И вот теперь Иволга стояла перед общим собранием и говорила.
– Плохо, говорите? – она обвела взглядом зал, и народ притих. – Нет. Все, что вы говорите – пока еще не плохо. Это все еще пока нормально. Я сейчас вам скажу, что плохо на самом деле.
Она перевела дух.
– На самом деле плохо то, что Горбатый служит в частной армии Новограда, в Охране. И что они планируют наступление на нас, которого мы здесь не переживем. Большое наступление. Поэтому, товарищи, выход у нас только один – пока нас не смяли, мы должны сами перейти в атаку. На Заводе планируется большая забастовка, на этот раз к ней присоединятся все цеха, а кто не присоединится – тех рабочие договорились выставить с территории. Они откроют ворота нам. Мы должны захватить Завод, укрепиться там. Там есть арта, там есть возможности для обороны. А потом мы захватим Новоград и власть в городе. И это наша единственная возможность выжить. Я не шучу и не преувеличиваю. Единственная. Возможность. Выжить.
Я подумала: плохо, что такая тишина вокруг. Народ еще даже не загалдел… то есть все так поражены этой идеей, что не знают, что и сказать. А что тут скажешь? Безумие. Где мы – и где Охрана Новограда? Настоящая армия с современным оружием, с отборными хорошо кормленными солдатами.
Иволга продолжила, пользуясь тишиной.
– Может, кто-то скажет – это невозможно? Все возможно, товарищи. Да, в военном отношении мы слабее армии Новограда. Но вы забываете о другом: рабочие тоже будут на нашей стороне, и раз уж они пошли на такие крайние меры – они будут воевать вместе с нами.
(Все ли рабочие, или хотя бы большинство – на нашей стороне? – подумала я. Что-то я в этом глубоко сомневаюсь… По жизни практически все боялись за свое рабочее место, вкалывали, чтобы выжить… и вот теперь стали такими смелыми?)
– Кроме того, есть еще один фактор: армия Новограда живет в Новограде далеко не вся. Квартиры там есть только у офицеров. А у большинства охранников – семьи в городе. Родственники работают на Заводе. Солдаты армии Новограда – такие же люди, как и мы. И с ними тоже можно будет поговорить. И мы это обязательно сделаем. Товарищи, мы должны это сделать. Мы должны захватить Завод и Новоград, взять власть в городе – или через месяц ГСО перестанет существовать, и почти все мы будем мертвы.
– Что она рассусоливает? – спросила Чума у меня под ухом. – Надо сделать – пойдем и сделаем. Чего еще говорить-то?
Я с удивлением уставилась на нее. И в этот миг поняла. Чума всегда относилась к Иволге настороженно, а ее идеи не принимала. И если уж Чума вот сейчас так говорит – значит, и все остальные тоже… значит, мы возьмем Новоград или погибнем.
Впрочем, у Чумы просто личный счет к Горбатому…
Но я оказалась права. Все командиры, один за другим, подтвердили слова Иволги. И без особых эмоций, быстро вся ГСО проголосовала за это решение. Взять Новоград – или попытаться взять и погибнуть. И я подняла руку «за» – но не высоко.
У меня внутри все смерзлось. Мне стало по-настоящему страшно.
Однако страшно или нет – а на работу мне всё же надо было идти. Забастовка, я знала, назначена на 30-е марта. Пока что Завод трудился в старом режиме, по-прежнему из погрузочного цеха одна за другой выкатывались фуры и уходили по уцелевшему шоссе куда-то на восток. По-прежнему у машин стояли заморенные рабочие, их движения напоминали сомнамбул. Бесшумно двигались манипуляторы, шипели прессы, лязгали механизмы. Охрана застыла у входов, с гаусс-винтовками на руках. Яра сидела за столом, читая очередную книгу, на сей раз с планшета, а я наводила порядок на складе.
– Маша, – Яра пощелкала по экрану пальцем, – у вас там как дела, в ГСО? Ты ведь там живешь теперь?
– Да, давно уже там живу, – я положила тряпку и подошла к Яре. Чего бы ни делать, лишь бы не работать.
– Ну и как там у вас?
– Нормально, – я пожала плечами, – ходим в патрули…
– А мне квартиру в Новограде дают, – сообщила Яра, – в конце месяца переезжаю. Неплохо, как считаешь? Они собираются открыть частную школу… Возможно, здесь я работать больше не буду. Может, тебе достанется мое место. Будешь больше зарабатывать.
Я пожала плечами.
– Поздравляю.
– Но вообще зря ты отказалась от места прислуги. Там можно все-таки устроиться. Смотри, другой возможности ведь не будет – мы с тобой, наверное, и видеться не будем, когда я туда перейду. Пока еще я могу поговорить насчет тебя… интересует?
Я покачала головой.
– Нет, Ярослава, спасибо. Школы должны быть для всех детей, а не только для этих, в Новограде. И жизнь нормальная нужна для всех.
Яра остро глянула на меня маленькими светлыми глазками.
– Где ты этого только нахваталась? Нет, Маша. Знаешь, реформаторов, революционеров разных, тех, кто заботился о человечестве – их было полно, но все их усилия всегда приводили только к большой крови и разрушению. Потому что это неправильно. Потому что человек должен заботиться о себе, о своих близких, ну и если хватит сил – о тех, кто окажется рядом. Вот о тебе я готова позаботиться. Не знаю, чем-то ты мне нравишься, Маша. А о человечестве… это только маньяки думают о человечестве, об обществе. Упаси нас боже от таких спасителей!
