И тут началось.
Сначала загрохотало – тихо, вдали, будто гром, потом звук стал нарастать. Потом этот ужасный раздражающий свист, как будто режет воздух (и так оно и есть), и я что-то закричала, и мы посыпались вниз. Чума и Лекс – по лестнице, а Тигр вообще перемахнул чеез перила и сиганул вниз, с пятиметровой-то высоты. Но мне было не до него. Вокруг уже начался ад, впереди что-то горело, а грохот был такой, что не слышно ничего; мои ребята озирались вокруг, поводя стволами, Тигр кое-как поднялся и прижался к забору; тут грохот изменился.
Такого я еще не видела – то были самолеты; треугольные черные гиганты, шли они так низко, что казалось – воткнутся в землю, и прямо с крыльев на нас летел черно-рыжий смертельный огонь. Так мне показалось. Дико захотелось немедленно заорать, бросить оружие и забиться куда-нибудь в угол… потом я вспомнила, что уже взрослая, что командир, и что мои ребята дисциплинированно на меня смотрят. Я подняла руки и показала жестами, куда бежать. У нас вдоль забора была выкопана целая система укрытий. До нее только добраться надо. Мы то бежали, то падали на землю, а когда добрались, я увидела первым делом ПЗРК, выплюнувший с дымом ракету. С облегчением я свалилась в траншею. Как будто в ней безопасно. Посмотрела на своих – все живые, Тигр слегка хромает, но ничего.
– Ноги? – спросила я у него.
– Херня, – отозвался он, – отбил немного.
Я качнула головой. Перепугался он, что ли, так? Вверху по-прежнему гремело. Впереди Ёж из второй роты, тщательно приладившись, лупил вверх из своей «Вербы». У нас этих ПЗРК несколько штук, и они, говорят, реально хорошие, чуть не на пятикилометровой высоте сбивают.
Cидеть в траншее почему-то даже страшнее, наверное, потому, что делать ты ничего тут не можешь. Не из автомата же ракеты сбивать. Я молча вжалась в стеночку и слушала безумный концерт – вверху гремело, свистело, выло, временами раздавался особенно оглушительный бум-с, и уже невозможно понять, где какая арта, где бомба падает, а, может, наши все-таки самолет сбили. Все слилось в единый адский вой. И что хуже всего – ничего не знаешь… может, уже все цеха горят. Может, они завалили убежище, и Дана там, бедная малышка… по-любому она сейчас сидит, зажав руками уши, и может, плачет от страха. А может, и не плачет, она у меня боевая. Может, Иволгу или Ворона убили.
А может, они сейчас на нас тактический фугас кинут. С них станется.
Говорят, что не станет Фрякин свой завод совсем разрушать – это же ничего у него не останется… на что тогда кормить охрану – она же взбунтуется, Горбатый тот же выкинет фрякинскую семью на улицу.
Одна надежда, что не станет.
Не знаю, сколько все это продолжалось, а потом настала тишина. И за несколько минут до того, как проснулось радио, и Иволга стала отдавать команды, я вскочила самостоятельно.
– На пост! Быстро!
Мы побежали обратно, к вышке. Едва забравшись, я включила прожектор – и не зря, с той стороны, из развалин по нам начали пальбу. Но теперь мы их видели, а они нас – нет, и переключив АК на модуль гранатомета, я стала поливать развалины огнем. Что-то там периодически мелькало в окнах, и мы с Чумой тут же реагировали; Лекс разместил свой РПГ на перилах и несколькими выстрелами раздолбал весь низ подозрительной секции развалин, а мы уже за ним поливали автоматами. Противник затих, и мы стали стрелять вдоль улицы. Другие караульные группы не так хорошо среагировали, и кое-где охры палили уже вовсю, а стена была незащищенной. Я повернулась к Чуме и Тигру и показала им жестом на соседнюю вышку – там, похоже, никого не было. То ли убило караульных ранее, то ли они поднялись на вышку – а их сняли огнем. Ребята побежали туда, а мы с Лексом продолжили работу. Временами все еще слышалась работа арты, но уже вяло. Иволга велела караульным продолжать работу, и мы спокойно занимались своим делом, и было уже легче. А потом ворота раскрылись, и вылетел наш единственный БТР – преследовать отступающего противника.
Сменили нас только к полудню. Первым делом я рванула к убежищу. К счастью, все дети были целы, хотя и натерпелись, бедняги. Дана вцепилась в меня ручонками. Мы так с ней и пошли на обед. Жрать хотелось невыносимо, со жратвой у нас теперь немного получше, чем было последнее время в ГСО. В моей похлебке даже плавал кусочек тушенки. Я хотела подождать, пока сухари растворятся в супе, так вкуснее, но не выдержала, и съела все как есть. Дана спросила, что это было ночью, я объяснила про самолеты.
– Говорят, один сбили… за Заводом лежит. И еще минимум три попадания было, – поделилась я слухами с ребенком, – надеюсь, их как следует прошило, так что больше не полетят.
Я заметила, что Дана не ест. Это было что-то новое. Сидит над своим супом, глаза – по пятаку, ложку сжимает в руке и ничего не ест.
– Дан, ты чего? А есть кто будет?
– Может, ты? – она подвинула миску ко мне. Я преодолела секундное искушение.
– Ты с ума сошла? Не будешь есть – умрешь! Ну-ка открывай рот и ешь.
Дана вдруг всхлипнула.
– Маш… они нас убьют?
– Нет, – сказала я, – это мы их убьем. Не бойся ничего, понятно?
Я подумала, что для девочки все это слишком. Даже мне так не доставалось в ее возрасте. Сначала убили мать… потом она просидела больше месяца у дружков, запертая с другими детьми, и хорошо, если только просидела… я ведь её не спрашивала даже. Потому что боюсь и не знаю, как спросить – делали там с ней что-то или нет. А теперь бомбёжки.
