудия обезврежены, – ответил Ворон, – не волнуйся, все нормально. Они не подготовились всерьез.
Мне вдруг пришла мысль.
– Может быть, они знали, что у нас… ну что тебя обвиняют, и у нас раскол. Может быть, они специально…
– Проверим, – сухо сказал Ворон, – мы теперь все проверим.
В первые полчаса я чувствовала какую-то эйфорию – оттого, что Ворон жив и на свободе, оттого, что вся тягостная ситуация, казалось, разрешилась, да и в конце концов, мы победили! Дружки не только не захватили Танку – они сами понесли серьезные потери: были уничтожены две их гаубицы, старинная «Нона», убито множество народу.
Радость не уменьшилась и оттого, что вернувшаяся группа захвата под командованием Чумы сообщила потрясающую новость: они видели Горбатого. Он успел, конечно, уйти. Не дурак ведь, с пистолетом в атаку лично бегать. Вторая новость была не менее удивительной: мы собрали много гаусс-винтовок от хеклер-коха, а такое оружие у нас в городе можно найти лишь в одном месте – в охране Завода. Ну или в охране Новограда – там одна и та же контора работает. Конечно, то, что у нас теперь есть такие винтовки, да еще боезапас и батареи к ним – очень хорошо. Но выводы из этих фактов получались не самые веселые.
Но самое страшное накрыло позже. Да, мы победили, да им не удалось повторить наш маневр и разбить нас одним ударом.
Но какой ценой нам досталась эта победа…
Угрюмая Дана стояла рядом с двумя дочками Чингиза – те ревели, кажется, не переставая. Всхлипывали, шмыгали носами. Где его мальчики – даже не знаю. Чингиза больше нет, он лежит, аккуратно завернутый в мешковину, на снегу, в ряду остальных тел.
Там же где-то все мои – Линь, Майк и Волк. И Север лежит в госпитале, болтаясь между жизнью и смертью. Выжили Апрель и Чума. Пока что. Может быть, я приношу несчастье – все, кто приходит в мое отделение, гибнут. Почти все. Но ведь и в других отделениях все похоже. Некоторые выбило вообще целиком. Четверо часовых, которые героически оборонялись несколько минут, дав нам возможность собраться, лежат отдельно. Если бы не они… А я даже позывные не у всех знаю, не то, что имена – двое из них были совсем новичками.
Нас осталось мало. Очень мало. «Погибла почти четверть», сказала Иволга. Но из четвертой роты погибли очень немногие. Она почти вся цела. Ведь их послали на оборону периметра, а по периметру к нам пролезть трудно, с двух сторон – непроходимые развалины (да мы их еще минами нашпиговали), с третьей – опять же глубокий овраг. Дружки, конечно, попытались нас окружить, но с той стороны их легко было отбить.
Понятно, почему этих мудаков послали на легкий участок – им нельзя доверять сложный. Но обидно, что они уцелели.
Уцелел и Кавказ, и по-прежнему, как ни в чем не бывало, сияет своей лысиной под внушительной пыжиковой шапкой. Его оперный бас гремит тут и там. Кажется, он уже считает себя кем-то вроде главнокомандующего ГСО – хотя и ничем не распоряжается, все дела решает Иволга. Ворон на свободе – но не вылезает из госпиталя. Во время боя его даже не зацепило, хотя он был без броника и шлема – но видимо, в предыдущие дни ему сильно досталось.