– Подожди с лабораторией, – отвечал седой, – не до того сейчас. Ты понимаешь, сколько работы сейчас будет?
– Догадываюсь. А что насчет пищефабрики?
– Не так сразу. Пока вам придется рассчитывать на крестьянское хозяйство. Тракторов вот подбросим, не вопрос. Тем более, у вас посадочная для «Ермака» имеется.
– Отлично, – кивнула Иволга, – трактора продадим крестьянам в рассрочку. За продукты. Пусть кормят за это город.
– Есть и другой вариант, – возразил мужчина, – организуйте техническую станцию и сдавайте трактора напрокат. А за это уже продукты.
– Да, так даже лучше. Совет решит, в общем.
– А крестьяне сами как, не хотят коммуну?
– У нас там несколько крупных частных хозяйств образовалось, – задумчиво ответила Иволга, – сложности с этим.
– Ну и пусть. Когда поставите пищефабрику, их продукция не понадобится. А пока пусть хозяйствуют, как знают.
Я тихонько слушала этот разговор, и мне было безумно интересно. Как вообще интересно все, что сейчас у нас делается.
С тех пор, как Иволга в нашем городе появилась, у нас всё интереснее становится!
Сначала в ГСО все изменилось. Теперь – повсюду иначе все будет.
Я покосилась на Иволгу. Она того же возраста, что Яра. И тоже умная. Но до чего же она другая. Вообще не такая, как все. Даже Ворон… он самый лучший, но он бы так не смог все изменить. И пусть она говорит сколько угодно, что это, мол, вы сами – но без нее мы бы сами не додумались до всего этого.
А ведь мы с ней как-то уже об этом говорили. Не помню, с чего все началось. Но я ей высказала, что мол, Иволга, ты просто человек особый. А все-то люди простые вокруг, обыкновенные, слабые. Где таких особых берут?
Иволга улыбнулась и сказала.
– А я тоже самая обыкновенная, Маш. Была простым биологом. Не богатая, не сильная, никому не известная. Мы тогда, знаешь, бегали по городу, листовки всякие распространяли. Я статьи писала. На демонстрации ходили. И все это казалось такой глупостью. Мне все время думалось – ну зачем это делать? Это же ничего не меняет. От демонстраций наших никакого толку, разве что разгоняют иногда, получишь дубинкой по башке – вот и вся польза. Статьи эти люди почитают, поохают и дальше живут как жили. На нас ведь тогда, как на дураков, смотрели. Говорили, вы устарели. Никому вы не нужны. И правда, так оно и было. Но мы все равно почему-то это делали. Тебе, наверное, всё это уже не представить.
– Ну почему, – сказала я осторожно.
– И мне тоже казалось – ну вот есть какие-то особые люди. Они сделаны из стали, они как слово скажут – все за ними идут. А я обыкновенная. Потом война, пришлось в армию, у меня звание же было, нас призывали. А потом как-то со временем я, знаешь, поняла: нет никаких особых людей. Я и есть тот самый человек. Который всё должен изменить. Может, у меня не получится. Но мой долг сделать всё, чтобы получилось. Если мне чего-то не хватает – я должна изменить себя так, чтобы всё получалось. Потому что понимаешь, у человечества никого нет, кроме нас самих. Вот конкретно тебя и меня.
И потом она еще добавила.
– Да ведь и ты особый человек, Маша. Разве не так? Ты тоже раньше была обыкновенная, а потом пришла в ГСО, научилась военному делу. Ты меняешься с каждым годом. Разве ты сейчас не особый человек? И многие из нас – разве не стали совсем другими? Ведь главное – начать действовать, а люди меняются по ходу дела. И даже если дело поначалу кажется глупым и ненужным – лучше делать, чем сидеть и ныть, когда же придет кто-то настоящий и особенный. Потому что – никто не придет. У нас есть только мы.
Вот это я сейчас вспоминала, сидя рядом с Иволгой и товарищем из Ленинграда. Эти ее слова меня как-то изменили. Я – особый человек? Но ведь да. Я стала совсем другой. Раньше я всего боялась, а теперь – ничего. Чего мне еще бояться в этой жизни… раньше меня никто не слушал, а теперь я командую ротой. Раньше я не знала, как поступать, а теперь у меня есть Дана, почти что приёмная дочка, хотя по возрасту вроде и не годится – ну сестра приёмная. И я знаю точно, что правильно, а что нет.
Хотя про некоторые вещи я не знаю и никогда не буду знать, правильными ли они были.
Вся эта история с Кавказом – правильно ли мы поступили? Не знаю.
Всё это некрасиво вышло. Но я знаю, что и выхода другого не было.
Чума… я навсегда перед ней виновата. Я никогда себе этого не прощу – даже если она бы простила. Она бы посмотрела на меня круглыми глазами и сказала: ты чо? А для чего я это делала? Это же я сама так решила, чтобы вы могли уйти – и вы ушли. Да, она бы так сказала. Но я себе не прощу.
И много, много еще таких случаев, мелких и крупных. И ничего с этим не поделать. Это в книжках бывают правильные люди, которые всегда поступают как на картинке, прямо загляденье. А в жизни люди, как правило, ничего не понимают, и тыкаются туда-сюда, а потом мучаются и каются. Или не каются. Или мучаются, но никому этого не показывают. Или просто плюют на всё. Жизнь – очень, очень сложная штука.
