— Нет.
— Вот видишь?!
— Думаю, ей тоже.
— Я же говорю, что ты никогда не поймешь наших рабочих шуток. Поэтому лучше даже и не начинать! Личные дела — вечером. Теперь я пораньше приходить буду. И не надо ревновать! — добавляю я. — Тебе это не идет.
Возвращаюсь на диван. Еда почти остыла. Лёша стоит в проеме двери с растерянным видом.
— Я не ревную. С чего ты взяла? — лицо у него цвета пемоксоли. — Представь, если бы ты меня увидела с молодой красивой девушкой, которая будто с обложки модного журнала сошла. Мы идем с ней по улице, задорно смеемся, тебя не замечаем. А вечером я говорю: «Это всего лишь моя коллега, она понимает мои шутки, а ты их никогда не поймешь! И отныне я с ней буду обедать, а не с тобой, мне так удобнее».
В моей голове словно видеофильм проигрывается. Я вижу эту сцену, и она мне совсем не нравится.
— Извини, это действительно нехорошо, — снова откладываю еду и перевожу взгляд на Лешу. — Может, тебе просто не гулять там больше?
Он уходит в ванную, ничего не отвечая. Весь вечер мы дуемся друг на друга и обходимся односложными репликами типа: «Ты поел?» — «Да», «Спать ложишься?» — «Нет», «Будешь читать?» — «Да». Мы ложимся спать вместе, но не прикасаемся друг к другу. Вот тебе и приходи пораньше. Вот тебе и добавь эмоций. Раньше мы думали, что нам не хватает времени, но сегодня у нас его было предостаточно, но мы провели его отвратительно. Мы больше не понимаем друг друга. Мы только выясняем отношения и ссоримся. Может, для нас всё-таки оптимальное решение — видеться реже? По принципу «лучше меньше, да лучше»? Не знаю, да и, честно говоря, мне надоело думать об этом.
Надоело думать о том, что, возможно, я ошиблась. Лёша — никакой не идеальный, никакой не перфекционист. Возможно, он им когда-то был, но теперь далек от совершенства. Уже забыла, когда он в последний раз вызывал во мне восторг, когда я последний раз чувствовала единение, когда наши сердца бились в унисон. Насчет чечетки он только посмеялся. А я, дура, думала, что мы вместе на курсы могли бы ходить! Почему он всего боится? Почему у нас все разваливается? Раз в месяц вспышка страсти под одеялом — это все, о чем мы мечтали? Все, чего мы хотели? Все, что можно назвать любовью? Все, о чем захочется вспомнить перед смертью?
Глава 8
Целую неделю ругаюсь и расстраиваюсь: днем на работе, вечером дома. Володя, Толик и Анжела объявили мне войну: делают все неохотно, медленно, будто из-под палки, со мной разговаривают только по крайней необходимости. Производительность значительно снизилась. Дела остаются на следующий день, а то и на два, даже несмотря на то, что каждый день сидим до упора. Никто больше не рвется сдавать дела пораньше. Сидят, как бурундуки в норках, глазками посверкивают и ждут, когда я дам команду расходиться по домам. Сегодня пришлось самой дела рассматривать. У Тани такого никогда не было! В дополнение ко всему, Виктор Алексеевич отругал меня за промедление с делом Сердобольного. Вызвал в среду и приказал выпустить дело, как можно скорее, или до пятницы предоставить неопровержимые доказательства, потому что «плохим чувством» и «интуицией» высшее руководство не убедишь.
А зря. Николай рассказал за обедом, что когда опытный работник говорит о «плохом чувстве» в отношении какого-то дела, но не может объяснить причины, специалисты советуют довериться ему. Последние исследования показали, что интуиция таких людей обычно не обманывает. Они, правда, базировались на наблюдениях за сотрудниками с многолетним опытом работы: десять-двадцать лет на одном месте. Но у нас в отделе таких нет. Поэтому придется довериться мне. Уверена, что интуиция меня не обманывает, и с показаниями Леши все сходится, но где взять доказательства?
Пока борюсь с никудышным рабочим духом моих подчиненных, Николай проводит день вне офиса — попросил за свой счет. Сказал, что ему нужно решить один вопрос. После его ухода места себе не нахожу. Я вдруг на секунду представила, что он не вернется — нашёл предложение получше. От этой мысли мне совсем плохо — холодный пот на лбу выступает, работать не могу. Мысли вьются, как лианы в тропическом лесу. От них все теснее и теснее в голове. Уже ни одного свободного местечка не осталось — только страх, что он не вернется. Потом я испугалась еще сильнее — от этого самого страха. Ведь если бы сейчас ко мне подошли Анжела или Толик или Володя с заявлением на увольнение, я бы ответила: «Скатертью дорога!», а тут такая странная чувствительность…
Наверное, из-за дела Сердобольного переживаю — ведь доказательств у нас все еще никаких, а Николай — моя последняя надежда. Ну и кроме этого, он единственный, кто смеется над моими шутками, ходит со мной обедать, знает архитектуру и не делает вещей, которые меня раздражают. И еще умеет танцевать чечетку! Об этом нам обязательно еще нужно поговорить.
