А может быть, она даже ещё была жива и сама рванула кольцо.
Земля содрогнулась, и это я ещё хорошо слышала. И знала, что это конец. В этот момент по моему лицу непроизвольно потекли слезы, хотя никаких чувств особых не было. Какие там чувства на хрен?
По нам начали палить, грохот вокруг усилился, парни как-то растерялись, я заорала на них, и в несколько прыжков мы достигли ближайшего дома. Мы уже были в поселке «хорошо одетых людей». Здесь уже гораздо безопаснее. Я пристрелила каких-то охров, которые бежали на нас со стороны здания. Мои глаза выцепили впереди детскую площадку. Лесенки, качели, домики… деревянная крепость с игрушечными укреплениями. О! «За мной!» И мы нырнули в неглубокий окоп, обитый веселыми разноцветными бревнышками.
И все это время я понимала, что ничего в моей жизни уже не будет хорошо. Никогда. Что я предала Чуму. Что мне надо было бежать вместе с ней, а не спасать свою жизнь. Хорошо, может, без меня Феня с Тигром и не добрались бы сюда – они же совсем молодые ещё. Можно сколько угодно убеждать себя, что так правильно. Что я по крайней мере сделала всё, чтобы Чума погибла не напрасно. Но внутри я знала, что это я предала её, я бросила ее одну. И с этим теперь надо будет жить. И жить вообще без Чумы. Я ещё не понимала, как это – жить без неё.
А потом грохот раздался с юга. Наши начали атаку на Новоград.
Нам ничего не оставалось, как выжидать. Пока у меня внутри догорали последние угольки и наступала пустота – такая пустота, какая бывает в эпицентре ядерного взрыва. Полная, с двухметровым слоем пыли внизу.
Мне было все равно, что происходит снаружи. Тем более, что теперь ничего особенного и не происходило. По нам никто не стрелял – армия Новограда была занята куда более серьёзным делом. Позже мы узнали, что группа Чумы успешно заминировала и взорвала аэродром, так что от вертолетов мало что осталось. А группа Белого уничтожила приличную часть орудий. Грохотала малая арта, но где-то на окраинах, по поселку никто стрелять не решался. Все это длилось долго, часа два, и начался рассвет – небо посветлело, и розовое сияние разливалось на востоке над темным Уральским хребтом.
Стреляли уже совсем близко к нам, а потом на крыльцо ближайшего особняка выскочили несколько охров. «Огонь!» – приказала я, и мы в несколько очередей сняли врагов – те даже понять не успели, что происходит. Я подумала, что где-то близко уже наши. «Без команды не стрелять!» Феня зубами пытался перетянуть повязку, рука у него кровила. «Помоги!» – велела я Тигру, а сама продолжала отслеживать единственным глазом, не стоит ли кого-нибудь убить. И не хочет ли кто-нибудь убить нас – пару раз к нам пытались подобраться сзади. Метрах в пятидесяти впереди высилась трёхэтажка – особняк самого Фрякина. Мне вспоминались наследнички, с которыми меня знакомила Яра. Парень возраста Мерлина, с красивым тонким лицом. Глеб. Девочка, похожая на Дану. Почему-то сейчас они меня особенно занимали. Где они? Вряд ли спят. А хорошо бы их сейчас вообще не было в Новограде. Правда, здесь есть другие дети.
Загрохотало уже возле самого особняка. Я подумала, не присоединиться ли к атакующим. Но в этой ситуации опасность огня от своих была слишком высока. И вообще-то позиция у нас была отличная, здесь мы выполняли полезную роль – отстреливали всех охров, которые появлялись в промежутках между домами. Ещё какое-то время доносились звуки боя. А потом Тигр толкнул меня в плечо.
– Смотри!
Я подняла голову. Небо на востоке уже совсем порозовело, и из-за хребта наполовину вылез ало-золотой солнечный шар. И вот на фоне этого розового холодного неба над крутой крышей особняка теперь развевался красный флаг.
19
– Садись, Маус, – Ворон смахнул на пол груду тряпья, освобождая для меня стул. Я села. Ворон стал накладывать мне на тарелку еду. Колбаса. Кажется, она называется «ветчина», если я не путаю. Большой ломоть свежего черного хлеба. Кус тушенки. Половник макарон.
Я начала есть. Вкуса не было вообще никакого, и радости от вида еды тоже не было. Надо есть. Еда – это жизнь. Это силы. Вроде бы есть даже и хочется.
– Ты ещё и не поела, наверное, – пробурчал Ворон.
– Нет, – сказала я и не узнала собственный голос. Хрипота прошла, но голос все равно был чужой. Ворон повернулся к другим, сидевшим за столом. Это были Дмитрий Иваныч и Арсен.
– Так Иволга послала запрос в Ленинград? – спросил Дмитрий Иваныч.
– Да, – ответил Ворон, – она говорит, что нам надо объявить себя типа коммуной. Кузинская коммуна. Сейчас во многих городах такое идет как у нас. Во многих странах. И они сейчас формируют какой-то союз коммун. Это как бы правительство будет. Рабочее правительство.
– Ну так надо объявить, – пожал плечами Арсен, – чего ждать-то? Собрание сейчас же…
Они что-то ещё говорили, но я ничего не слышала. Ворон повернулся ко мне.
– Ты поспала хотя бы, Маус?
– Да.
