Она замолкла и со страхом посмотрела на Кавказа. Лицо того потемнело. Видимо, он хотел что-то сказать Гюрзе, но при всех не решался.
Ну и подонок, металось у меня в голове. И ведь понятно же, что это так и было. Мы же все это понимали, все видели… но как-то думали – ну мы же и сами девчонки, но как-то крутимся, а если эти дуры за себя не могут постоять, не наши проблемы.
А как я бы себя вела, если бы оказалась на месте Гюрзы? С таким вот ротным? Не знаю. Мне кажется, я бы ушла вообще или попыталась Ворону пожаловаться. Но я Ворона знаю очень давно, да и Иволгу – лично, так уж сложилось. И потом… люди просто разные. Мне, например, все пофигу. А Гюрза, может, с детства зашуганная. Мало ли таких…
Я взглянула на Чуму и испугалась. Лицо у той было белое прямо-таки.
– Она врет! – крикнул кто-то со стороны четвертой роты. В зале поднялся невообразимый гвалт.
– Сам ты врешь!
– Козлы!
– Она сама подстилка! За шоколадки под Кавказа стелилась.
Над залом поднялся мат-перемат. По лицу Гюрзы потекли слезы.
– Тихо! – голос Иволги перекрыл гвалт, – это мы разберем отдельно! Мотя! Под твою ответственность – охрана Гюрзы, чтобы к ней никто не смел приблизиться! Садитесь на место! Все сели и замолчали! Тишина!
В зале установилось неровноя, готовое взорваться в любой момент молчание. Иволга выцепила взглядом кого-то в зале.
– Эльза! Ты что-то хотела сказать?
Встала девушка с белокурой короткой стрижкой. Я знала ее смутно – она была в четвертой, но быстро перешла во вторую.
– Гюрза и Мотя говорят правду, – произнесла она, – в четвертой девчонок насилуют.
– Сука! – выкрикнул кто-то, – да вы все добровольно ложились!
– Молчать! – Иволга стукнула по столу, – слово предоставлено Эльзе!
– Добровольно? – закричала Эльза, – когда вокруг тебя десять парней, и тебе еще угрожают? А дашь кому в морду – на подвал загремишь! Хер вам, а не добровольно! Да, и мне так досталось – добровольно! Только я на следующий день в другую роту ушла. А многие вообще из ГСО поуходили! Мы воевать пришли, а не к дружкам на подстилку!
– Эльза, а почему ты не сказала об этом раньше? – спросила Иволга. В зале наконец замолчали, прекратился гул. Видимо, Иволга выразила то, что думали многие.
– А как скажешь? – спросила Эльза, – вы же не поверите. Вы никогда не верите. Защищай себя сама, а не можешь – твои проблемы, ты сука, подстилка, вот и все. Изнасилование – серьезное обвинение, надо либо верить, и тогда выгонять Кавказа и половину четвертой… а может, и всю четвертую. Либо меня выгонят за вранье. А кто их выгонит, они же у нас молодцы-богатыри.
– Надо было поговорить с нами, – негромко сказала Иволга, – со мной, с Вороном… но вообще ты права, это наш просчет. Мы подумаем, что сделать, чтобы это не повторилось.
Она подняла руку, снова перекрывая гвалт, поднявшийся в зале.
– Сейчас мы решаем вопрос Ворона. Мы все заслушали – свидетелей обвинения, свидетелей защиты. Предлагаю сейчас проголосовать по нескольким пунктам. Виновен ли Ворон в смерти бойца Духа?
– Не-ет! – заревел зал. Но Иволга снова застучала по столу и потребовала голосования. Взметнулся лес рук. Ворон был объявлен невиновным.
– Остальные обвинения – в коррупции, садизме, несправедливом приговоре в отношении Пули – ничем не подкреплены. Предлагаю их считать недоказанными. Кто за?
И за это проголосовало подавляющее большинство бойцов.
– Итак, обвинения с Ворона сняты! – Иволга встала и посмотрела на другую сторону трибуы, где молча, тихонько сидел наш командир с белыми полосками пластыря на лице.
– В связи с этим предлагаю Ворону занять обычное место, – она указала на пустой стул рядом с собой. Ворон поднялся и пошел к этому месту. Мы взревели и вскочили, приветствуя его.
Он остановился. Посмотрел в зал. На изуродованном лице появилась вдруг неожиданная, скупая улыбка. Он поднял вверх правую руку, сжатую в кулак.
– Спасибо, товарищи! – сказал он. И сел. Наш любимый Ворон. Мое сердце готово было разорваться от чувств. Какой бред! Как мы вообще могли хоть на секунду допустить подобную чушь: Ворон – злобный тиран и властолюбец!
– Заседание не закончено, – возвысило голос Иволга, – теперь мы разберем другой вопрос.
Она встала.
– Я выдвигаю обвинения против командира четвертой роты Кавказа, и бойцов Айфона, Джипа, Лона, Марса, Лешего! Все названные – к трибуне! Первая рота, обеспечить охрану!
Бойцы четвертой роты не посмели ослушаться, цепочкой потянулись к трибуне. Вокруг них тут же встали ребята и девчонки с автоматами на руках – похоже, все это было продумано заранее. И у дверей встали часовые.
– Пункт первый, – Иволга посмотрела на свой планшет, – вменяется Кавказу. Убийство бойца четвертой роты Духа. С целью манипуляции и запугивания. Пункт второй – Айфон, участие в убийстве.
– Я не убивал! – голос Кавказа звучал уже менее уверенно. В зале раздался шум, но Ворон крикнул «тихо!»