Со Светой еще хотелось бы поговорить, но у нее нет времени. С Лёшей… С ним сейчас очень трудно. Не принимает никакой критики, огрызается на любое предложение и отказывается гладить постельное белье. Говорит, что в этом нет необходимости — как только на него ложишься, оно сразу становится мятым. А ложимся мы поздно, когда уже темно и ничего не видно, поэтому разницы никакой. На предложение готовить вечером только вегетарианскую пищу он отвечает, что я сошла с ума, и кладет мне на тарелку котлеты с пюре. Я не ем, он обижается. Когда я упомянула, что Николай — рыбный вегетарианец, и это делает его гораздо более эффективным и продуктивным, он вскочил и убежал из кухни в комнату. Что за странные реакции? Я думала, Лёша мне курс по тайм-менеджменту подарил, чтобы я личную эффективность повышала, а сам убегает, когда о ней слышит. Потом он накричал на меня. Не хочет ничего слышать об этом Николае и его вегетарианстве тоже. Я сказала, что отныне тоже не буду есть мяса. После этого мы с ним практически не общаемся. Даже смс не посылаем.
В четверг вечером под душем мне вдруг приходит мысль, от которой становится больно, но лишь на секунду. Она, как вспышка, которая слепит на несколько мгновений и превращает картинку в голове в одно большое белое пятно. Потом ты снова видишь: видишь, что было до этой точки, после нее и понимаешь, что это был всего лишь пункт — место, с которого линия твоей жизни, случайно столкнувшись с другой, пошла в другом направлении. Ты оказался на дороге, увидел фары приближающегося автомобиля, и тебя в последний момент кто-то схватил за руку и оттянул на тротуар. Кто-то оказался в нужный момент времени в нужном месте и протянул руку. Никакой судьбы, никакого пересечения путей двух сердец. Просто совпадение. Обыкновенная случайность. Как в броуновском движении. Как на обычной дороге.
Думаю о том, что вполне могу представить жизнь без Лёши. Его нежелание жениться мне даже на руку. Есть шанс еще раз присмотреться. Может быть, он — не единственный, мне предначертанный. Просто с тех пор, как его встретила, я по сторонам не оглядывалась. А ведь есть и другие мужчины… Спокойные и уравновешенные. Бракофобиями не страдающие. Танцующие. Еще в понедельник, когда услышал, что меня интересует чечетка, Николай предложил сходить с ним вместе на курс ирландского танца. Ответила, что подумаю. Сначала надеялась, что смогу уговорить Лёшу пойти со мной, но теперь понимаю, что всё бесполезно.
В пятницу с утра, к моему огромному облегчению, Николай появляется со счастливой улыбкой на губах. Ребята встречают его… Примерно, как меня, — продолжают смотреть в мониторы компьютеров. Николай кладет копию документа, с которого сразу выхватываю нужные слова: «Постановление о возбуждении уголовного дела … получение взятки … в отношении Сердобольного Ивана Николаевича». Готова расцеловать Николая в порыве благодарности, но соблюдаю субординацию: глядя на него снизу вверх, с нескрываемым восхищением жму руку.
— Огромное спасибо! Ты здорово нас выручил.
— Не за что! — бойко чеканит он. — Университет не хочет афишировать процесс, поэтому информация не просочилась в прессу.
— Как тебе удалось это узнать?
— Поговорил по душам со студентами университета, съездил к следователю.
Он смотрит на меня такими счастливыми глазами, что мне невольно вспоминается Лёша — в самом начале наших отношений он тоже так смотрел на меня: будто я была редким драгоценным камнем за толстой витриной, к которому безумно хотелось прикоснуться, но нельзя…
— Ты свой выходной на это потратил? — спрашиваю и чувствую, что во рту совсем пересохло.
— Да, ведь по инструкции в рабочее время нам не разрешается покидать стены офиса, кроме как на обед.
— А почему мне сразу не сказал, что идешь по делу Сердобольного?
— Боялся, что не получится, — Николай смущенно улыбается.
— В любом случае, ты большой молодец! — говорю я, отпивая глоток из бутылки с водой. — Теперь на законных основаниях можем отказать господину Сердобольному в открытии счета. И в срок уложились!
Я сканирую документ и посылаю по почте менеджеру, копию — Виктору Алексеевичу с указанием, что официальный отказ в открытии счета поступит от нас в течение дня.
Днем отмечаем это знаменательное событие с Николаем в суши-баре недалеко от Павелецкой. Небольшие оранжево-оливковые столики на двоих под цвет обоев, большой выбор теплых роллов, как я люблю. Примечательно только то, что привел нас сюда Николай. Я предоставила ему право выбора в качестве поощрения за свершенный им рабочий подвиг.
— У меня есть право относить один обед в месяц на счет банка, поэтому ни в чем себе не отказывай! — торжественно поясняю, заходя внутрь. Николай помогает мне раздеться и вешает пальто на плечики. Его прикосновения, словно электрические разряды, прожигают кожу.
— Безалкогольный «Мохито», — бросаю на ходу официантке. Прижимаю спину к холодному стулу. Удивляюсь, ка это от меня пар не идет. Нужно охладиться.
— Мне стакан воды, пожалуйста, — заказывает Николай. — Со льдом.
Какое-то время мы молчим, разглядывая обои на стенах напротив друг друга.