Но ведь и эту идею – напасть на Горбатого – нам подсказала Иволга, я не сказала этого вслух, разумеется. Но будто услышала, как говорит Чума. Да, она бы так и заявила сейчас… и были у неё уже такие мысли – мол, Иволга дурью мается, нам выживать надо, а не нападать на кого-нибудь.
Но раньше мы даже не выживали! ГСО только сокращалось. Готовых сражаться за хорошие идеи, на одном энтузиазме, находилось не так уж много. А теперь, с реальными победами, с питанием и обмундированием – дело другое. Вот ведь оно как: с одной стороны, стало лучше, с другой – это улучшение принесло беду. Сильным быть хорошо, да только на сильных больше шишек валится.
Чушь! Как будто на слабых они не валятся. Только раньше на нас мог любой из дружков обидеться, хоть Мертвец, хоть Батя – и всех перебить как цыплят. А теперь на нас целая армия нужна… вот о чём надо думать.
– Мы выживем, – убежденно произнесла Иволга, – мы обязательно выживем и победим. Ничто не может победить сплочённый коллектив, Ворон. Вообще ничто. Но надо понимать, что отсидеться не удастся, и что ждать нельзя. На Заводе уже пробовали бастовать – но получается плохо, их просто убивают или выкидывают за ворота. Беспредел, хозяева творят, что хотят. В этих условиях поможет только восстание, и рабочие, в принципе, к нему готовы. Не все, конечно, но ядро есть. И гвардия теперь есть, вооруженная – они занимаются на пустыре за территорией завода, там же у них склад оружия. Его только на территорию надо будет перенести.
– Сколько человек в этой гвардии? – спросил Ворон.
– Пока двадцать четыре. Но будет больше.
Ворон скривился.
– Надо связываться с ними. Поддержать их. Временно перейти на территорию Завода. Ворон, мы должны взять Завод и Новоград в свои руки. И установить в городе свою власть. Это – наша цель.
Мы с Вороном посмотрели на Иволгу круглыми глазами. Она чокнутая, шевельнулась мысль. Мне надо было догадаться с самого начала.
– Иного пути нет, – твердо произнесла Иволга, – и не говорите, что это невозможно.
– Они будут нас бомбить.
– И на Заводе, и у нас есть ПЗРК, арта тоже есть. Кроме того, они вряд ли решатся сразу бомбить свою собственность. Завод – это же основа жизни Новограда. А вот мы будем стрелять и по Новограду.
– Там же дети, – вырвалось у меня. Мне вспомнились чистенькие, красивые дома, ярко раскрашенная детская площадка. Как в сказке. Как до войны.
– А в городе – не дети? – жёстко спросил Ворон. Я кивнула. Да, и у нас дети. И в городе тоже дети, и они все умрут, если мы ничего не предпримем.
– Мы предоставим коридор, пусть желающие эвакуируются, – сухо сказала Иволга, – Новоград надо взять. Власть в городе должна принадлежать рабочим, и мы как ГСО должны их поддержать. Стать их народной армией.
Я взялась пальцами за виски – в голове тонко заныло.
– Подожди. Иволга… подожди. Это же ерунда. Ну вот возьмем мы власть в городе… ладно. Может, будем распределять там продукты среди всех. Может, наладим жизнь… Но ведь мы же не одни в мире остались. Мне Яра рассказывала. Куда-то же они продукцию продают. В других городах тоже есть богатые, армия. Где-то даже целые государства еще есть. Те же самые китайцы, у которых Завод раньше был, придут и заберут. Всех поубивают… Или казахи придут. Да и в России еще армии всякие есть. Понимаешь, мы до тебя как-то жили… А тут захватили Горбатого – вроде и хорошо, а с другой стороны – проблемы такие возникли, что теперь не знаешь, как их решать. Ты говоришь – захватить всю власть в городе. А дальше что – в России власть захватить? Таких сил у нас нет и не будет. Мы одни против всего мира? Знаешь… может, лучше поскромнее быть, меньше проблем будет.
Иволга с силой помотала головой.
– Мы не будем одни против всего мира, Маус.
Она помолчала.
– Я не рассказывала вам всего. То, что в Кузине сейчас происходит – идет во многих местах. Везде люди восстают, берут власть в свои руки. В Ленинграде сейчас управляет трудовая коммуна.
– Это Питер, что ли? – уточнил Ворон.
– Ну да… мы его всегда называли Ленинградом, – подчеркнула Иволга, – и в других местах такие коммуны уже есть. И новые появляются. Мы только присоединимся к ним. Может быть, они даже смогут нам помочь… у них авиация есть, ракеты высокоточные.
– Авиация? – вскинулся Ворон, – ты серьёзно?
– Совершенно серьёзно. Но я не хочу об этом говорить, у них тоже сил мало пока, нам самим бы надо продержаться и объявить коммуну. Тогда они с нами объединятся, и… будет легче. Но пока не говорите ничего об этом. Надо, чтобы люди верили в свои силы. В свои собственные силы.
– Иволга, блин… – Ворон пораженно замолчал, а потом спросил, – Оль, ты коммунистка, что ли?
– Типа того.
– И все, что ты тут делала…
– Да. Типа того.
Она серьёзно, испытующе смотрела на Ворона. Я понимала, что она хочет спросить – и как? Ты теперь со мной – или выгонишь? Ворон подумал и кивнул.