Мы начали осматривать город с Площади в Ленинском. Ну там, где стоит этот человек с протянутой рукой, эта самая сомнительная историческая личность. Автобус остановился, и мы все стали вылезать. Я сразу своих распределила так, чтобы всю делегацию, в случае чего, прикрывать. Сама встала на место между Вороном и Иволгой с седым, АК держу наготове – мало ли что.
– Вон там была областная больница, – рассказывала Иволга, – но там довольно высокий фон. Там сейчас секта обосновалась изуверская. А больше нет никого.
– С фоном надо что-то решать, – сказала женщина в цивильном, – в Европе строят графеновые купола вокруг зараженных зон. В нашей части Германии они тоже есть. Они обещали начать нам поставлять графен. Своего производства пока нет.
– А что, в Германии уже тоже есть коммуны? – спросил Ворон.
– Да, есть даже в западной части, не говоря о восточной. Хотя там народу очень много полегло, плотность населения большая была. И фон высокий во многих местах. В общем, сложности пока. Но у нас с ними есть контакт. В северной Польше есть коммуны. В Финляндии. Да много где, и это только Европа – про Азию уж не говорю.
Мы пошли вдоль проспекта. Арсен показывал гостям копанки – в этой части от зданий почти ничего не осталось, никаких квартир, как в нашем районе. Люди жили в основном в копанках.
– Мы в Ленинграде только сейчас начали заселять таких жильцов в новые дома, – рассказывал молодой мужчина, – было решено восстанавливать исторический центр. Он даже не так уж сильно разрушен у нас, к счастью. Остальные районы восстанавливать не будем, строим новое жилье. Но конечно, темпы пока не очень.
Внезапно шевельнулось впереди живое. Я вздрогнула и вскинула автомат, но быстрее среагировал Феня, который шел правее меня. Очередью он срезал крысу.
Иволга с седым подошли к зверю.
– Ну такое во многих местах есть, – заметил седой, – хотя здесь у вас что-то уж совсем огромное.
– Я биологического смысла не понимаю, – пожаловалась Иволга, – ну ладно, черви, насекомые. Птиц нет, корма хватает – они увеличиваются. Но млекопитающие? Эти-то почему так разбухли?
– По той же причине, вероятно – мало естественных врагов.
– Видимо, да, – согласилась Иволга, – да и кормовой базы хватает. Трупоеды. Но вот то, что было в озере – откуда такую биомассу набрало?
– Оля, – мягко сказал седой, – забудь про биологию. Просто вот забудь на ближайшие годы. Ты даже не представляешь, что сейчас будет. У вас все только начинается. В Казахстане всё еще существует Ак-Орда. В Китае идут бои с цзяофанями, это леворадикалы, у них свое видение ситуации, и они не дискутируют – они просто убивают, а до Китая вам не так далеко. По всей России рыскают банды самого разного направления. Недалеко от вас вон, в Уфе засел такой Батый-Хан, у него производство, и у него же армия. Он не потерпит коммуну рядом. А людей чтобы послать в Уфу – у нас нет сейчас. Вот такая у нас международная обстановка. А у вас вон дружины в городе, вам ещё минимум несколько облав нужно провести. Да и на Завод может кто-нибудь позариться. А ещё я не упомянул голод, эпидемии и прочее. Оно все было и до того, конечно. Но теперь, Оль, это ваша проблема. Твоя лично проблема. Так что давай, иллюзии, что ты когда-нибудь будешь мирно заниматься биологией – к чертям. Поняла?
– Есть, товарищ генералиссимус, – уныло пробормотала Иволга. Мужчина хмыкнул.
– Да уж, генералиссимус. Я по званию ниже тебя вообще-то. Не дослужился.
И это всё было для меня очень увлекательно. Иволга всегда была… ну все-таки особой. Самой сильной, самой умной. А вот оказывается, есть люди, которые ей нотации читают, и она с ними соглашается. Такие же, как она. Жалко, что в Кузине таких нет. Или мало… надо своих выращивать. Может, и я когда-нибудь стану такой. Я же обещала учиться. Даже книжку, которую она мне дала, «Манифест» этот, я ещё не прочитала.
Мои размышления прервались – впереди я уловила движение. Жестом показала Ворону: всем стоять. Ворон что-то сказал делегации. Я жестом послала Феню проверить левую сторону улицы, а сама быстро вскарабкалась на высокую бетонную плиту, оттуда можно было сигануть прямо на подоконник здания, и я прыгнула.
Очередь прогремела, и меня резко толкнуло в грудь. Я вцепилась руками в камень и нашла опору. Все нормально… броник спас. Я выглянула из окна и похолодела.
Осторожно присела на окне и поднесла к губам комм.
– Ворон… Ворон, я Маус. Там впереди в тридцати метрах – человек двадцать. Все с автоматами, больше ничего не вижу.
– Маус, тебя понял, – откликнулся Ворон, – сиди где сидишь. Я командую.
Я приладилась с автоматом в оконном проеме. Сейчас я их накрою сверху, это Ворон правильно решил. Я ещё раз взглянула на дружков. Похоже, кто-то заметил нашу поездку и собрал банду. Как же так вышло глупо. И тут я вздрогнула – среди бандитов появилась высокая фигура в камуфляже. Я раньше его не видела, но сразу узнала – вот это, собственно, и есть Горбатый.