ям. Ленин писал, – Редискин откашлялся и посмотрел в какую-то бумажку, неловко зажатую в кулачке, – что социал-демократического сознания и н е могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское…
На этом месте я перестала что-либо понимать и отключилась. Как и все остальные. Я размышляла о том, что будет на ужин сегодня, и как дела у Штирлица, а когда снова вернулась к реальности, в цеху стоял уже такой гвалт, что Редискина почти не было слышно, и только доносились какие-то отдельные слова: «Товарищи!… великий советский народ… достижения Октября… мы не позволим!… сталинизм, безусловно, совершал преступления, но…» При этом Иволга, Дмитрий Иваныч и Арсен терпеливо все это выслушивали, хотя им явно хотелось согнать уже Редискина с трибуны. Иволга пару раз напомнила «регламент!». «Время, товарищ Редискин!» Но ничто не помогало. Наконец старичок уже как-то сам заглох и стал нелепо, боком слезать с ящиков.
Собрание стало расходиться. Я наоборот протолкалась к трибуне и увидела, что Иволга разговаривает с кружком ребят, собравшихся вокруг нее. Речь у них шла об одеялах – не хватало одеял. Я терпеливо ждала. Наконец Иволга освободилась, народ вокруг нее разошелся, она заметила меня и кивнула.
– Маус, пошли на ужин.
Я пошла рядом с ней. Иволга давно уже обещала мне рассказать все про коммунизм и научную теорию общества, но пока у нас совсем не было на это времени. Честно говоря, у Иволги вообще не было ни минуты времени ни на что. Редко мы вот так оказывались рядом. Но сейчас меня волновала вовсе не теория.
– Иволга, ну а если Фрякин согласится на все эти условия? Что будем делать? Разойдемся?
– Не согласится, – мотнула головой Иволга.
– Ну а вдруг?
– Ну во-первых, принципиально это было бы неплохо. Мы бы поставили производство под рабочий контроль, а он пока что пусть деньги гребет, постепенно все вопросы бы решили. Но так не будет. Он не согласится. Ему незачем соглашаться, Маус. И он поставлен в такие условия, что и не может согласиться. Видишь ли, конечно, прибыли у него огромные… Ведь деньги во внешнем мире еще сохранились. Он продает продукцию за доллары, за юани. В Австралию даже наша продукция едет. Но делиться ими всерьез он не может – по всему миру сейчас примерно такой же уровень эксплуатации… в смысле, рабочие живут так же плохо, и столько же безработных, везде люди на грани выживания и работают за кусок хлеба. Если он будет давать рабочим больше – его сожрут другие капиталисты. Когда-то существовали объединения капиталистов, государства, с ними можно было договариваться, они вместе решали, дескать, ну ладно, позволим рабочим жить чуть-чуть получше. А сейчас всего этого нет, и Фрякин просто вынужден выжимать последние соки из работающих, иначе другие, более сильные капиталисты сожрут его самого. Ты же помнишь, как часто Завод переходил из рук в руки… Так что выхода у него нет. Он не согласится. Придется отбирать у него власть.
Мы уже вышли из цеха и двинулись к столовой, где как раз выдавали ужин. В светлом еще вечернем небе висела большая Луна, и я который раз почувствовала восторг, глядя на нее – ведь много лет никакой Луны мы вообще не видели. Большой бледный диск висел в небе, и неподалеку от него даже была видна крупная мерцающая точка какой-то звезды.
– А зачем тогда вообще переговоры? – спросила я.
– Время потянуть, – пожала плечами Иволга, – ну и потом, это по-человечески. Наше дело предложить – его отказаться. Рабочие поймут, что нет иного выхода, как только брать власть. Охрана и все в городе поймут, что мы честные люди, а не бандиты, и наши требования справедливы.
– А если мы власть возьмем, – задала я давно мучивший меня вопрос, – то что делать-то будем? Завод запустим опять?
– Конечно, почему нет. У нас есть и люди из отдела сбыта, наладим опять связи, будем работать – конечно, в других условиях. Продукцию сами будем продавать. И в другие коммуны поставлять, а они нам что-то другое взамен… а скоро, может, вообще единый план производства создадут по коммунам. Так что все нормально, Маус, насчет этого не волнуйся. Будем решать проблемы по мере их поступления.
И как всегда, когда я говорила с Иволгой, меня охватил покой и уверенность. Все будет нормально. Со всем разберемся. Иволга знает, что делает.
– Я вот знаешь, что думаю, – произнесла она, – надо еще людей набирать, в городе. Как считаешь? Мы ведь едой обеспечиваем, одеждой, а время сейчас самое голодное… пойдут ведь? Причем набрать надо сейчас и начать уже обучение. Нам людей чем больше, тем лучше. Я думаю, что придется штурмовать Новоград.
– Новоград, – это было для меня новостью, – но как же…
– В военном отношении это вполне реально. Тем более, в Охране тоже есть наши люди… Но ты пока не ломай голову. Придет время – разберемся и с этим.
В следующие дни, помимо обычной работы, мы два раза сходили в разведку, Охрана стягивала к Заводу силы. Тем не менее, были высланы несколько групп в город – агитировать людей за присоединение к нам, и некоторый успех они имели, наверное, потому, что время сейчас самое голодное: пришли несколько десятков новичков, некоторые вполне многообещающие. В их обучении я не участвовала – у нашего взвода полно было других задач. Вместо тяжелораненого Штирлица нам дали двоих крепких парней – Тигра и Феню. Тигр был татарин, а Феня русский, почему его так звали – не знаю.