– Пункт второй! – Иволга читала дальше, – обвинения в изнасилованиях бойцов женского пола. В отношении Кавказа, Айфона, Лона, Лешего. И подозрение в этом отношении падает на всех мужчин-бойцов четвертой роты. Тут необходимо дальнейшее расследование. Пункт третий! Кавказ виновен в клевете на главнокомандующего ГСО Ворона, попытке оговорить его и примененных к нему самовольно, без разрешения методов физического воздействия, повлекших за собой телесные повреждения средней тяжести.
Я посмотрела на Ворона. Он сидел не двигаясь, как ни в чем не бывало. Даже ухом не повел. Нехило он бегал во время боя, если у него ребро даже сломано, и что-то там с мошонкой.
– Пункт четвертый, – Иволга набрала воздуха, – мы обвиняем Кавказа в вероятном сговоре с противником и заговоре с целью перехвата власти в ГСО. С этой целью, очевидно, он оклеветал Ворона и создал всю эту ситуацию, и вероятнее всего, осуществил сам или через своих сторонников сговор с дружинниками и, возможно, охраной Новограда, подсказав им момент нападения именно тогда, когда Ворон находился в заключении и в плохой физической форме из-за истязаний, а ГСО была разорвана и находилась в состоянии дезорганизации. Созданные нами тактические модели предусматривали нападение на ГСО извне, но число жертв предполагалось гораздо меньше – такое число жертв у нас получилось именно оттого, что мы были на тот момент абсолютно не готовы к обороне.
– Бред! – высказался Кавказ, – еще и предательство сейчас навесят!
– У тебя есть что сказать? – Иволга обратилась к кому-то в зале, взметнувшему руку. Боец поднялся. Я не помнила, как его зовут, мужчина уже в возрасте, невоенного вида, сухопарый, седой.
– Грей, третья рота, – представился он, – видите ли, я до войны, в прошлой жизни был юристом. Интересовался историей. Конечно, это было уже очень давно, но… Я хочу добавить к этим обвинениям еще одно. Попытка манипуляции фактами. Намеренная клевета в отношении прошлых поступков Ворона и всей ГСО. Поверьте мне, исторический опыт показывает, что такая ложь и такие манипуляции обходятся очень дорого.
– Принято, – кивнула Иволга, – еще есть дополнения? И какие будут предложения по нашим действиям, товарищи?
– Расстрелять!
Мотя вскочил, вскинув сжатый кулак. Оглянулся на зал.
– Чего еще рассусоливать? Все ясно с этими… Кавказа и этих пятерых – расстрелять! Остальных запереть и провести расследование.
В зале поднялся одобрительный гул. Чума сказала мне на ухо, наклонившись.
– Дельное предложение. Я однозначно за.
Иволга подняла руку, но гул так и не стих окончательно. Она обратилась к Ворону.
– Твое право – высказать свое мнение. Что будем делать в связи с этими обвинениями?
Народ как-то притих. Все ждали, что скажет Ворон. Он поднял заклеенное лицо и произнес без улыбки.
– Я воздержусь. Это не мое дело, решать судьбу этих людей. Не хотелось бы, чтобы это выглядело как личная месть.
– Да расстрелять их и все, чего вы ждете! – завопил кто-то сзади. Снова поднялся гвалт.
– Кавказа повесить!
– Отрезать яйца!
– Лучше за яйца повесить!
– Они же насильники! Знаете, чего раньше с такими делали?
– И чо, ты сам лично будешь делать?
– Кавказа повесить, этих – расстрелять!
Даже в каком-то углу зала парни начали дружно скандировать: «Рас-стре-лять! Рас-стре-лять!» Правда, это быстро заглохло. Мне было страшно. Все выглядело так, что сейчас Кавказа и этих пятерых, жмущихся к углу трибуны, растерзают голыми руками… Кавказ посматривал на дверь, на окно, беспокойно ерзая – но охрана держала его на прицеле. Самое ужасное, что я хорошо понимала всех, кто сейчас орал – а орали многие, и я в принципе была с ними согласна. Кавказ достал буквально всех! Он собрал вокруг себя дружную секту, но все остальные в ГСО его терпеть не могли – за наглость и попытки командовать. А теперь еще все вот это…
Смерть окружала нас, смерть была повсюду… каждый день в городе умирали дети, взрослые, на трупах разжирались крысы-мутанты, рабочие падали от истощения прямо у станков. Дружки хозяйничали как хотели, если только им не мешала ГСО – прийти в кое-как законопаченный дом, расстрелять мужчин, изнасиловать и зверски добить женщин и детей, забрать всё, что в доме есть – это было в Кузине повседневной нормой жизни. И в ГСО постоянно гибли наши товарищи, и только что мы потеряли многих, все ещё помнили горечь и отчаяние вчерашнего вечера, и если есть одно только подозрение, что в этом виноват Кавказ… Смерти, смерти, смерти, смерти, смерти, смерти, смерти, смерти, смерти, смерти, смерти окружали нас повсюду, уже много лет, и что в сравнении с этим надрывающим душу ужасом – расстрел горстки наглых отожравшихся бандитов, рвущихся разрушить ГСО? Да если бы святые ангелы спустились на землю, они бы первым делом расстреляли Кавказа…
Наконец, если рассуждать разумно, то никак нельзя оставлять этого типа в живых – он уже столько навредил, и будет вредить ещё.
Предположим, мы его просто выгоним. Сто процентов гарантии, что он не будет тихо сидеть в городе! Нет, он пойдет к дружкам, а может быть, как Горбатый, договорится с Охраной Новограда… А ведь он знает о нашем вооружении, планах, личном составе практически всё. Так как же его отпустить?