А она маленькая. Ей еще десяти нет.
Но что делать? Придется ей стать взрослой.
– Дана, – сказала я, – знаешь, от чего люди чаще всего умирают?
– От чего?
– Думаешь, убивают снаряды? Или от голода? Или от пуль? Нет. Чаще всего, Дан, человека убивает страх. Понимаешь?
Она смотрела на меня круглыми глазами.
– Страх, который у тебя внутри. Конечно, не буквально. На самом деле убивает, например, пуля или голод. Но они бы тебе ничего не сделали, однако тут вылезает страх, который внутри. Он тебя зажимает, как в тисках, и тут уже первое бедствие, которое на тебя нападёт – хоть крыса, хоть пуля – сразу же и убьет. Понимаешь, какой он злобный?
Я это не ей говорила на самом деле. Я это говорила себе. Но она, кажется, начала понимать.
– А что же делать?
– Надо победить страх. Надо уничтожить его внутри. Он заставляет тебя бояться, а ты… думай просто о чём-то другом. Вот подумай, что я тебя люблю, и если тебя убьют, мне будет очень плохо. Если ты умрёшь, Дан, я вообще не знаю, что со мной будет.
– Я тебя тоже люблю, – сообщила она.
Потом посмотрела на свою тарелку и начала есть.
Я легла спать, но из вязкого, глубокого небытия меня вскоре выдрали – кто-то сильно тряс за плечо.
– Маус! Слышь, Маус! Тебя Иволга вызывает.
Несколько секунд я непонимающе смотрела в лицо, которого не могла вспомнить. Потом вспомнила, это был Чен, не из ГСО, из рабочих. Совсем шкет еще. Я села и кивнула.
– Ясно. Сейчас иду, спасибо.
Четыре часа проспала, да уж, спасибо!
В компункте сидели Иволга, Ворон и Дмитрий Иваныч. Ротных никого не было. Когда я вошла, как раз, видно, бушевала дискуссия, я собралась докладывать о себе, но Иволга махнула мне рукой, показав на стул в уголке. Посиди, мол, подожди. Я так и сделала. У нас же не армия в конце концов. Хотя иногда я уже и не знаю, что это у нас. Может, армия, но какая-то другая.
– Мы потеряли двухсотыми тридцать два человека, – говорил Ворон, – и трехсотых вроде шестьдесят. Не знаю точно, кто-то из них уже умер, а кто-то сразу вернулся в строй.
– Могло быть хуже, – отрезала Иволга. Ворон опустил голову, забарабанил пальцами по столешнице.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Алеша, ты видишь другой выход? Нет? Тогда в чём дело?
– Она права, – буркнул Дмитрий Иваныч, – ждать невозможно. Ждать сейчас смерти подобно.
Ворон взглянул на меня в упор. Глаза его были совсем темные и ввалились.
– Маус здесь, – напомнил он.
– Маус, – Иволга махнула рукой, – иди сюда, садись поближе. Садись, не стесняйся. В общем… такое дело.
На столе на подставке стоял большой монитор, на мониторе – какая-то карта. Я пригляделась и сообразила, что это – Новоград. К северо-востоку от Кузина, и по форме ограждения понятно – Новоград такой формы, косой овал, а вон поселения копарей к югу от него обозначены. И дорога, ведущая на Завод. Вдоль дороги я разглядела еще какие-то значки, похоже, там орудия либо блокпосты, не знаю.
– Этой ночью – атака на Новоград, – произнесла Иволга. У меня сердце сжалось, и я сразу всё поняла. О чем они сейчас говорили. И что Иволга права – тоже поняла. Сил у нас мало, народу повыбивало много этой ночью, чудо, что из моего взвода в этот раз – никого; но если мы еще пару дней здесь просидим, Фрякин может нас раздолбать окончательно. И никто не знает, не запросит ли он помощи от других таких же кровососов, например, в Челябинске где-нибудь, либо в Ёбурге, это мы ведь ничего не знаем, а у них-то связи торговые есть.
Бесполезно сидеть и ждать.
– Шансы у нас есть, – не знаю, для кого это Иволга говорила, для меня или для всех повторяла, – не скажу, что стопроцентные, но шансы есть. Подкрепление из города, пусть необученное, но это еще сто пятьдесят человек. И еще два сообщения сегодня – от Тени и Кента, это наши люди в охране, из охров по меньшей мере два взвода готовы перейти на нашу сторону, да и в других есть те, кто колеблется.
– Что мы должны делать? – спросила я. Иволга кивнула.
– У тебя спецзадача. Твой взвод уже к полуночи должен проникнуть на территорию Новограда и… там начнёте работу.
– Как в Дождево, – уточнил Ворон.
– Да, но не совсем, – качнула головой Иволга, – по возможности заминируйте выходные пути. Саботируйте что можно. Но главное – не засветиться, спрятаться… до начала нашей атаки. Радио у вас не будет, вообще никакой связи, любую связь они перехватят. Когда все начнется, вы ударите с тыла. Задача ясна?
Минут через десять я вышла из компункта. Было светло, еще совсем ранний вечер. Тучи были рваные, как лохмотья, и как раз выглянул солнечный луч, высветил все на земле, отчего окружающий мир стал значительным и особенным: куча железных балок, стена склада, молодая крапивная поросль, воронка от снаряда, все приобрело ясную значимость. И дунул свежий прохладный ветер. Над высоким корпусом сборочного цеха на ветру трепетал красный флаг. Был ли он там раньше? Когда его поставили, я даже и не заметила. Обсуждалось ли это? Я не на каждом собрании была, может, и обсуждалось. Или его поставили только сегодня?