Я села рядом с ней – раз уж она не ругается, что я не работаю…
– Ярослава… а разве мировую войну начали, и всё вообще разрушили какие-нибудь революционеры? Реформаторы? Разве это все сделали не обыкновенные люди, которые просто заботились о себе, о семье? Вот эта элита, про которую вы говорите…
Яра недовольно фыркнула.
– Ну… у элиты тоже есть свои недостатки, конечно. Но вот сейчас конкретно шанс для тебя выжить и начать жить, как нормальный человек… образование получить… Сейчас этот шанс есть. А потом… не надоело тебе жить, как крысе, в развалинах?
Тут вдруг меня торкнуло. А ведь был бы шанс, если смотреть с точки зрения Яры… еще какой шанс, она и не знает об этом. Пойти в Новоград, пробиться к командованию Охраны… рассказать все – на какое число что назначено, какое у нас вооружение и ресурсы. Тут не только место прислуги, тут можно сразу повыше взлететь. Меня аж затошнило от такого шанса. Вот уж опять – выбор, когда никакого выбора даже и нет, даже и речи быть не может.
Я вспомнила бабушку и ее поговорки.
– Эх, Ярослава… не жили богато – не стоит начинать. Пойду уборку заканчивать.
И я развернулась и пошла мыть полки на складе.
Дома я спросила у Иволги.
– Слушай, Иволга… а кто это вообще – коммунисты?
Так получилось, что мы с ней остались вдвоем – Ворон ушел по делам, а я сидела и приводила в порядок партию «Удавов» – ребятам удалось надыбать в последнем патруле двадцать четыре штуки. И пару ящиков патронов. Пистоли только почистить надо еще как следует, заменить детали кое-где. Я спдела за столом, заваленным оружием, ветошью, железками. А Иволга рядом в старом, продавленном кресле, с компом на коленях
Она подняла голову и посмотрела на меня внимательно. Глаза у Иволги – серые, продолговатые и очень цепкие. И вдруг расхохоталась.
– Извини, Маус. Смешно, – вытерла рукавом глаза.
– Почему? – я слегка обиделась.
– Прости. Не думала, что доживу до такого вопроса.
Она захлопнула плоскую непрозрачную крышку толщиной с лист бумаги. Похоже, у нее было настроение поговорить.
– Знаешь, Маус, когда я была молодая вроде тебя, все очень хорошо знали, кто такие коммунисты, но каждый знал что-нибудь свое. Да и коммунистов разных тоже много было, и в то же время куча людей почему-то заявляла, что мол, никаких коммунистов сейчас нет. Но как же нет, когда их – аж несколько десятков разных организаций? И так в каждой стране.
А теперь… теперь ты даже ничего об этом не слышала. Может, это и к лучшему, я не знаю. Я помню все эти яростные споры, срачи, баталии – в газетах, на телевидении, в интернете, на кухнях. А теперь никто ничего этого уже не помнит. И детям не рассказывает. Теперь все думают только о том, как червей накопать и засолить, картошки раздобыть, дров на зиму.
Она замолчала, снова уставившись в какую-то даль, ведомую только ей одной. А я впервые подумала о том, что ведь была у нее своя жизнь – и еще до войны. Она возрастом как моя мать, наверное. Или даже старше. Нам вообще этих людей не понять. Они в детстве каждый день ходили в школу, о еде не думали – пришла домой, мать еду на стол поставила, ты и наелась. О чем же они думали? Даже представить не могу. Вырастали, учились разным профессиям. Раньше университеты были, училища разные, эти, как их, колледжи. Какая жизнь раньше была сложная! А еще они спорили про коммунистов, оказывается.
Но потом случилась война, и во многих городах стало как в Кузине – прилетела Бомба. Или много обычных снарядов. Или еще что-нибудь.
И они стали такими же, как я, и думают только о еде. А я никогда другой и не была. А Дана даже представить не может, как можно думать о другом и жить по-другому.
– Знаешь, – вновь заговорила Иволга, – случилась странная вещь. Ведь в раньше в головах у людей такой бардак был! Сталин, Троцкий, революция, невинно убиенный святой царь, Россия, которую мы потеряли или не потеряли, голодомор, хохлы, москали, эффективный рынок, неэффективное население, колбаса… Продраться сквозь этот бардак было просто невозможно. А сейчас… такое ощущение, что компьютер выключили. Нет, не выключили, а полностью отформатировали диск. И вся информация, которая на старом диске была, просто потерялась. Наверняка из всех слов, которые я произнесла, ты не поняла ни одного?
– Почему, – обиделась я, – хохлы – это эти, как их… украинцы. Колбаса – это продукт такой из мяса, я ее ела, между прочим! В детстве ела, хотя уже не помню, и в Новограде пробовала. Сталин – я тоже что-то слышала. Хотя точно не помню, кто это. Какой-то плохой человек.
Иволга фыркнула, и я поняла, что познаниями хвастаться не стоило.
– Ну в общем, практически ничего, – сказала она, – ноль. Чистый диск. Общество начисто все забыло и потеряло, вся информационная среда уничтожена. И теперь можно вставить новый носитель и загружать систему с нуля. Полная перезагрузка – вот что происходит.