Я вдруг подумала, что он так заботится обо мне. А кто я, я же не в Совете. Ну да, я командир – но он же меня и сделал командиром. Наверное, не зря. Если бы не мы, может, это всё бы и не получилось. Но в общем-то я простая обычная девчонка. Уродливая даже, без глаза. Да и с глазом когда была – есть куда красивее меня девки. Даже Чума… нет, о ней мы не будем. Хотя даже она была красивее, чем я. Я обычная тёмная мышка. Маус. Он же меня так и назвал, кстати. На первых же занятиях. Я маленькая тогда была, тощая. Всего боялась. Взяла автомат и чуть не упала. Он и засмеялся: это что, говорит, за мышка такая у нас? Какой позывной у тебя? А я говорю, нет у меня позывного, меня Машей зовут. А он: ты не Машка, ты Мышка. Будешь теперь Маус.
Ну я хороший командир спецвзвода, ничего не скажешь. Правда, как сказать – хороший. Из двенадцати человек полегло семеро. Мурза тоже умер, и не было у него шансов. Но ведь так и предполагалось, когда нас сюда посылали. Ведь так?
Я доела ветчину. Почему-то жевать было больно.
Почему он посадил меня тут и заботится? Мало ли у нас хороших бойцов и командиров. Может, потому, что мы так давно друг друга знаем.
И я надёжный человек, он сам сказал.
А я даже ведь не слушаю, о чем они там говорят.
– Маус, – сказал Ворон, – пойдем-ка выйдем.
Мы вышли из кухни на лестничную площадку.
– Маус, я вижу, тебе плохо. Мне вообще тоже хреново. Фрякина Иволга велела снять. Ну на хрена было так-то? Мы что, дикари какие-нибудь…
Он посмотрел в окно и добавил.
– Победа. Даже мечтать о таком не могли. Наша власть в городе. Победа… а радости вообще никакой. Нормально это?
Фрякина и главного менеджера Завода, Субиров его фамилия, повесили прямо за особняком, на высокой перекладине качелей. На детской площадке, где мы в укрытии отсиживались. Так трупы и висели примерно сутки. Потом, значит, это Иволга велела снять.
– А из них вообще… ну кто-нибудь в живых остался? – спросила я.
– Прислугу не трогали. Заперли в подвале, – ответил Ворон, – детей вот убили сразу. Там мальчик и девочка. Тебе жалко?
Я покачала головой.
– Нет.
Мне уже никогда никого не будет жалко. Но этого я говорить не стала.
– Чума, – пробормотал Ворон, и мне стало как-то обидно, ну сколько же можно повторять это слово, уже и так изболелось всё внутри, – да, я знаю, Маус. Твоих столько полегло.
– Ты знаешь, – сказал он потом, – бывает так… что кажется, жизни никакой больше нет и быть не может. Все кончено. Как будто ты умер. И не знаешь, правильно ты сделал или нет. Бывает такое горе, после которого нельзя вообще жить.
И так он это точно сказал, что наконец-то я не выдержала. Слёзы опять полились. Но это были не механические слёзы, как в последнее время всегда. Это уже был нормальный такой рёв. Я даже боль какую-то внутри почувствовала наконец. Задохнулась от этой боли и ткнулась Ворону носом в плечо.
Он обнял меня и прижал к себе. Он больше ничего не говорил и только прижимал к себе и гладил по плечу.
Потом, когда он меня отпустил, я поняла, что во мне ещё осталось что-то живое. И что я буду жить дальше.
Дальше как всегда, мне стало некогда.
Дел навалилось ещё больше, чем тогда, когда мы жили на Заводе. Непредставимо просто дел навалилось. В тот же день собрали всех на площади перед особняком Фрякина. Иволга открыла собрание. Зачитала постановление Совета – они его вместе составили. О том, что в Кузине провозглашается Городская Коммуна. Она будет формироваться по жилищно-производственному принципу, это значит – на Заводе будет своя коммуна, и в каждом городском районе – тоже коммуна и собственное отделение ГСО. И от каждого района, а от Завода отдельно будут выделяться делегаты в городскую Коммуну. Так я это поняла.
Помимо прочего, мы ещё захватили продовольственные склады, расположенные на территории Новограда. Пока что назначенные кладовщики проводили на этих складах ревизию и рассчитывали, сколько и на что хватит. Но Совет уже издал постановление, что всем жителям Кузина будет выделена продовольственная помощь, объем и организация этой помощи будут определены позже. Кроме того, в Новограде открывалась городская больница под руководством нашего Зильбера, туда приглашались на работу врачи и медсестры, и там теперь будут лечиться бесплатно все жители Кузина.
Во все крупные поселки копарей, в смысле – крестьян, как теперь их положено называть, были отправлены делегации. Все они будут взяты под охрану ГСО, им будет выделяться помощь, но все они должны будут сдавать часть продукции на городские склады. Не бесплатно – взамен им будут выдавать одежду, консервы, технику и другие полезные штучки.
В общем, как и раньше. Они и раньше часть продукции на нужные вещи обменивали.
Нечего и говорить, что все с радостью проголосовали за эти постановления.
Потом были похороны.
Останки Чумы тоже были найдены. Правда, узнать её уже было нельзя – граната взорвалась в руках. Я смотреть не стала. Вокруг неё лежали трупы двенадцати охров. Современные гранаты – мощная штука.