– Хорошо. Другого выхода у нас все равно нет. Или победим, или сдохнем. Я с тобой. Будем брать власть. Маус, а ты? – он глянул на меня.
«А что, у меня есть какой-то выбор?»
– Я всегда с тобой. Даже не сомневайся, – ответила я.
Не то, чтобы я не понимала безумие этой идеи. Отлично понимала. Четвертую роту пришлось полностью расформировать – почти все уцелевшие поклонники Кавказа ушли сами. Нескольких оставшихся человек – девушек и тех парней, кто не участвовал в образе жизни, навязанном Кавказом, в основном, новичков – распределили по другим ротам. Вместе с боевыми потерями это привело к сокращению нашей численности на треть.
Нам надо было зализывать раны. Захватить какую-нибудь из мелких банд, чтобы увеличить боезапас. Навербовать еще людей и обучать их. Словом, затаиться и сидеть тихо-тихо, набираться сил.
Мешало другое: копари уже не могли расплачиваться с нами за охрану: у них самих весной продуктов практически не осталось. Похлебка стала пустой, хлеба никто не видел уже давно – то, что приносили рабочие, мы полностью отдавали детям, для них и варили отдельно. И еще раненым.
Все ходили голодные и злые. Там и сям вспыхивали драки. Несколько человек ушло из ГСО, а рабочие приходили на занятия все реже.
Единственное светлое пятно – погода. К концу марта снег начал таять – это благо, а то раньше, помню, он чуть не до июня лежал. В этом году стало совсем тепло, иногда выглядывало солнышко из-за серой пелены, и это радовало душу. Но тем не менее, все еще было холодно, по ночам – ниже нуля, а дрова и уголь остались только для кухни.
На очередное собрание все пришли злые и недовольные. Я физически чувствовала, как вокруг нарастает напряжение. Было ощущение, что все ждут чего-то. Ждут, конечно, от Иволги. Привыкли мы от Иволги чего-то ждать, нет, чтобы сами… хотя с другой стороны, у нее идеи всегда необычные. Мы сами, может, до такого и не додумались бы. А если бы кто и додумался – то никто бы его не послушал.
Иволга открыла собрание, мы поговорили про обычные вещи – про еду (все жаловались, что еды мало, и брать негде), про дисциплину (она сильно упала), про летнюю форму (ее надо пошить, но пока совершенно нечем расплачиваться с мастерской Морозовой), про итоги патрулей (а вот тут все было неплохо, мы стали действовать лучше, сказалась налаженная система обучения. Нсколько случаев за последнее время, когда наши ребята эффективно схватились с дружками, перебили их, защитили людей, да еще принесли домой трофеи).
А я сидела и вспоминала разговор с командованием накануне. У командиров были свои, отдельные заседания, и вот вчера меня туда почему-то пригласили.
Накануне Ворон сказал мне:
– Знаешь что, Маус? Мы окончательно решили: формируем отдельный взвод разведки. Пока там будет только двенадцать человек. Есть мысль назначить тебя командиром.
Я потеряла дар речи.
– Но я… Ворон, есть же люди поопытнее.
– Их мало, – покачал он головой, – бывшие солдаты, кто участвовал в войне, уже по возрасту не годятся. А ты столько дел провернула. Да и в отделении у тебя порядок. И потом, – он помолчал, – знаешь, Маус, это важно. На тебя я могу положиться стопроцентно.
У меня внутри стало тепло. Я кивнула.
– Ну ладно! Назначите – постараюсь как-нибудь справиться.
И вот в начале совета командования Ворон объявил о своем решении. Мне показалось, что все —Принц, Спартак, Лао-ху – смотрят на меня с неодобрением. Но конечно, я сделала морду кирпичом и прикинулась ветошью. Пусть себе думают, что хотят. Внутри же мне было нехорошо от такой ответственности. Хотя с другой стороны – разве я так дергалась, когда меня посылали на реально опасные задания? Нет. Послали – я и сходила, и сделала все, что нужно, и оказалось правильно. А чего же дергаюсь теперь?
А Ворон между тем продолжал.
– Положение у нас, товарищи, очень нехорошее. Сегодня утром мы получили сообщение от нашего агента в Новограде. Во-первых, опасность для нас теперь исходит именно оттуда. Это для тех, кто не в курсе, – он коротко глянул на меня, – Горбатый действительно работает теперь в службе Охраны, занимает там неплохой пост. Насколько я знаю, у него в войну было довольно высокое звание, мужик тертый. Его личная цель – уничтожить нас, и, по сообщению нашего источника, он убедил в этом командование Охраны. То, что было в прошлый раз – не очень серьезно, своего рода разведка боем. В следующий раз нам не выстоять. И назначена конкретная дата наступления на нас – третье апреля.
– Эвакуировать, – сразу сказал Принц, – что тут думать? Заберем оружия сколько сможем, разойдемся, переждем…
– То есть распустим ГСО сами? – насмешливо перебила Иволга, – не дожидаясь, пока они нас разобьют?
– А что ты предлагаешь? – спросил Лао-ху.
И вот тогда Иволга сказала, что она предлагает. На заседании спорили мы недолго, опытным военным было ясно, что выхода нет. Но у командиров все же оставались сомнения: как это воспримет народ.
– Мы не в армии, – заметил Спартак, – у нас все добровольно. Если не согласятся идти – то разойдутся по домам, и все дела.