Перикл это знает не только потому, что так говорит Анаксагор, ставший его учителем после смерти отца. Он сам ежедневными усилиями искоренял в себе лень, равнодушие, неразборчивость в выборе друзей и удовольствий, природную робость, брезгливость к простолюдинам, неумение держать слово, зависть, высокомерие. Он — аристократ, потомок древнего рода Алкмеонидов, в котором пороки вытравливались не только воспитанием и усилием воли, но и кровью, страданиями, смертью.
И всё же пороки не изжиты до конца. А что говорить о тех, для кого они — как перья для птицы, как привычная одежда, как само невежество, с которым человек приходит в этот мир и которое является источником всех пороков, ибо для невежества ничто не различимо — ни благо, ни истина, ни гармония.
Пороки боятся трёх вещей: воспитания, образования и законов. Воспитание и образование — дело частное. А законы обязательны для всех. Пороки боятся законов, если за исполнением законов следят достойные люди. И если эти законы написаны достойными людьми.
Перикл провёл инспекцию Длинных стен, соединявших Афины и Пирей, и теперь стоял на берегу в бухте Мунихий, любуясь стройными рядами боевых триер. И Длинные стены, и триеры — надёжная безопасность Афин. Эти стены и этот флот построены заботами Перикла. Длинные стены защищают дорогу, соединяющую Афины с Пиреем, военным и торговым портом. Даже в случае крайней опасности, если врагу удаётся осадить Афины, выход к морю, и, стало быть, к спасению для афинян всегда остаётся открытым. Боевые триеры готовы сняться с якорей, чтобы помчаться на помощь любому острову, любому городу, входящему в Делосский союз, в котором главенствуют Афины, или возглавить карательную экспедицию против тех, кто взбунтовался, объявил о своём отпадении от Делосского союза, переметнулся на сторону врага. Главный враг Афин и Делосского морского союза — Персидское царство, главный соперник — Пелопоннесский морской союз, который может стать врагом, что уже случалось не раз в недавние времена.
Аттика обижена природой: она бедна хлебом, лесом, металлами, производит немного тканей и кожи. Даже вина, которое так любят афиняне, здесь мало, и его приходится завозить с островов Эгейского моря. Нужно завозить также хлеб, металлы, древесину, ткани, кожу, масло, специи, благовония, красители, украшения для женщин, оружие для мужчин. Словом, достаток Аттике обеспечивает торговля, главным образом морская. Но вот чем могут похвастаться афиняне перед прочим миром — наилучшим государственным устройством, свободным духом, мужеством и талантами.
Пирей — торговая столица Аттики. Пелопоннес живёт торговлей Коринфа в западных морях, и Мегар — в восточных. Народное собрание Афин уже не раз требовало потеснить коринфских купцов и запретить мегарцам торговать в Пирее и в городах Делосского союза. Разумеется, в наказание Пелопоннесу за его постоянное вмешательство в ссоры городов и островов Делосского союза. Хотя главный смысл этих требований, конечно же, в другом: в неукротимой жажде афинян первенствовать в торговле в восточных и западных морях.
Это правда, что афиняне выстрадали наилучшее общественное устройство, имя которому — демократия, народовластие, когда все свободные граждане обладают равными правами и в равной мере участвуют в делах своего государства, где ценится достоинство человека, а не его происхождение или имущественное положение, где над всеми царствует закон, утверждённый самим народом. Всё испробовано и отвергнуто афинянами: царская власть, тирания, олигархическое правление, аристократическое, ибо всем им присущ непоправимый изъян — меньшинство властвует над большинством. Афины избрали для себя демократию. И, может быть, со временем придумают что-то лучшее. Они стремятся устанавливать демократию также во всех союзных городах — ради утверждения справедливости.
А там, за Сароническим заливом, господствуют цари и олигархи. Таков Пелопоннес, таков Лакедемон.
Очередная волна совсем близко подползла к ногам Перикла, и он сделал шаг назад, отступая от неё. И снова вспомнил о Ликурге, да и не мог не вспомнить: Ликург создал Лакедемон, государство спартиатов и его законы.
Ликург был потомком Геракла в двенадцатом колене, сыном спартанского царя Эвнома от его второй жены. Первая жена родила Эвному сына Полидекта, которому и досталось царство после смерти Эвнома. Но Полидект прожил недолго, и трон по праву перешёл к Ликургу. Впрочем, вскоре Ликург узнал, что вдова Полидекта беременна, и объявил, что передаст царский трон новорождённому, если это будет мальчик. Родился мальчик. Ликург вынес младенца к народу и объявил: «Вот ваш царь, спартанцы!»
Ликург стал опекуном нового царя, но враги его стали распространять слух, будто Ликург намеревается убить младенца, чтобы вернуть себе трон. Этот ужасный слух выпорхнул из царского дворца, из уст самой матери-царицы и её брата. Ликург так оскорбился, что решил покинуть Спарту. Это было тем более разумно, что младенец мог умереть от болезни, его могли убить заговорщики, а вина в его смерти всё равно пала бы на Ликурга.
