— Естественно, что на это ушли деньги из союзной казны. Откуда же нам брать эти деньги ещё? Эти деньги собираются на погибель персам. И мы били персов. И будем их бить ещё!
Пникс отозвался на эти слова Перикла аплодисментами и воинственными криками. Поражение было пережито, в душах афинян поднималась отвага и жажда священной мести.
Он видел лицо Аспасии. Именно лицо, потому что Аспасия была одета в мужскую одежду и неузнаваема. Возможно, что Перикл не нашёл бы её в многотысячной толпе, когда б не знал, что она здесь, что она где-то рядом с трибуной и что возле неё стоит Сократ. Сначала Перикл увидел Сократа, потом её. Она кивнула ему головой, и это означало, что она одобрила начало его речи и теперь ждёт, когда он скажет о том, о чём они договорились прошлой ночью, сначала на пиру, а потом — это потом всё-таки состоялось! — в одной из дальних комнат, будь она благословенна, эта комната, и всё то, что там было. А было там счастье. Восторг и счастье. Восторг и счастье любви.
Он продолжал, глядя на Аспасию:
— Афиняне — защитники всей Эллады. Наши корабли, наши воины, наше мужество мы противопоставляем персам, врагам Эллады. В союзе с нами — многие земли, острова и города. Иные из них, забывая о долге эллинов перед эллинами, готовы корысти ради предаться нашим общим врагам, ищут покровительства персидского царя или Лакедемона. Сами персы ищут союза с Лакедемоном и уже не раз получали помощь от него. Наши союзники участвуют в борьбе за свободу Эллады только деньгами, которые они, кто с большей охотой, кто с меньшей, вносят в казну Делосского союза. Кровь проливают афиняне, сыновей теряют в битвах афиняне, лютый гнев врага испытывают на себе афиняне, исправляют урон предательства и измены — афиняне. Никто не знает, когда боги сотворили землю Эллады, но все знают, когда Афины спасли её от гибели. Поэтому по справедливости мы должны назвать союз эллинских городов не Делосским, а Афинским! В руках нашей покровительницы Афины меч спасения и свободы Эллады!
У Перикла было это право — говорить о победах афинского оружия: он сам участвовал в битвах, на его мече — боевые зазубрины, в его щите — наконечники вражеских стрел и пробоины, оставленные вражескими копьями. Он — воин. Фукидид же — постоянный обитатель Пникса, здесь все его сражения — словесные, конечно, — и все его победы.
Слова Перикла о том, что меч спасения и свободы Эллады в руках Афины, вызвали гул одобрения и долгие аплодисменты. Перикл взглянул на Фукидида. Фукидид смотрел на него сквозь злобный прищур.
— Делосский союз мы будем именовать отныне Афинским союзом! — добавил Перикл масла в огонь. — Афинским союзом, возглавляемым Афинами!
Он вытер мокрое от дождя лицо, дождался тишины и сказал то, чего так ждала Аспасия и его друзья:
— Мы перевезём делосскую казну в Афины! Здесь ей место — в храме нашей покровительницы. — При этих словах Перикла Аспасия помахала ему рукой, Перикл же продолжал: — Мы знаем, что остров Делос охраняет Аполлон — там Латона родила его. Это священный остров. Но мы знаем также, что не так давно Делосом владели персы, как и многими другими островами Киклад. Всегда есть риск, что дел осекая казна однажды будет захвачена врагами, похищена из храма Аполлона — ведь мы и теперь доверяем охрану острова и казны только богу, а не боевым кораблям и воинам. Враги не чтут богов, и святотатство для них — не преграда для нападения на Делос. Мы перевезём казну в Афины!
Снова были крики одобрения. Права была Аспасия, когда сказала, что афинянам такое предложение понравится.
— И будем распоряжаться этой казной — для строительства новых боевых кораблей, для закупки оружия и продовольствия, для снаряжения военных экспедиций, для подготовки нашей молодёжи к будущим ратным делам, для утверждения боевого духа и преданности афинян общеэллинскому делу! Афиняне будут распоряжаться этой казной!
О чём бы он говорил теперь, когда б не принял совет друзей? Чем смог бы вызвать в сердцах сограждан такую бурю восторга? Что побудило бы Фукидида на необдуманный шаг — он вбежал на Камень и, стоя рядом с Периклом, который был спокоен и сдержан, как изваяние, принялся кричать, вертясь во все стороны и размахивая руками:
— Это воровство! Это грабёж союза, это нарушение его прав! Он хочет присвоить чужие деньги! — При этом Фукидид толкал кулаком в грудь Перикла. — Он вор!
Пникс сначала молчал, с удивлением наблюдая, как Фукидид, разгорячившись, изменяет всем ораторским правилам — бросается с кулаками на своего соперника, потом стал смеяться над Фукидидом и, наконец, возмутился его безумным поведением и стал требовать от эпистата и стражников, чтобы Фукидида стащили с Камня.
Фукидид отбивался от стражников, дважды вырывался из их рук и снова бросался к трибуне, но стражники всё же одолели его, подняли и унесли. Собрание, глядя на всё это, так развеселилось, что долго не могло успокоиться, но наконец вняло мольбам и угрозам эпистата, притихло, позволило Периклу продолжить речь, хотя её, по разумению Перикла, можно было бы уже не продолжать — победа была на его стороне, Фукидид же проиграл, и, может быть, только по причине своей несдержанности, неумения владеть чувствами. Несдержанность — не аристократическая черта. Агаты, лучшие, ему этого не простят.
