– Все в порядке? – с некоторым замешательством спросил он.
Паркер пожала плечами. Наверное, он и сам почувствовал, как она взвинчена. Как насторожена. Сегодня Паркер минут десять, не меньше, топталась перед входом в здание, прежде чем решилась войти, она до сих пор не знала, хочет ли сегодня отвечать на вопросы Элиота. Потому что она твердо знала – он непременно будет расспрашивать. Ведь даже сумасшедшие несут ответственность за свои срывы.
Элиот откинулся в кресле и скрестил руки на груди.
– Итак, Паркер. Мне кажется, ты не хочешь говорить о том, что произошло на кладбище.
– Нет, – рявкнула Паркер. Она закрыла уши руками. – Нет, нет, нет!
– Эй, все в порядке. – Элиот встал, подошел к ней, бережно отвел ее руки. Он заглянул в ее глаза, его изогнутые губы сложились в улыбку. – Послушай меня. Нам совсем не обязательно об этом говорить. Даю тебе слово. Мы можем поболтать о чем-нибудь еще.
Паркер сморгнула.
– П-почему вы не хотите, чтобы я говорила об этом? – выпалила она.
– Потому что я вижу, что ты еще не готова, – ответил Элиот, поднимая ладони. – И это замечательно. Паркер, у тебя есть причина не любить кладбища. Мы можем ее исследовать, а можем поговорить о чем-нибудь другом. Поверь, я никогда не буду ни к чему тебя принуждать.
Минуту-другую Паркер сидела молча, впитывая его слова. Все это подозрительно смахивало на реверсивную психологию, но ей пришлось с раздражением признать, что прием сработал.
– Как будто что-то не позволяло мне войти туда… Что-то вроде ментального блока или типа того, – заговорила она, пытаясь разобраться в своих ощущениях. – Знаете, как экстрасенсы чувствуют, что какое-то место проклято или там случилось что-то плохое? Наверное, это было похоже на что-то в этом роде.
– И как ты думаешь, что там произошло?
Паркер пожала плечами.
– Понятия не имею. Ну, там… мертвые люди, что еще бывает на кладбище? Может быть, все дело только в этом.
Элиот кивнул, но было видно, что он не до конца ей поверил. Честно говоря, Паркер и сама не знала, верит она себе или нет, зато твердо знала другое – она не хочет входить в те ворота.
– Ты сердишься на меня за то, что я привез тебя туда? – с тревогой спросил Элиот.
Паркер покачала головой.
– Да нет, не совсем, – тихо ответила она. – Просто… понимаете, я почувствовала, как будто меня заманили в западню. Но я не знала, что отреагирую так, пока не очутилась там.
– А как именно ты отреагировала?
Паркер зажмурилась.
– Хотела бы я объяснить! Но я не могу. Простите.
– Все нормально, Паркер. – Он с улыбкой посмотрел ей в лицо. Уже давно никто не смотрел ей в лицо. – Не будем торопиться. – Он помолчал, опустил глаза на свои руки. – Нам спешить некуда.
Они улыбнулись друг другу, и у Паркер снова екнуло сердце. Она не привыкла изливать душу людям. Даже прежняя Паркер держала свои чувства при себе. Но сейчас она нуждалась в том, чтобы на ее стороне был кто-то еще, кроме Джулии.
Внезапно Элиот встрепенулся.
– Кстати, у меня есть книга о том, как говорить о своих чувствах, она может тебе пригодиться. Подожди, она в приемной. Я сейчас принесу.
Он выскочил за дверь и исчез. Паркер откинулась назад, ее сердце продолжало гулко колотиться в груди. Но она чувствовала себя хорошо – кажется, Элиот в самом деле ее понимал.
Паркер обвела глазами его кабинет, думая о том, что почти ничего не знает об этом человеке. Его стол был почти пуст – только старомодная офисная лампа, пустой лоток для документов и пластмассовый цветок на солнечной батарейке, вяло колыхавший листьями в чахлом свете. Кто такой Элиот Филдер? Что у него на уме? Есть ли у него семья? Он женат? Какие книги он любит? Какая музыка в его айподе? Что он рассматривал в компьютере, когда она вошла? Можно узнать хоть что-то важное о нем? В конце концов, он знал о ней столько всего… И будет только справедливо, если и она что-нибудь узнает о нем.
Она покосилась на прикрытую дверь – Элиот все еще перебирал книги в большом шкафу. Паркер бесшумно встала и подошла к его компьютеру. Стоило подвигать мышкой, как экранная заставка с фотографиями «Национального географического общества» исчезла и появилось окно входа в систему.
Паркер перевернула клавиатуру. В десятом классе она работала в школьной канцелярии и напечатала для себя подсказку со всеми паролями, которые не могла запомнить. Великие умы, как известно, мыслят одинаково – на оборотной стороне клавиатуры обнаружилась бумажка, убористо заполненная мелким шрифтом.
“FIELDER_E/pr0m3th3us_b0und”
Не раздумывая, Паркер ввела пароль.
На экране появилась фотография. Паркер сморгнула. Она мгновенно узнала это место. Фотография была сделана в «Арбор Молл», в ресторанном дворике. Девушка в черной толстовке с капюшоном в одиночестве сидела за столиком, потягивая колу через соломинку, светлые волосы торчали над воротом ее футболки.
Это была… она.