Он уехал на Крит, затем отправился в Ионию, оттуда в Египет, в другие страны. И всюду изучал законы, по которым жили посещаемые им государства, надеясь собрать лучшее, чтобы затем передать их в Спарту, на родину, где жизнь, к несчастью, была устроена ужасным образом: кучка богатых спартиатов купалась в роскоши, а прочие прозябали в нищете, нравы были дикие, воспитанием юношества никто не занимался, власть то тиранов, то разнузданной толпы накатывала на Спарту, как волны на берег.
Ликург был царём Спарты меньше года, но многие спартанцы успели полюбить его за доброту, ум и справедливость. И когда он уехал, стали жалеть о нём, искать способ вернуть его на родину.
Ликург, вняв просьбам соотечественников, в конце концов вернулся и стал советником царя Харилая, своего племянника, которому он некогда уступил царский трон. Харилай увидел в Ликурге подлинного наставника и стал исполнять всё, что тот ему советовал.
Желая знать, правильно ли он поступает, и заручиться поддержкой богов, Ликург вскоре по возвращении в Спарту отправился в Дельфы к пифии — и та прорекла ему:
Се наконец, о Ликург, приступаешь ты к тучному храму,
Зевсу любезный и всем на Олимпе обитель имущим!
Богом приветить тебя или смертным приветить, не знаю.
Но уповаю, Ликург, что более бог ты, чем смертный.
Когда же Ликург спросил, хороши ли те законы, которые он привёз в Спарту, пифия ответила, что лучше его законов нет ни в одном государстве. «Любезный Зевсу» тотчас вернулся в Спарту и приступил к великим преобразованиям.
Прежде всего он учредил Совет старейшин, назначив в него двадцать восемь своих верных сторонников. Совет старейшин стал непреодолимой преградой на пути безрассудств и произвола, которые, увы, так часто обуревают и царей и толпу, — врагом деспотизма и охлократии. Совет старейшин призван был защитить царя от толпы и народ — от царского своеволия. Так был достигнут в Спарте внутренний мир. Мир, но не благополучие.
Благополучие спартанцам принёс другой закон Ликурга, который касался земельного вопроса: Ликург убедил всех землевладельцев отказаться от своих земельных владений в пользу государства, а затем, собрав земли, поровну разделил их между всеми спартанцами. Тридцать тысяч участков получили периэки, свободные граждане Лаконии, и девять тысяч — собственно спартанцы, полноправные граждане Спарты, воины, на которых работали илоты, государственные рабы. Теперь каждый земельный участок приносил его владельцу ежегодно от семидесяти до восьмидесяти медимнов[2] ячменя, небольшое количество вина, масла и овощей, которых, по мнению Ликурга, было достаточно, чтобы жить не болея, в добром здоровье, ни в чём другом не нуждаясь. В Спарте не стало несчастных голодных и бессовестных обжор.
К тому же никто из мужчин теперь не обедал дома. Ликург установил для спартанцев совместные трапезы, сисситии. Теперь они ели за общим столом и только то, что было предписано законом. За столом собирались по пятнадцать человек, и повара выставляли им то, что было положено, ни больше ни меньше. Ведь каждый участвовал в сисситиях с равной долей взноса, которая ежемесячно составляла один медимн ячменя, восемь хоев[3] вина, пять мин[4] сыру, две с половиной мины винных ягод и немного денег, чтобы купить для общего стола масло, соль и другие продукты. За общим столом отныне обедал и царь.
А чтобы окончательно уничтожить в Спарте неравенство, Ликург велел чеканить железные деньги, изъяв из обращения все золотые и серебряные монеты. Новые деньги были тяжелы, достоинства чрезвычайно малого, к тому же не подлежали ни переплавке, ни перековке из-за низкого качества металла — были хрупкими и разъедались ржавчиной при долгом хранении. Десять мин в новых деньгах занимали в доме целую кладовую, а перевезти их можно было только на телеге. Деньги нельзя было копить, их не брали в других государствах, в таких деньгах невозможно было тайно получить взятку — мздоимцу даже для малой взятки понадобился бы мешок, который он не в силах был бы поднять. По этой же причине их нельзя было украсть. Иностранные купцы не заходили в прибрежные города Спарты всё из-за тех же денег. Не стало в Спарте ни золотых украшений, ни драгоценных камней, ни дорогих одежд, ни роскошной утвари.
Ликург запретил зарубежные путешествия, чтобы спартанцы не развращались, наблюдая иную жизнь. В Спарту был также закрыт доступ иностранцам.
Вершиной законодательства Ликурга стали законы о воспитании юношества, которые делали каждого спартанца закалённым, мужественным воином, не боящимся никаких испытаний и самой смерти. О спартанцах говорили: «Лучше всю жизнь есть со спартанцами чёрный ячменный хлеб, чем встретиться с ними в бою».
Когда важнейшие из законов Ликурга вошли в жизнь, когда в Спарте воцарились желанные порядок и мир, Ликург созвал Народное собрание и объявил, что отправляется в Дельфы за новым оракулом, поскольку хочет узнать, что ещё нужно сделать для процветания Спарты. Он взял с собравшихся клятву, что они ничего не изменят в государстве, пока он не вернётся из Дельф.