— И вот ещё что, афиняне, — сказал Перикл в заключение. — Фукидид назвал меня вором, стало быть, и вас тоже только потому, что нам принадлежит исключительное право распоряжаться союзной казной. Скажу больше. — И тут Перикл почти слово в слово повторил то, о чём накануне говорила ему Аспасия: — Тот, кто отдал деньги добровольно другому, уже не может считать их своими. Такие деньги принадлежат тому, у кого они находятся. Так и с союзными деньгами, о чём я уже говорил: они отданы нам для того, чтобы мы, афиняне, защищали союзников от персов. Стало быть, эти деньги принадлежат Афинам! Вор, думаю, тот, кто попытается отнять их у Афин. Хуже того, отнявший деньги у Афин станет врагом всей Эллады, ибо вырвет меч из рук защитника Эллады перед лицом врага! — Этот вывод явился сам собой, по законам логики, без какого-либо предварительного умысла Перикла и, кажется, стал последним гвоздём, вбитым в гробовую крышку Фукидида.
Народ заорал:
— Изгнать Фукидида из Афин! Бросим остраконы против Фукидида.
«И поделом ему, — подумал о Фукидиде Перикл. — Давно замечено: кто бросается на правду, тот защитник лжи».
— Афиняне, теперь я спрошу вас: должны ли Афины, спасшие Элладу и стоящие на её защите, являть собой миру образец свободы, могущества, богатства и совершенства?
Аспасия, кажется, первая закричала:
— Да! Да!
Потом закричало все Собрание, тысячи голосов, среди которых голос Аспасии был уже неразличим.
— Мы восстанавливаем по всей Элладе разрушенные персами храмы и святилища на средства союза — такова воля самого союза. Мы делаем это и в Афинах, где персы разрушили всё. И если вы согласны с тем, что Афины должны являть собой миру образец свободы, могущества, богатства и совершенства, то вы должны согласиться и с тем, что наши храмы, наши святилища, наши общественные здания, наши украшенные статуями площади и священные рощи должны быть самыми величественными, самыми красивыми, потому что мы создаём их не только для себя, но и для всей Эллады. Эллинам — для гордости и радости, врагам — для страха и уныния!
Всё, что сказал Перикл, было одобрено: в Египте потеряны боевые корабли — построить новые, больше, чем было; в Египте афиняне потерпели поражение от персов — но была и победа, которую Египет будет помнить, прославлять и ждать новой помощи от афинян; Афины исполнили свой союзнический долг в Египте — бить персов всюду, куда достаёт карающий меч, куда долетают стрелы мщения; Афины завоевали право именовать Делосский союз Афинским своей стойкостью и мужеством, кровью и жизнями своих сыновей; дел осекая казна отныне должна храниться в храме Афины; средства союза должны вливаться в военное могущество и величие Афин.
О Фукидиде не было принято никакого решения — Экклесия о нём не вспомнила, а Перикл ничего не предложил, решив, что достаточно и той победы, которую он одержал и которую он должен разделить с Аспасией, с Анаксагором, с Софоклом, с Фидием и, пожалуй, с Сократом. Может быть, и с Геродотом, этим умным красавчиком. И с Протагором — ведь Аспасия брала уроки мудрости и у него. Но прежде всего — это несомненно — с Аспасией. Самая умная, самая красивая, самая желанная... Он не пойдёт сегодня домой и проведёт весь оставшийся день и следующую ночь с ней в награду себе и ей за нынешнюю победу. И таково, кажется, решение бога Любви...
Аспасия ждала его до полуночи, бродила по пустому дому — не было ни гостей, ни девушек Феодоты, ни слуг, ни поваров: гостей она не приглашала, значит, не нужны были и девушки Феодоты, слуги же и повара у неё были приходящие, сегодня она не нуждалась и в них. Садовнику, привратнику и ключнице, которые постоянно находились при ней, приказала в доме не появляться. В эту ночь она хотела быть с Периклом наедине, чтобы во всём доме не было ни голоса чужого, ни чужих шагов, ни запаха чужих благовоний, чтобы всю ночь они видели, слышали и чувствовали только друг друга...
Поначалу всё это выглядело довольно нелепо: она решила соблазнить и сделать подвластным себе первого человека Афин и тем самым как бы покорить Афины. Странно, что эта мысль не показалась ей тогда глупой и вздорной: в Афинах много умных и красивых женщин, которые, наверное, могли бы претендовать на роль покорительниц сердца Перикла, и, несомненно, с большим успехом. Говорят, что она тоже красива, но всего лишь тоже, есть и покрасивее её. Есть же просто божественные красавицы — она видела одну такую в мастерской Фидия, на Акрополе, с которой тот делал рисунок будущей скульптуры. Ей же, Аспасии, Фидий почему-то позировать для него не предложил... Анаксагор откровенно признался ей, что в первые дни их знакомства считал её сумасбродной, вздорной и распущенной девчонкой, и лишь потом, когда она показала ему свой ум и прилежание, он стал относиться к ней иначе. Да, красотой она не блещет, но может всё же затмить многих, особенно если постарается, не поленится посидеть подольше перед зеркалом с помадами и пудрами. Впрочем, Феодота, у которой глаз намётан на девичью красоту — все её девушки хороши, — не раз уже говорила ей, что краски и пудра только портят её милое личико. Вот, у неё милое личико — и это всё. Искусство очаровывать мужчин она тоже не постигла в совершенстве, хотя знала и была убеждена в том, что совершенство здесь достигается не опытом, а искренностью чувств, любовью. Очаровывают, конечно, красота и ласки, но любовь очаровывает без промаха...