Паркер щелкнула по стрелочке. Появилась еще одна фотография – на ней снова была она. Паркер сидела на крыльце дома, где жила ее мать, и курила, капюшон скрывал ее лицо. Еще один щелчок. Следующая фотография была сделана с улицы напротив школы, на ней Паркер исчезала за двустворчатыми школьными дверями. Еще на одной фотографии она была запечатлена во время пробежки вокруг озера в кроссовках, шортах и неизменной толстовке с капюшоном.
Значит, дело было не в ее разыгравшемся воображении. За ней, действительно следили.
– Что ты делаешь?
Элиот стоял в дверях, в руке у него была книга в бумажной обложке. Лицо у него было белое, как мел, а глаза смотрели непривычно сурово. Паркер вскочила, смахнула что-то со стола, но даже не подумала подобрать.
– Чем вы занимаетесь? – спросила она голосом, дрожащим от едва сдерживаемого гнева. – Какого черта у вас в компьютере все эти фотографии?
– В этом компьютере хранится множество конфиденциальной информации, – сказал Элиот, швыряя книгу на диван и делая шаг к ней. – Ты отдаешь себе отчет в том, какие мне грозят неприятности, если ты увидела что-нибудь, что не должна была видеть?
Паркер истерично рассмеялась.
– Не должна была? А как насчет того, что вы меня преследуете?
Элиот очутился возле нее гораздо быстрее, чем она ожидала. Его рука тисками сомкнулась на ее запястье.
– Ты должна меня выслушать, Паркер…
Он даже не успел договорить, когда дикий вопль вырвался у нее из горла. На миг она перестала понимать, где находится. Едва ли она даже понимала, кто она такая. Ее охватила паника, она знала только одно – нужно бежать, бежать отсюда. Паркер изо всей силы лягнула Элиота в колено. Послышался глухой хруст. Рука Элиота разжалась, и Паркер бросилась к двери.
Она бежала, бежала и бежала, пока не началась резь в раздувшихся легких, а ноги не сделались ватными. Если бы не это, она бежала бы вечно – прочь от Элиота, прочь из Бэкона, прочь от всей своей кошмарной жизни.
27
«Так, хорошо. Глубокий вдох. Все будет хорошо».
Был вечер пятницы. Маккензи сидела в сером коридоре музыкального корпуса Вашингтонского университета, прижимая к груди выданную ей виолончель. Ее прослушивание должно было вот-вот начаться, а значит, Клэр была сейчас внутри и поражала судей своей игрой. Мак не видела, как она заходила, но время прослушивания Клэр намертво врезалось в ее память. Она думала о том, нервничала ли Клэр. И еще: успела ли она по меньшей мере трижды нервно потереть руки перед тем, как зайти в аудиторию? Был у Клэр такой маленький заскок перед каждым прослушиванием.
В этот день Мак прослушивали последней, поэтому в коридоре, кроме нее, никого не было. Она закрыла глаза и попыталась дышать ровно, но паника захлестывала ее. В глубине души Мак знала, что слишком мало репетировала. Она слишком волновалась по поводу Нолана и расследования. И слишком много времени проводила с Блейком.
Но даже сейчас при мысли о Блейке ее губы сами собой расплылись в улыбке. Мак вытащила телефон, чтобы проверить, ответил ли он на ее сообщения. Приехав в университет, она сразу же написала ему: «Ну, будь что будет/не будет!» Но Блейк ничего не ответил. Это было совсем не него не похоже. Он знал, что у Мак сегодня прослушивание. Хотя он же работает… Наверное, занят в своем кафе.
Неожиданно налетевший сквозняк слегка приоткрыл дверь в зал прослушивания, и оттуда донеслась знакомая музыка. Мак вслушивалась в чистые ноты и эмоциональную фразировку Клэр. Пьеса, которую она исполняла, была ей хорошо знакома, и Мак не сразу поняла, почему.
Это была ее пьеса. Ее Чайковский.
Мак вскочила. Этого не может быть! Клэр должна была играть Поппера. Блейк сам ей сказал! Была только одна причина, которая могла бы заставить Клэр вдруг изменить программу. Но откуда она узнала, что собирается исполнять Мак? Она посвятила в это только своих родителей – а они бы никому не проговорились, – и Блейка.
Блейк. У Мак остановилось сердце. Она снова посмотрела на свой телефон. Ни одного ответного сообщения. «Нет!» – сказала она себе. Не может быть. Блейк не мог ее предать! Наверное, Клэр узнала как-то еще.
– Мисс Райт? – Женщина с идеально гладкими волосами и в строгом костюме стояла в дверях, держа в руках папку-планшет, и строго смотрела поверх очков. – Вы готовы?
Маккензи пошла в зал, волоча за собой разом потяжелевшую виолончель. Сцена была так ярко освещена, что она едва разглядела пятерых членов комиссии, сидевших в зале. Аккомпаниатор из Джульярда, лысеющий темнокожий мужчина в сорочке и галстуке, сидел за роялем. Больше в зале не было никого. Маккензи распаковала свой инструмент, расставила ноги, руки у нее чудовищно тряслись.
– Меня зовут Маккензи Райт. Спасибо за ваше внимание, – дрожащим голосом произнесла она. Но потом на нее вдруг что-то снизошло. «Забудь о Клэр, – сказал голос. – Забудь обо всех. Думай только о своем таланте. Думай о том, как сильно ты этого хочешь».
Она сделала глубокий вдох и заиграла.