Все с нетерпением ждали возвращения делегации, ушедшей на переговоры с Фрякиным. Сначала предполагалось послать и Арсена, и Иволгу, и чуть не все наше командование. Но Ворон сказал:
– Если нас там всех перебьют, кто останется здесь?
Арсен все-таки напросился в делегацию, как и Айслу – эта везде напросится! Кроме них, послали еще четырех человек, не принадлежавших к руководству. Ворон был прав, от этих козлов можно ждать чего угодно, перебьют наших – и все.
На переговорах наши пробыли три дня, причем рация молчала, и сообщений от них не было. Командиры заседали непрерывно – посылать ли группу спасать переговорщиков, или выжидать еще, Иволга уже поговорила со мной, не возьмет ли мой взвод на себя эту задачу, и я уже начала морально к ней готовиться… Но тут делегация вернулась.
Пришли они пешком, и было их теперь только трое. Арсен и еще двое рабочих. Причем все трое были ранены.
Тут же собрали всех в упаковочном цеху. Арсен с перевязанной рукой вошел на трибуну.
– Товарищи! – сказал он мрачно, – мы совершили большую ошибку. С этими мудаками переговоры вести бесполезно. Мы для них – никто. Они не собираются с нами разговаривать. Они готовы только нас убивать.
– Скажи толком, что случилось-то! – крикнул кто-то. Арсен кивнул.
– Сейчас все расскажу. В Новоград нас впустили. Петицию с требованиями мы передали, но не самому Фрякину – его мы даже не видели. Передали генералу Садовскому, это главнокомандующий Охраны. Мы без оружия пошли, нас сразу схватили и в тюрьму ихнюю заперли. Подвал у них там в Новограде есть. Мы стали требовать, чтобы нас к Фрякину пропустили на переговоры. А они забрали Айслу…
Он опустил голову. Видно было, что говорить ему трудно.
– Через день вернули. Она… в общем, они нас за переговорщиков не считают. Они нас просто захватили. Айслу взяли, потому что баба, то есть, женщина, ну они думали, баба, чего, допросим и узнаем, что там у них есть, какая арта, сколько народу, какое оружие.
Он снова сделал паузу.
– В общем, били ее, сильно. Издевались всячески. Она уже ходить-то почти не могла. Мы поняли, что ничего из этих переговоров не будет, а в оконцовке они из нас еще информацию выбьют, и все дела. Поняли, что надо прорываться. У охраны оружие отобрали, прорвались. Только вот трое из нас – Николай, Женя и Айслу тоже – пока мы прорывались, полегли. Мы трое вырвались.
В цеху стояла глухая, полная тишина. Кто-то пробормотал в этой тишине «вот гады». Пробормотал под нос – но это было хорошо слышно. Потому что все остальные молчали.
– Товарищи, это бесполезно! – Арсен заговорил громче, – мы для них – не люди. Они не будут разговаривать с нами. Они готовы нас только убивать. Думают – перебьют нас и наберут в городе новых рабочих. А вот фиг. Так – не будет!
Я не заметила, как рядом с Арсеном появилась Иволга. Это было очень правильно. Только она может сейчас сказать то, что думают все.
– Товарищи! – произнесла Иволга негромко, – им нас не убить. Они не захотели говорить с нами – и жестоко ошиблись. ГСО уничтожила самую сильную группировку в городе – дружину Горбатого. Мы все вместе значительно сильнее одной только ГСО. Мы уничтожим этих кровососов! И отдадим Новоград народу. Товарищи! На Новоград!
– На Новоград! – заревел народ в цеху.
– Наши погибшие! – голос Иволги зазвенел и перекрыл общий крик, – Айслу Калиева, Николай Осипов, Евгений Маленко. Их кровь будет отомщена. Мы никогда не забудем их! И никогда не простим! Мы уничтожим паразитов-эксплуататоров. С этого дня мы начинаем готовиться к последнему, решительному бою! Они сами отрезали все пути к мирной жизни. Они не хотят говорить с нами! Так что же – пусть говорят с нашими орудиями! Их ждет смертельный бой. Это – начало их конца. Мы уничтожим их и провозгласим кузинскую Коммуну!
Она подняла вверх сжатый кулак. Я невольно вскинула свой кулак тоже кверху, и увидела, что это сделали и все остальные.
Слово было произнесено. Я знала, что обратного пути теперь нет.
Но все обернулось не так, как мы думали. После собрания наступила моя смена караулить на вышке. Вместо Штирлица в нашу смену я взяла Тигра. Сидели мы тихо, между тем смеркалось. В последние годы иногда мы видим по ночам звезды и луну, но все еще редко, вот и теперь небо было сначала серым, а потом беспросветно черным. Я начала кемарить, да и ребята тоже. Чтобы взбодриться, я встала на ноги, подошла к перилам и стала всматриваться в улицу. Обычная улица, ничего особенного. Темнота, прожекторы мы просто так не жжем – незачем. Но относительно светлая ночь, и кое-что мои глаза различали. Хотя и смотреть внизу особенно не на что. Ровная полоса дороги уходит на восток, а вокруг – камни, рытвины, с другой стороны улицы тянется почти разрушенный остов длинного дома, сколько в нем раньше было этажей? Мне кажется, немного – два, три. Сейчас остались только пустые «глазницы» окон первого этажа, кое-где торчат железные прутья, внизу все завалено осколками кирпича и бетонных плит. Вроде в развалинах что-то промелькнуло, автоматически мои пальцы сжались на цевье, но это просто рефлекс. Там часто крысы бегают, ничего особенного.